— Как он сейчас живет?
— Он учится хорошо и любит Россию, когда станет взрослый, приедет сюда жить, навсегда приедет.
— Еще дети есть?
— После Акрама мальчик был, хороший, заболеть вечером и умер. Мы врача вызывать, а он не приехать, потому что полиса нет. Тогда и у мужа тоже нет. Это потом муж полис получить, и гражданство, и разрешение на работу. А у меня так и нет. Восемь тысяч надо. У меня еще Хамит есть, совсем маленький, десять месяцев. Вот, видишь, грудь течет. Молоко бежать. Я его только вечером кормить, когда приду домой. Отсюда, когда хозяин отпустит, час ехать, совсем ночь будет. Хамит с мужем теперь, ждут меня. Хозяин хороший, такого еще не было у меня. Все время учить говорить меня на русском язык, а то я совсем не знать. А когда язык не знать, как работать найти? А тут даже разрешил гостям на стол подавать кушать и говорить пириятного аппетита. Нравится? Пириятного аппетита, литература.
Многокилометровое расстояние мне нужно было преодолеть за один день. Сначала на автобусе, затем на поезде, после — на теплоходе. И мне совсем, совсем не хотелось останавливаться в гостиницах, где я всегда чувствовала себя очень неуютно. А потому от очередного пункта «А» до опять же очередного пункта «Б» я летела, словно на крыльях. Это выглядело так: в кромешной темноте по скользкой от дождя улице катит такси; водитель уверяет, что от моего дома до автовокзала десять километров, а потому и плату требует соответствующую. Но я-то знаю, что это расстояние равняется шести с половиной километрам, я много раз проходила его пешком и поэтому пытаюсь спорить. Бесполезно. По капоту барабанит дождь, и мне начинает казаться, что кто-то невидимый шепчет: «Мол-чи, мол-чи». И вправду лучше ведь смириться, чем идти пешком в темноте по дождю…
На автовокзале много людей. Все женщины с тяжеленными сумками (и я тоже), мужчины — налегке. Заспанная кондукторша говорит, что такое количество безбилетников, как сейчас, видала бы она в гробу.
— И куда все прут?
«Но если водитель разрешает ехать стоя, то пусть едут, — молчу я. — В конце концов, никто не виноват, что за два дня до рейса билетов уже не было. Лето на улице!»
— От этих каникул, отпусков у транспортников одна головная боль. Больше ничего! — вздыхает кондукторша и продолжает: — Хоть бы автопарк обновили, а то автобусы на ходу сыплются. Никто о людях думать не хочет.
В салоне весело. Большая компания едет со свадьбы. Гитара, водка, песни, воспоминания.
— Я все никак понять не могу, почему Андрюха на такой старой женился? — кричит сосед рядом, поворачиваясь к девушке на заднем сиденье. — Он че, совсем офигел? Сколько ей там? Тридцать четыре? А ему двадцать три, прикинь? Это же почти пенсионерка! Нет, я, конечно, понимаю. Дом, всем обставленный, дача, машина и все такое. Но ведь могли и так жить! Зачем позориться-то на всю округу? Вон сколько молодых баб кругом! И образованных, и при деньгах, и вообще разных!
Девушка с заднего сиденья отвечает, что у них большая любовь…
— Какая может быть любовь в наше время, — возражает мой сосед, — день прошел — и ладно! А с чем едят любовь — не знаю, не знаю…
Автобус проезжает мимо укрытых туманом полей, стогов сена, мелких речушек, березовых рощиц и застенчивого утреннего солнца. Почему-то становится грустно. Природа просыпается, а я еду, еду. Нет бы остановиться, задержаться и медленно пройтись, можно даже босиком, по сочному от росы полю, послушать кукушку. Говорят, в жизни есть две главные книги: Библия и природа; так вот вторую я в этом году еще не открывала.
В салоне все бурно обсуждают прелести навороченного джипа, который может проехать даже по топким болотам.
Автобус гудит, как осиное гнездо.
Почему-то людям нет никакого дела до утренней природы, они с нетерпением ждут, когда наконец окажутся на станции, где можно будет немного передохнуть и… снова пойти по жизни, возможно, с ношей, куда ж без нее.
Бегом-бегом по скрипящему гравию я тороплюсь на поезд. Все мои надежды сейчас вложены в бледно-оранжевый билет, который дает право прибыть сегодня же в относительно цивилизованный таежный поселок.
У меня в запасе полторы минуты или девяносто секунд. Поезд медленно трогается с места. Я с разбега падаю голыми коленками на гравий, вою от неимоверной боли, но тут же быстро вскакиваю и на ходу запрыгиваю в свой вагон…
Каждый раз в дороге я прихожу к такому выводу: человек — это так много! Это первый крик, шаги по росе, сердечная молитва, новые дома, уютные дворики… Хорошие законы, посаженные нами деревья, маленькие дети, полевые и садовые цветы, моря и горы… И это все Ты — человек, то есть Я.
В дороге возникает удивительное чувство причастности к бегу жизни, к ее сумасшедшему ритму. И пусть сосед напротив думает, что я тупая курица или обычная авантюристка. Пусть криво улыбается проводник, но я-то кое-что знаю, а потому могу прыгать на ходу в поезд. Более того, не боюсь пропустить главный поезд в своей жизни.
За окном болота и карликовые березки. Я осторожно смазываю разбитые колени йодом и морщусь от боли.
— Девушка, хотите соку? — предлагает попутчица. Моя улыбка, видимо, располагает ее, и она рассказывает: — Я совсем одна… Как разошлась шесть лет назад со своим, так никого больше и не было. А главное — не хочу! Как погляжу, как живут вокруг, так и даром мне никого не надо. Какой-то слабый мужик нынче пошел, прям как после мировой войны. Кто бы знал, каково это женщине быть одной.
Колени нестерпимо болят, я пытаюсь заснуть и сквозь сон слышу, как моя соседка уже разговаривает с другой женщиной.
— Сейчас на перроне все пассажиры с окошек машут провожающим, а мне некому. Разве что папе на кладбище… Я-то еще молодая, тридцать девять нынче стукнуло. Сил во мне, энергии — ого-го! А кому оно надо? По хозяйству бегаю туда-сюда, все что-то делаю, суечусь. Вон, морошки нынче сколько. Бери — не хочу. Я насобирала полтора ведра, да куда мне одной столько? Наморозила, конечно, варенья наварила. Оно оранжевое, необычное, вроде как апельсиновое смотрится.
…Я просыпаюсь, когда в вагоне уже никого нет.
На вокзале продают много вяленой и копченой рыбы местного улова, но мне сейчас не до нее. Спешу в речной порт.
Через двадцать восемь минут с пристани отплывает мой теплоход. Медлить нельзя, другой будет только на следующей неделе; такси на предельной скорости везет меня на другой конец поселка к причалу.
В кассе я покупаю билет последней. Лечу на пристань. Улыбаюсь неестественно тонкобровой капитанше и вхожу в пассажирскую каюту. Короткие железные ступеньки и высокие каблуки. Класс! Как только я плюхаюсь на свое место, тут же начинает гудеть мотор, волны изо всех сил бьются о пристань, а теплоход медленно делает поворот и берет курс на север.
Штурман на судне тоже женщина, ну и кок тоже, само собой. Пассажиры в основном местные мужчины.
Я думаю о том, как хорошо, что я надела длинную юбку, скрывшую кровавые синяки на коленях, все смотрят на мои высокие каблуки и думают, что у меня все хорошо. И правильно. Миру нужно демонстрировать красивое, пусть все улыбаются!
А теплоход тем временем уверенно разрезает ярко-синюю, картинно красивую реку. И мне хочется бесконечно смотреть на это чудо.
По краям реку оккупировали снежно-белые лилии, их ярко-желтые сердечки видно далеко, и оттого кажется, что попал в страну вечного Солнца.
Только что здесь прошел дождь, и рядом с лесом появилась огромная, невероятно яркая радуга. Из-за шума теплохода постоянно вылетают из камышей испуганные утки. Покружат, покружат немного — и снова в свое гнездо.
Одна пара, вторая, третья, четвертая, пятая…
К осени у них появятся утята, которые, возможно, также будут испуганно вылетать и кружить над этим же самым теплоходом.
На обрывистых берегах реки много стрижиных нор. Чуть поодаль семейство аистов лениво поглядывает в нашу сторону.
На берегу привычная суета. Многие почему-то плачут, встречая родственников. Меня выглядывают друзья, они пришли с букетом васильков.
Я почему-то тоже плачу. Путаясь в полах длинной юбки, иду по палубе. Ветер быстро начинает раскачивать судно, но я уже на берегу.
Сначала одна волна, следом другая пытаются меня догнать, но не успевают и громко шлепаются о речной песок. А я уже подношу к лицу влажные васильки и слышу: «Господи, как долго мы тебя ждали…»
Это были самые длинные бусы в моей жизни. Монисто. Ярко-гранатового цвета. Огромное счастье для шестилетней девочки, росшей без отца. Я надевала их ко всем нарядам, чтобы все, непременно все, обращали внимание и завидовали. Особенно она — белокурый ангелочек нездешней красоты. Я разрешала ей иногда трогать мои бусы, и она перебирала своими маленькими пальчиками каждую бисеринку и вздыхала. Понятно, что ей они нравились, понятно, что она хотела бы такие…
