В преступной ереси и зле не обвиняли,
Но я-то знал, что долго так не будет.
Начнут выспрашивать, намеренно стараясь
Двусмысленностью заданных вопросов
Сбить с толку нас, нимало не смущаясь,
Что под запутанностью спрятана угроза.
Закончится же это представленье
В исходе наилучшем мордобоем,
А в худшем - хладнокровным убиеньем,
Обыкновенным варварским разбоем.
И что обидно, средь толпы я видел
И тех людей, кого вчера буквально
От тяжких немощей избавил наш учитель
(Как это ни звучит парадоксально,
Но часто нам приходится бояться
И даже избегать и опасаться
Тех именно людей, кому когда-то
Добро мы сделали, не требуя оплаты).
Я часто видел споры фарисеев
С приверженцами всяческих течений
Иного толка, разных направлений,
Будь это саддукеи иль ессеи.
Они так редко завершались мирно,
Почти всегда спор заключала драка,
Как будто все они безумно и настырно
Шли в смертный бой, в последнюю атаку.
Сейчас же эти спорщики собрались
Без всяких разногласий воедино.
Неужто только в том была причина,
Что так они учителя боялись?
Противники нас плотно обступили,
Их взгляды были злобны и циничны.
Я должен был придумать что-то, или
Для нас бы все закончилось трагично.
Я перебрал с десяток вариантов,
Но все они не стоили и сикла.
Я не имел в стратегии таланта,
А надобность в нем острая возникла.
Хотя к чему стратегия? Ведь это
Была не битва бы, а просто избиенье
Тринадцати приверженцев завета
О новом светлом миропостроенье.
К тому ж оружия у нас имелось мало:
У Иоанна под плащом блистал уныло
Короткий меч, который лучше было
Считать скорей всего большим кинжалом.
Когда две силы в противостоянье,
Как мрак враждует с солнцем на рассвете,
Нежданное явленье силы третьей
Большое может оказать влиянье.
Я, приподнявшись на носках, тревожным взглядом
Все оглядел и спереди и с тыла,
Не видно ли где римлян с нами рядом,
Они искомая мной третья сила.
...И в лихорадочных забывшись размышленьях,
Я пропустил начало разговора,
К которому с заметным озлобленьем
Принудили нас эти горлодеры.
Речь шла о трактовании догматов,
О многочисленных мудреных постулатах,
Что были сутью нашей древней веры,
Об их влиянии на жизненную сферу.
Все это продолжалось очень долго,
Гораздо дольше, чем я мог представить,
Нас обступившие сочли, как видно, долгом
Свой фарс подать в законности оправе.
Надеюсь, вашего не заслужу укора,
Коль постараюсь эту прорву вздора,
Что фарисеи говорили, сократить я
И описать лишь окончанье разговора,
Приведшего к трагическим событьям.
Глава 15
"...Что скажешь человеку ты, который
В субботу трудится? Ответь, Назареянин.
Неужто будешь ты чинить потвору
Греху его и будешь с ним лоялен?"
Слегка лишь улыбнувшись фарисеям,
Спокойно Иисус ответил тут же:
"Ему скажу я, вспомнив Моисея:
Коль знаешь, что ты делаешь, так будь же
Благословен, но если же не знаешь
И если голодом, нуждою не гонимый,
То будешь проклят, ибо нарушаешь
Закон, отцами непреложно чтимый".
Но фарисеи с книжниками дальше
Продолжили вопросы к Иисусу
С язвительной и едко-лестной фальшью:
"Что делать нам с налоговой обузой?
Не откажи нам в дружеском совете:
Платить ли подать кесарю? Иль, может,
Непозволительно то с точки зренья Божьей?"
На что учитель веско им ответил:
"Возьмите в руки римские монеты.
Чьи надписи там? Чье изображенье?"
Сказали ему: "Кесаря". "Ответа
Другого не должно быть, без сомненья.
И потому меня не искушайте,
Не избегайте выплаты налога,
Все кесарево кесарю отдайте,
А Божье все же возвратите Богу.
Я знаю, вы надеетесь лукаво
Меня заставить, отвечая на вопросы,
Нарушить Рима путаное право.
Но мне претит подобная угроза.
Вы мне напоминаете собаку,
Что за своим хвостом неугомонно,
Затеявши сама с собою драку,
Гоняется и зло и возбужденно.
Догнав свой хвост, она достигнет цели,
Но укусив, заверещит от боли.
В том двойственность бездарной канители
Тягучей человеческой юдоли.
Мы часто ради выгоды минутной
Свершаем то, что после отзовется
В нас сожаленьем, болью беспробудной
И тем, что мукой совести зовется.
Увы, так часто гнали мы пророков,
Не осознав всей глубины их мысли,
Что сами все в бездумии закисли,
Подобно передержанному соку.
Вы ту же совершаете ошибку,
Пытаясь погубить меня прилюдно.
Но совесть вашу боль укоров хлипких
В дальнейшем не коснется абсолютно.
Вы сможете придумать объясненье
Любым делам, пусть даже самым гадким.
А в чем являете вы бешеное рвенье,
Так это в показухе. К ней вы падки.
Вы молитесь так лицемерно долго
На людях бесконечными часами,
Кичитесь непонятным чувством долга,
Которое и выдумали сами.
Вы создали две тысячи запретов
И видите любое вольнодумство
Как оскорбленье вековых заветов
И как отступничество, бесовство, безумство.
У входа в царство Божее вы сито
Соорудили, чтобы неугодных,
Всех иноверцев, инородцев неумытых,
Отсеять как животных беспородных.
Вам мало править жизнью человечьей,
Вы смертью его править порешили.
Не потому ли царство Божье удалили
С земли на небо вы - вдаль от противоречий?
Но если в небе царство Божье, значит, птицы
Быстрее в нем сумеют очутиться,
А если в океане оно, рыбы
Опередить, бесспорно, нас смогли бы.
Поэтому я утверждаю смело,
Что царство Божье в нас и в наших душах".
Толпа от возмущенья зашумела
И перестала Иисуса слушать.
Раздались окрики, что призывали к скорой
Расправе над учителем и нами.
Бардак поднялся страшный: кто-то спорил,
А кто уже размахивал мечами,
Взметнулись колья вверх над головами.
Настало время действовать. Я тихо,
Воспользовавшись поднятой шумихой,
Скользнул между ближайшими врагами
Под их поднятыми в проклятии руками.
Меня не задержали - вышло гладко.
Я на дорогу выскочил. Там быстро
Нашел солдат, о страшных беспорядках
Им рассказал наиграно ершисто,
Добавив значимо, что по престижу Рима
Ударить это может ощутимо,
И римляне свернули с нетерпеньем
В указанном им мною направленье.
На гору Елеонскую поднявшись,
Я наблюдал, как римские солдаты,
В толпу, подобно молниям, ворвавшись,
Всех разогнали без разбора и пощады.
Им даже не пришлось достать из ножен
Своих мечей, одним лишь появленьем
Они такое привнесли смятенье
В толпу бурлящую, что трудно подытожить.
Народ рассеялся. Печальная картина
Побоища доступна стала взору.
Лишь Иоанн - здоровая детина -
Успел-таки троих из этой своры
На землю уложить мечом ретивым.
Но наших все же варварски избили,
И если б не солдаты, вряд ли были
Они еще к тому моменту живы.
Для объяснения дальнейшего ни слова
Не смог я подобрать от возмущенья:
Был и учитель почему-то арестован
Среди зачинщиков возникшего волненья.
Задержанных отправили с конвоем.
Когда ж апостолам я, было, попытался
С раненьями помочь, то лишь нарвался
На их ругательства с проклятьями и воем:
Меня они предателем считали,
Пытаясь выместить на мне глухую злобу,
И все в аресте Иисуса обвиняли.
Их в том Матфей подзуживал особо.
Глава 16
Почти уже подходит к окончанью
Нехитрое мое повествованье.
Смирись, читающий мои скупые строки,
Тебе остался путь уж недалекий,
Коль, наконец, я начал описанье
Часов последних жизни Иисуса.
О Господи! Мне не отринуть груза
Моей вины, моей души терзанья...
Всю ночь не спал я. Как полубезумец
Бродил я между сонными домами,
Не различая ни дворов, ни улиц
Своими воспаленными глазами -
Не мог в смятении найти себе я места.
