Больше, чем два предшествующих, настораживает изречение 90. По справедливому замечанию комментаторов, оно повторяет слова из канона (Мф. 8.20; Лк. 9.58). Но едва ли его надо на этом основании понимать так же, как соответствующие тексты синоптиков. Иначе говоря, нет необходимости видеть в данном изречении вкраплённый в Евангелие от Фомы чужеродный для этого памятника биографический элемент — из жизнеописания Иисуса. Выражение «Сын человека» в 90-м сопоставимо с таким же в 110-м, где оно относится к тем, кто верен учению Иисуса, изречение 91 можно истолковать как продолжающее мысль, высказанную в 90-м, то есть предполагать, что и тут и там речь идёт об участи духовного в «мире».
Для комментирования изречения 92 привлекаются параллели со стороны. Но полной ясности о его смысле они не дают. Если же исходить из общего контекста, то и это изречение, и следующее за ним (видимо, непосредственно направленное против обрядности — ср. 6, 15, 58) оттеняют противоположность духовного, своего, внутреннего телесному, чуждому, внешнему.
Группа изречений — с 94-го до 99-го — подчинена развитию темы поисков, которая по сути не что иное, как знакомая тема познания. Изречение 94, открывающее группу, напоминает известное место из Евангелия от Матфея (11.28–30): «Придите ко мне все труждающиеся и обременённые, и я успокою вас. Возьмите иго моё на себя и научитесь от меня. Ибо я кроток и смирен сердцем; и найдёте покой душам вашим. Ибо иго моё благо и бремя моё легко». Не случайно текст у Фомы имеет иную редакцию. Изречение 94 заканчивается словами «…и вы найдёте покой себе»[18], подчёркивающими активность учеников Иисуса при достижении ими желаемой цели; в каноне центр тяжести перенесён на Иисуса, который дарует покой («…и я успокою вас»).
В изречении 95 противопоставляется вера, нуждающаяся во внешних доказательствах, иному пути познания. В 96-м снова, но уже яснее повторяется мысль о поисках. Активность учеников предполагается и при проповеди Иисуса: сообщаемое знание должно отвечать поискам слушателей. В 97-м говорится о ценностях, которые надо не только искать, но и беречь.
Изречения 96–97 параллельны 98-му и 99-му. В первом опять речь идёт о поисках, которые будут увенчаны находкой, 99-е иносказательно даёт понять, что в сфере духовной должны быть иные установки, чем в обычной жизни[19].
Р. Грант и Д. Фридман воспринимают изречения 96–99 как одно целое. Впрочем, в конце концов не так важно, рассматривать ли текст как одно или как четыре изречения, существеннее единство содержания, обнаруживаемое в нём. Помимо внутренней связи между изречениями существует связь в «ключевых словах»: «ищите», «найдёте» (96), «кто ищет, найдёт» (98), «не давайте» (97), «не давайте» (99). Такая же связь обнаруживается между 99-м и 100-м («не возьмёте их» — 99, «взяла» — 100).
Три последующих изречения (100–102) — притчи о «царствии Отца» объединяются не только формально, но и по смыслу. «Царствие Отца» раскрывается в сравнениях, имеющих в виду путь ищущих.
Притча 102 повествует об усилиях, затрачиваемых на борьбу с «миром», а в изречении 103 отрицательное восприятие его даёт знать о себе с помощью переноса родственных уз в плоскость духовности (ср. 60 и 105).
Изречение 104 продолжает мысль, что активность, относящаяся к духовному началу в человеке («…то, что моё, дайте это мне!»), есть нечто иное по отношению ко всему остальному в его жизни.
В известной степени изречение 105 повторяет 103-е. Построенное на внутренней оппозиции, оно, однако, из-за порчи текста оставляет место для сомнений.
Осуждение того, что связано с «миром», враждебность его к учению Иисуса остаётся темой изречений 106–109. 106-е, перекликающееся по своему содержанию с 44-м, подчёркивает негативное отношение «мира» (образ фарисеев) к знанию, связанному с именем Иисуса. Проклятие фарисеям сменяется восхвалением того, кто настороже к «миру» (107, ср. 25-е; «мир» как разбойники).
Если изречения 103 и 105 осуждают родственные узы, а 104-е настаивает на обособлении духовной активности от иных сфер деятельности человека, то 108-е снова говорит о молитве и посте, о которых уже шла речь в 6-м и 15-м.
В 109-м автор возвращается к теме враждебности «мира» к человеку, узнавшему «отца и мать» (в духовном смысле), т. е. идущему путём гносиса.
Завершающие сочинение девять изречений как бы подводят итог сказанному ранее, они касаются большинства тем, в той или иной степени уже затронутых в апокрифе. Так, 110-е опять поднимает вопрос о единстве и разделённости (ср.: 4, 12, 28), 111-е снова заключено в форму притчи о «царствии» и, подобно предыдущим, посвящено избранным, которые следуют «знанию».
В изречении 112 оттеняется особый характер этого знания. Слова «Тот, кто напился из моих уст, станет как я» указывают на состояние, единое для Иисуса и его учеников.
В 113-м (автор и тут прибегает к притче) повествуется о «царствии» как о состоянии, достигаемом человеком. Это не тот, кто обладает тайным сокровищем (духовным началом) и не подозревает о нём, а тот, кто обнаруживает сокровище (т. е. осознаёт себя). Оно побуждает его к дальнейшей деятельности (духовной).
Отрицательное отношение к «миру» ещё раз отразилось в изречении 114, содержащем призыв отказаться от богатства. Оно противопоставлено духовному сокровищу, о котором говорит изречение 113. Между 114-м и 115-м существует связь в «ключевом слове»: «от мира» (114), «мир» (115).
И всё от «мира», гласит изречение 115, ничто по сравнению с учениками Иисуса, достигшими состояния «царствия». Опять слышна тема жизни и смерти: «…и тот, кто живой от живого, не увидит смерти». В последний раз настойчиво проводится мысль: «Тот, кто нашёл самого себя, — мир недостоин его».
За основной оппозицией «мир — царствие» идёт другая — «душа — плоть» (ср. 116-е с 34-м «дух — тело» и 91-м: «душа — тело»).
Обратившись к теме «царствия» прямо, а не в форме притчи (117), автор возвращает читателя к мысли, высказанной вначале (ср. 2), но тогда не до конца понятной. Теперь в конце евангелия она звучит яснее. Иисус говорит: «Оно не приходит, когда ожидают. Не скажут: Вот, здесь! — или: Вот, там! — Но царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его». Ответ Иисуса на вопрос учеников недвусмыслен: царствие принадлежит тем, «кто нашёл самих себя», кто стал «духом живым» (118). В этом изречении говорится о том тождественном жизни духовном состоянии, которое не знает деления «мира» (ср.: 27 и 42). Достигнуть — значит вступить в «царствие небесное». Изречения 117 и 118 связаны «ключевым словом»: «царствие» (117), «в царствие» (118).
После 118-го в рукописи стоит название сочинения — Евангелие от Фомы.
Итак, помимо очевидной общности представлений, помимо «ключевых слов», связывающих изречения, в апокрифе есть ещё то, что можно обозначить как стилевое единство памятника. Это не только повторяющиеся художественные приёмы, принцип оппозиции, с помощью которого изречения строятся и соединяются друг с другом, но и способ передачи смысла отдельных изречений через определённую их последовательность.
Хотя каждое из 118 изречений заслуживает более обстоятельного анализа, внешних параллелей, которые в литературе продолжают расти, изучение текста в его целостности — необходимая ступень для перехода к его исследованию под другим углом зрения.
При таком изучении рассеивается и первое недоумение по поводу того, почему евангелие было запрещено церковью. Несмотря на то что внешнее сходство с каноном велико и только немногие из массы изречений не имеют параллелей с новозаветными евангелиями, общая установка памятника неканоническая. Если в каноне, по словам А. Гарнака, дают знать о себе три идейные основы: учение о владычестве Бога, о любви к Богу и ближним, о прощении грехов[20], то здесь их заменяет учение о едином духовном начале, о двух состояниях и о самопознании человека как о пути к спасению.
Тема избранничества сопряжена с идеей возможности преодолеть «мир» и достигнуть «царствия», открытой людям, которые несут духовное начало. Однако эту возможность реализуют лишь немногие.
Иисус в Евангелии от Фомы обрисован иначе, чем у синоптиков или Иоанна. Нет подробностей, касающихся его жизни и смерти на кресте, совсем не чувствуется историзирующая тенденция, столь сильная в каноне. Вместо того образно переданы основы учения. Путь спасения мыслится здесь как путь поисков, путь познания особого рода, ориентированного на экстаз, а не на логическое мышление. Настроить человека на это — одна из целей евангелия.
Эстетическая цельность присуща сочинению, хотя евангелист, несомненно, располагал большой традицией, вероятно и устной и письменной. Но одно не противоречит другому. Апокриф — не компиляторская работа, а плод творчества, переосмыслявшего материал и вносившего в произведение единство.
Нумерация Трофимой не совсем совпадает с ныне общепринятой, прежде всего-то, что у неё выделено как введение и не пронумеровано, нумеруется как № 1. Соответственно, все остальные номера увеличиваются. Однако, 2 и 3 стихи в других публикациях объединяются в один (№ 3), и нумерация, таким образом, восстанавливается. Разбивка по фразам внутри отдельных эпизодов произведена мною там, где даны отсылки к каноническим текстам, для удобства пользования.
