В других частях храмового комплекса находились кельи, помещения администрации, гостевые комнаты, кладовки и кухни.
В келье с окнами на реку и на музыкальную башню нахабат в северо-западном углу двора и поселился Рамакришна. В ней стояли две кровати: на одной Рамакришна спал, на другой – сидел днем.
Рамкумар все чаще просил Рамакришну совершать обряды в храме Кали, а сам полюбил служить в храме Кришны и Радхи. Возможно, он предвидел свою смерть и хотел, чтобы младший брат заменил его.
Хотела, чтобы Рамакришна остался в Дакшинешваре, и фактическая владелица храмов Рани. Особенно добивался этого ее зять Матхур, который управлял комплексом.
Но Рамакришна, хотя и полюбил это место, оставаться здесь не желал. Он долго избегал разговоров с Матхуром, так как уважал этого человека и не хотел ему отказывать. Но боги не оставили Рамакришне другого выхода.
В 1856 году Рамкумар был вызван по срочному делу в Калькутту и обратно уже не вернулся. Приступ болезни забрал его в пути, когда он еще даже не доехал до столицы.
В двадцать лет Рамакришна лишился брата, который фактически вот уже много лет заменял ему отца. Вряд ли можно описать горе молодого брахмана… И всю свою любовь к брату, всю свою жажду общения и все свои горести Гададхар понес богине Кали. Он проводил в святилище все свободное время, а когда храм в полдень традиционно закрывался, то шел в лес, в самую чащу, и медитировал там, умоляя богиню явить ему свою милость. Но лишь молчание было ответом.
– Как же я тогда мучился, – рассказывал спустя много лет Рамакришна своим ученикам. – Невозможно представить себе эту муку отлученности от Матери! Но все это было естественно. Лежит, например, мешок золота, а за хлипкой перегородкой в соседней комнате – вор. Разве сможет вор спать спокойно? Вот в таком состоянии я и пребывал. Я знал, что Мать здесь, совсем близко. Как же мог я желать чего-то еще? Она есть беспредельное счастье. Все богатства мира ничто рядом с ней!
Невозможность постигнуть Бога довела Рамакришну до крайней степени отчаяния. Сам он вспоминал об этом так:
– Как-то раз я чувствовал себя во власти невыносимой тоски. Мне казалось, что кто-то выжимает мое сердце, как мокрую салфетку… Муки терзали меня. При мысли, что я так и не удостоился благодати божественного видения, страшное неистовство овладело мною. Я думал: «Если так должно быть, довольно с меня этой жизни». В святилище Кали висел большой меч. Мой взгляд упал на него, и мой мозг пронизала молния: «Вот! Он поможет мне положить конец». Я бросился, схватил его, как безумный… И вдруг… комната со всеми дверями и окнами, храм – все исчезло. Мне показалось, что больше ничего нет. Передо мной простирался океан духа, безбрежный, ослепительный. Куда бы я ни обращал взор, насколько хватало зрения я видел вздымавшиеся огромные волны этого сияющего океана. Они яростно устремлялись на меня, с ужасающим шумом, точно готовились меня поглотить. В одно мгновение они подступили, обрушились, захватили меня. Увлекаемый ими, я задыхался. Я потерял сознание и упал… Как прошел этот день и следующий, не имею никакого представления. Внутри меня переливался океан несказанной радости. И до самой глубины моего существа я чувствовал присутствие божественной Матери.
После этого видения часто посещали Рамакришну. Ночами он слышал, как кто-то ходит по храмовому комплексу, позвякивая браслетами. Он догадывался, что это – Кали. Ему захотелось это увидеть, и он вышел ночью из своей кельи. Богиня стояла на веранде второго этажа, и ветер трепал ее волосы. Иногда она смотрела в сторону Калькутты, иногда – на Ганг.
Во время исполнения служб отношения Рамакришны и богини уже полностью перешли в область мистическую. Он прикладывал ладони к ее ноздрям и чувствовал, как Кали дышит. Видел ее движения, чувствовал ее настроение. Хридай, внук тетки Рамакришны по отцовской линии, его двоюродный брат, но с индуистской точки зрения – племянник, который был на четыре года моложе Рамакришны, вспоминал, что он боялся, не сошел ли дядя с ума. Он опасался рассказывать о своих подозрениях Рани и Матхуру и не смел заговаривать об этом и с дядей.
– Я заметил, – писал он позже, – что у дяди не проходит краснота на груди и что у него постоянно красные глаза, как у пьяницы. Он поднимался со своего места, взбирался на подножие статуи, ласкал божественную Мать и любовно щекотал ее под подбородком. Он ей пел, он с ней разговаривал, смеялся и шутил, а иногда брал за руки и танцевал… Я видел, как во время подношения сваренной пищи дядя вдруг вскакивал и, взяв с блюда комочек риса и карри, дотрагивался им до губ Матери и уговаривал ее:
– Попробуй, Мать, ну съешь хоть немножечко!
Или говорил:
– Хочешь, чтобы сначала поел я, а ты – по том? Хорошо, смотри – вот я ем!
Проглотив кусочек, опять подносил еду к ее губам, приговаривая:
– Ну, я уже поел, поел, а теперь и ты поешь!
Однажды во время подношения пищи дядя увидел мяукающую кошку, которая забрела в храм. Он начал кормить ее пищей, сваренной для подношения божественной Матери, и обращался к кошке с уговорами: «Кушай, кушай, Мать!»
Другие брахманы были недовольны Рамакришной, но без позволения хозяйки храмового комплекса, Рани, никто не мог ничего сделать.
Однажды Рани приехала в Дакшинешвар и попросила Рамакришну совершить обряды в храме Кали. Он начал петь, но внезапно повернулся к Рани и ударил ее по лицу, воскликнув:
– Здесь нельзя думать о таких вещах!
Свита, сопровождавшая богатую женщину, была в шоке. Поднялся крик, некоторые, наиболее ретивые, схватили Рамакришну за руки. Прибежало храмовое начальство, и все только и ждали малейшего кивка головы, чтобы навсегда выкинуть Рамакришну из Дакшинешвара.
Но женщина была спокойна.
– Он прав, – сказала она. – Я не слушала гимн в честь богини, а думала о суде, который веду с одним человеком…
Свита продолжала возмущаться, и тогда Рани объяснила:
– Вы не поняли, не Рамакришна, а сама божественная Мать наказала меня и просветила мое сердце.
Тем не менее вскоре после этого случая Рамакришна сам отказался от совершения обрядов.
«Бхагавадгита» говорит, что человеку, высоко поднявшемуся по духовной лестнице, уже не нужны обряды для постижения Бога. Сам Рамакришна говорил об этом так: «Свекровь позволяет невестке есть что угодно и делать любую работу, пока та не забеременеет. Но как только женщина зачала, надо проявлять осмотрительность и в отношении пищи, и в отношении работы, на последних же месяцах беременности работа строго ограниченна. Перед родами женщина не работает совсем, а когда рождается ребенок, ей нужно заниматься только им».
Рамакришна и в самом деле носил в себе Кали, как ребенка. Порою он украшал цветами и сандаловой пастой даже не ее статую, а свое тело. А если ощущение пребывания в нем божества пропадало хоть на минуту, Рамакришна испытывал сильнейшие муки, падал на землю и растирал об нее свое лицо в кровь, умоляя Праматерь вернуться к нему.
Матхур понимал, что Рамакришна находится на высокой ступени духовного развития, но при этом боялся, как бы духовная увлеченность не повредила его жизни в теле.
Между тем среди брахманов и администрации храмового комплекса накапливалось недовольство Рамакришной. Один из администраторов даже объявил его сумасшедшим, но Матхур его резко одернул. Однако как руководителю ему надо было принимать какие-то меры. Матхур пригласил врача, но тот признал брахмана абсолютно здоровым, разве что испытывающим сильное нервное переутомление.
Матхур и Рани решили, что Рамакришна страдает от долгого воздержания. Они позвали в храм проституток и попросили совратить Рамакришну, но он лишь увидел в пришедших женщинах еще одно проявление вечной Матери и вошел в самадхи. Проститутки были глубоко потрясены случившимся и стали просить у святого человека молитву, боясь, что своими действиями они могли испортить себе карму.
Но слухи о болезни Рамакришны вскоре дошли и до деревни, где жила его мать. Испугавшись, та стала настаивать, чтобы он вернулся домой. Рамакришна не хотел покидать Дакшинешвар, но не мог и расстраивать мать.
Он вернулся в деревню и проводил там все дни в медитации и общении с Кали. Чандрамани внимательно наблюдала за сыном и поняла, что он абсолютно здоров. Но все же близкие советовали ей женить сына, чтобы было кому за ним присмотреть.
Чандрамани обратилась за советом к Рамакришне: стоит ли это делать? Он отнесся к предложению, к полному удивлению матери, с интересом и даже дал указания, как лучше подыскивать ему невесту.
Ею стала Сарада, дочь Рамчандра Мукерджи, жителя соседней деревни Джайрамбати. Рамакришне было двадцать четыре года, а Сараде – пять лет. Церемонию бракосочетания провели с учетом всех традиций. Такие ранние браки имеют в Индии характер помолвки, сама свадьба совершается, когда невеста достигает детородного возраста. Но эта свадьба так и не состоялась. Рамакришна прожил в Камарпукуре около полутора лет, а затем снова вернулся в Дакшинешвар.
