Кьеркегор проводит сравнение между Авраамом — рыцарем веры и трагическими героями, совершившими аналогичные деяния, например, Агамемноном, принесшим в жертву собственную дочь. Расстояние между Авраамом и Агамемноном бесконечно. Агамемнон попадает в трагическое положение, но, согласно греческому мировоззрению, государственный долг для него равнозначен голосу совести. Он должен принести в жертву собственную дочь, так как грекам для победы в войне необходим ветер, чтобы раздуть паруса. Проблема Агамемнона лежит в области этики. Эта проблема не отталкивает этику и не приостанавливает ее действие. Вся борьба сосредоточена здесь в морально-этической плоскости. Агамемнон действует открыто, его действия обсуждаются публично, так как проблема Агамемнона является общей для всех проблемой. Суть же религиозного образа жизни — в личном решении. Религиозный поступок, по мнению Кьеркегора, лежит вне этики. Не каждый может подняться до Уровня Авраама и устоять в испытании, когда ему велят убить собственного сына, но каждый религиозный человек, когда он не ест мясо с молоком, совершает поступок, подобный поступку Авраама, поскольку он делает то, чему нет рационального объяснения: никому не принесет вреда употребление в пищу мяса с молоком, запрет этот бессмыслен с точки зрения обычной логики, и все-таки религиозный человек его соблюдает.
В чем же суть испытания Авраама? Проверял ли Бог, готов ли Авраам принести в жертву сына? Комментарии к “Жертвоприношению” говорят, что испытание Авраама состояло совсем в другом.
Во времена Танаха идолопоклонство и жертвоприношения были очень распространены. Почему же именно Авраам является “рыцарем веры”? По этому поводу существует две версии. Одна из них связана с рационалистическим течением, утверждающим, что религия и мораль идентичны и все религиозные поступки можно истолковать с точки зрения морали. В этом случае акцент делается на финальной точке рассказа о жертвоприношении Ицхака — с этической точки зрения важно, что Аврааму в конце концов не пришлось убивать Ицхака. Однако Кьеркегор утверждает, что вся история “Жертвоприношения” написана совсем не для того, чтобы научить нас этике. По мнению Кьеркегора, все дело — в личном решении Авраама. Авраам решает исполнить волю Бога, потому что в его глазах приказание Бога и есть правда.
Не случайно Кьеркегор приводит в качестве примера религиозного человека именно Авраама, а не Иисуса. Иисус приносит в жертву самого себя, перед ним не стоит проблема соотношения морали и религии. Для Кьеркегора же, представляющего целое самостоятельное направление мысли в иудаизме, вопрос соотношения морали и религии очень важен.
Кьеркегор называет Авраама “самым великим в мудрости, которая есть не что иное, как глупость, и самым великим в надежде, которая — не что иное, как безумие”.
Авраам верит в то, что не способен охватить человеческий разум. Вера в истории Авраама предстает как нечто не нуждающееся в понимании. В этом — суть гетерономной морали Танаха; человек должен выполнять указание Бога единственно в силу того, что оно исходит от Бога. Бог определяет человеку систему нравственных ценностей. Таким образом, этика выступает в Танахе как составная часть религии.
Какова альтернатива подходу, выдвинутому Танахом? Ницше в конце XIX века противопоставляет ему атеистическое мировоззрение. Он определяет веру как “мораль слабых”: слабые выдумали Бога, чтобы не погибнуть, защитить себя от анархии, при которой кто-то мог бы вдруг решить, что он хочет убить слабого. Ницше утверждает, что знает, что такое вера в Бога, и знает, от чего он отказывается. Он призывает не поддаваться такой варварской провокации, как “жертвоприношение Авраама”. В своей книге “Веселый ученый” он представляет самого себя в роли сумасшедшего, который приходит в город и зажигает там фонарик при дневном свете, без конца восклицая: “Я ищу Бога”. Вокруг него собираются неверующие люди и смеются над ним: “Может, он потерялся, Бог?” Сумасшедший впрыгивает в круг, образованный неверующими, и произносит знаменитую фразу: “Где Бог — это я знаю. Мы все его убили… Он умер” и продолжает: “Бог не будет больше жить, мы убили его. Святой и Великий всего мира — кровь его у нас на ноже, и кто взыщет ее с нас?”
Здесь, конечно, имеется в виду, что умерла, неизвестно почему, вера в Бога. Если же Бог умер, у гуманистических ценностей нет никакого абсолютного основания, придерживаться их бессмысленно. Ницше — абсолютный атеист, он знает, что делает. Тот, кто не верит в существование Бога, не верит и в гуманистические ценности.
Вопрос о том, существует ли Бог, — вопрос онтологический, метафизический, и мы не будем им заниматься. Но нас интересует вопрос: в чем могут черпать силы моральные ценности, если Бога нет?
Вслед за Ницше и Фрейдом этот вопрос ставит великий в своей интуиции Достоевский. В его романе “Братья Карамазовы” атеистическое утверждение, что Бога нет, влечет за собой следующую фразу: “Раз Бога нет, значит, все дозволено”, которая показывает, что если теряется абсолютное обоснование моральному долгу, то теряется и сила морали. В принципе, даже неважно, каково содержание этого долга, важен только его источник. По Танаху, этот источник — в заповеди Бога, только благодаря этому в морали есть смысл.
Ницше же утверждает, что высший человек — тот, который знает, что Бога нет, и смеется. Такой человек живет среди абсурда и не пытается найти этому абсурду какую-либо замену. Бог мертв, и в этой ситуации для человека не существует Архимедовой точки опоры, возможной для обоснования осуществления моральных норм.
Вместо еврейской религиозной морали Ницше предлагает мораль древних греков, мораль радости и счастья, без обязанностей.
Мы же говорим о морали, которая впервые представлена Танахом, морали обязательных норм. Их необходимо выполнять не потому, что они приносят нам счастье. Но если Бог существует и Он похож на Бога Танаха, то у нас есть сущностный источник обязательных ценностей. У верующего человека есть онтологическая основа его поведению. Ницше подчеркивает, что это главное, — если ты говоришь, что Бога нет, ты меняешь всю перспективу.
Очень емко выражает эту же идею высказывание Гершома Шолома: “Я никогда не мог понять, как человек может быть атеистом, ведь если нет Бога, нет вообще ничего”.
Идея сотворения мира принадлежит к числу главных открытий Танаха, послуживших основой нового мировоззрения. Как и вопрос о Боге, идея сотворения мира относится к области метафизики, а не науки. Существует ошибочная тенденция смешивать эти две области и сравнивать научные данные с рассказом Танаха о сотворении мира. Так, например, в XIX веке считалось, что версия Танаха противоречит данным науки, ибо, согласно существовавшей тогда научной концепции вечности и неизменности законов природы, мир не мог быть сотворен из ничего. В XX веке наметилась противоположная тенденция — находить в современной физике подтверждение сотворенности мира. Эта тенденция отразилась, например, в физической теории Большого взрыва, согласно которой Вселенная начала свое существование из очень конденсированного состояния и продолжает расширяться до сегодняшнего дня.
Однако теория взрыва может изучать лишь само это расширение, но никак не непосредственный момент Творения. Акт Творения не относится к области физики, так как физика занимается тем, что уже создано, объектом ее исследования является процесс развития уже существующего мира. После того, как мир создан, физика может изучать его законы, но пока мира нет — нет и области исследования для физики. Физика, соответственно, не способна ответить на вопрос о сотворении мира, ответ на него логично искать в области метафизики.
Отправной точкой вопроса о Творении является концепция начального момента Творения. Как нечто начинает существовать? До Танаха в мире господствовали мифологические представления, описывающие происхождение мира из некого первичного материала. Египтяне, например, полагали, что весь мир вылупился из космического яйца. Открытие Танаха состоит в концепции сотворения мира из ничего.
Идея Танаха о сотворении мира построена на представлении о едином, трансцендентном, личностном и нормативном Боге. Такое представление о Боге было неизвестно существовавшим до Танаха философским системам и верованиям. В основе пантеизма, например, лежала идея о том, что не существует мира вне Бога; вся действительность — это и есть Бог, весь мир — это развитие, происходящее как бы внутри Бога. При этом религиозный пантеизм опирался на представление о том, что природа поднимается до Бога, а натуралистический пантеизм предполагал, что Бог опускается до природы. Аналогичные представления о единстве природы и Бога развивал в своем учении Спиноза.
