Эти семь церквей суть: Ефесская, Смирнская, Пергамская, Фиатирская, Сардийская, Филадельфийская, Лаодикийская. [16]
Общее откровение о Христе здесь подтверждается и восполняется в обращениях к семи церквам (гл. II-III), каждое из которых имеет для себя свое особое христологическое введение. Так, седмеричное число в применении к явлению Христа мы находим в обращении к Ефесской церкви: «так говорит держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди семи золотых светильников» (II, 1), а также и в обращении к Сардийской церкви: «так говорит имеющий семь духов Божиих и семь звезд» (III, 1) — здесь свидетельствуется, как и в предыдущей главе (I, 16, 20), духоносность Христа, на Котором почивает Дух Св. в седмеричных своих дарах. В обращении к Смирнской церкви (II, 8) повторяется слово I, 17-18: «так говорит Первый и Последний, Который был мертв и се жив». В обращении к Пергамской церкви (II, 12) повторяется образ меча обоюдоострого: «так говорит имеющий острый с обеих сторон меч». В обращении к Фиатирской церкви (II, 18) повторяются образы видения первой главы, 14-15: «так говорит Сын Божий, у которого очи как пламень огненный, и ноги подобны халколивану». В обращении к Филадельфийской церкви (III, 7) повторяется образ ключа из I, 18 (с некоторым изменением): «так говорит Святой, Истинный, имеющий ключ Давидов, который отворяет, и никто не затворит, затворяет, и никто не откроет» (III, 7). И, наконец, в обращении к церкви Лаодикийской (III, 14) повторяется I, 15: «так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия» (Кол. I, 15). Это раздробленное христологическое определение есть вместе и собирательное. Христос открывается церкви в семи аспектах, которые соответствуют образам разных церквей, совокупность которых выражает собою и полноту единой, святой, соборной (кафолической) церкви, так сказать, христологически в экклезиологии. Конечно, нарочитая обращенность Христа к каждой из церквей есть тайна духовной жизни этой церкви и свидетельствует о многообразии духовных даров и призваний. Можно строить разные богословские и, церковно-исторические предположения для постижения этой тайны, однако едва ли она доступна человеку в этом веке, а потому предпочтительнее воздержаться от праздных и непосильных домыслов. Рассматриваемый же извне, этот выбор семи церквей не может не представляться в значительной степени делом исторической случайности.
ГЛАВЫ II и III
СЕМЬ ЦЕРКВЕЙ
К семи церквам обращено Откровение, которое постольку подобно вообще апостольским посланиям. Последние суть прямые письменные обращения апостолов к отдельным поместным общинам или даже лицам. Они включаются тем самым в определенные границы пространства и времени (лишь в некоторых случаях отдельные послания как «соборные» имеют менее конкретное обращение, но и это не лишает их исторической определенности). Что же можно сказать в этом отношении о семи церквах, к которым обращено Откровение, как и об особом характере этой обращенности? Конечно, и оно носит на себе печать истории и археологии, которую посильно, с приблизительной точностью и установляет экзегетика. Ефес, Смирна, Сардис, Филадельфия, Лаодикия суть определенные географические и исторические центры, которые имеют каждый свой собственный разный религиозно-культурный характер, присущий им удельный вес в истории церкви. Самый их выбор может рассматриваться, в известной степени, и как историческая случайность, зависящая от личной ориентации священного писателя Иоанна. Однако этим не устраняется и его типологическое и таинственное значение. При этом отдельные черты этих церквей запечатлеваются в пронзительных характеристиках. Некоторые толковники видят в них также символы последовательных исторических эпох, отмеченных соответствующими чертами, хотя, конечно, такое истолкование неизбежно допускает произвольность и спорность. Оно лишено ключа к их историческому шифру, остается гипотетический. Согласно общей догматической задаче этого очерка, мы предпочитаем вовсе отказаться здесь от исследования характера семи асийских церквей в его исторической конкретности; нас более интересует религиозно-догматический характер этих образов как выражающих в своей совокупности некоторую полноту церковно-исторического бытия в его сильных, как и слабых сторонах. Во всех отдельных обращениях к семи поместным церквам говорится о Церкви самой, и недаром каждое из них содержит знаменательный призыв: «имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (II, 7, 17, 29; III, 6, 13, 29), т. е. в лице их единой Христовой Церкви.
В общем плане этой книги главы II-III, посвященные семи церквам, имеют лишь эпизодическое значение, они суть так сказать, адресаты, чрез которые посылается всему христианскому миру это дивное послание, раскрывающее судьбы мира в его истории. Заслуживает внимания, что обращение ко всем семи Церквам непосредственно делается к ангелам их. Оно может относиться как к небесным их хранителям — ангелам, которые присущи поместным церквам, [17] так и к земным предстоятелям — епископам. Возможно и то и другое понимание (однако второе возбуждает и некоторое сомнение в отношении к всеобщности в эту эпоху епископата, определенно свидетельствуемого в истории лишь со II века, т. е. позже составления Откровения).
Ангелу Ефесской церкви ублажаются ее дела и труд «для имени» Христова, но наиболее терпение (II, 2-3), притом не только пассивное, состоящее в перенесении «многого», но и активное, выражающееся в различении истинного апостольства от ложных на него притязаний, — и не изнемогающая борьба за истину и труд ради нее. Однако с этим — несколько неожиданно — соединяется и укор в оставлении «первой любви своей» (4). Разумеется ли здесь вообще первое вдохновение любви как высокий дар, который присущ был первенствующей церкви, но ею, однако, постепенно утрачиваемый, хотя и в трудах и борьбе за истину, или этот укор относится, в каком-либо особом смысле, ко всей церкви Ефесской, или же к личным судьбам отдельных ее членов, все равно — виновные призываются к покаянию в утрате дара единственного, незаменимого. Однако наряду с этим вменяется в заслугу Ефесской церкви еще ее противостояние, «ненависть» делам: Николаитов (каковы бы они ни были), т. е. отдельным конкретным искушениям чувственности и греха. Такое духовное состояние «побеждающего» вознаграждается вкушением от древа жизни, стоящего посреди рая Божия (Быт. II, 9), т. е. силой особой жизненности, присущей человеку, по сотворении его поддерживающей (не разумеется ли в этом вкушении от райского плода, очевидно, духовного, благодать, преподаваемая в таинствах Церкви, в частности же. Божественная Евхаристия?). Это обетование говорится Христом, держащим семь звезд, ходящим посреди семи золотых светильников, т. е. нарочито свидетельствуется Его духоносность, которая выражается в обладании и посылании семи даров Духа Св. Утешителя, следовательно, свидетельствуется благодатная природа Церкви Христовой. Сам тайнозритель и как составитель четвертого Евангелия, наиболее духовного, связывается преданием с именем Ефеса, который и называется в этом первом обращении к семи церквам.
В обращении к Ангелу Смирнской церкви ублажается христианское мученичество и долготерпение, «дела и скорбь и нищета» (9), которая, однако, соединяется с единственно истинным духовным богатством («впрочем, ты богат»). Особо указуется злословие от «иудеев», которые суть на самом деле «не таковы, но сборище сатанинское». Поэтому здесь можно разуметь не иудейское, но вообще антихристианское гонение, которое выразится в том, что диавол (истинный вдохновитель гонения) «будет ввергать из среды в темницу, чтобы искусить вас» (II, 10) хотя бы временной лишь, не до конца побеждающей скорбью («дней десять», очевидно, символических). Верующие призываются к «верности до смерти», т. е. мученичеству за Христа, обещающему за то «венец жизни», очевидно, в будущем веке. Естественно, что такое обетование дается Христом как «Первым и Последним», Который «был мертв и се жив», воскресший и воскреситель. Он «Духом Своим» говорит церквам: «побеждающий не потерпит вреда от смерти второй» (о ней речь будет ниже, XXI, 8). Итак, церковь исторически и духовно призывается к готовности к мученичеству и к неустрашимости пред ним (ср. Мф. XVI, 17-18).
Этот общий призыв подтверждается в отношении к Пергамской церкви, чрез предварение об особой силе и тягости испытаний веры, здесь явленных (а следовательно, наибольшая сила его, проявленная в умерщвлении «верного свидетеля Моего Антипы»); кто бы ни был исторически этот Антипа, чего мы в точности и не знаем, но это имя может быть принято и как нарицательное, родовое для подобных испытаний, в которых речь идет о последних испытаниях веры («содержишь Имя Мое и не отрекся от веры» II, 13). Естественно, что это откровение подается от Христа как имеющего обоюдоострый меч (II, 12), это — знамение побеждающей истины. Впрочем, даже и исключительная твердость в вере одних не устраняет наряду с этим и возможностей соблазнов для других в той же самой среде: здесь называются «держащиеся учения Валаама», «который научил Валака» (Числ. XXII, 24), не вполне ясный намек на этот исторический эпизод, и снова называются «держащиеся учения Николаитов». Под этим общим именем могут разуметься разные лжеучения, как религиозно-мистические, так и оккультические, соответственно особой духовной разрыхленности, свойственной этому месту («где живет сатана»).
