Знаменательно, что критерий разделения двух враждующих начал Устав видит не в национальной или культовой области, но прежде всего в сфере этики и благочестия*. В этом, бесспорно, проявилось величие ессейства и значение его в духовной истории. Здесь оно ближе всего к профетизму и Евангелию.
------------------------------------------------------------
* Отметим, что в яхад принимались и иноплеменники (герим), исповедовавшие иудаизм (СД, XIV, 3-6)
Тремя столпами Кривды, или Велиала, названы невоздержание, богатство и нечестие. Слуги Кривды-это насильники и угнетатели, люди растленные и алчные, беззаконно попирающие своих собратий. Правда же, напротив, стоит на аскезе, нестяжании и благоговении перед Сущим. Дух ее-это "дух смирения, долготерпения, великого милосердия, вечного блага, разума, разумения и могучей мудрости, которая внушает веру во все деяния Божий" (9).
Но второй пункт кумранского символа веры сводит значение этого высокого идеала едва ли не к нулю. Его подрывает идея предопределения, которая у ессеев играла еще большую роль, чем в Книге Еноха.
Иосиф Флавий не случайно приписывает им веру в Судьбу. Кумранские тексты постоянно говорят, что пути людей обозначены "еще прежде, чем они были созданы" (10). И понимается это не в плане божественного предвидения, но в кальвинистическом духе -как неотвратимый детерминизм. Слуги Кривды таковыми навек и останутся, спасены же будут одни "избранники"; они минуют Суд "за свои страдания и веру в Учителя Праведности" (11). Когда Бог установит владычество Правды, "дух Кривды будет уничтожен вместе со своими слугами". "Люди Нового Завета" с радостью должны ждать расправы над грешниками. Боевой пыл хасидов превратился таким образом в мрачный догмат о мщении, несовместимый с евангельским призывом: "Молитесь за гонящих вас..."
Если довести этот взгляд до логического конца, то окажется, что кумранцы представляли себе мессианскую эру в виде полного искоренения всего человечесгва, кроме "сынов света".
Некоторым ессеям подобная мысль все же стала казаться чудовищной. Они задавались вопросом: не присутствует ли Правда где-нибудь еще, кроме их пустыни?
"Разве не все народы ненавидят Кривду? Разве не из уст всех народов раздается голос истины? Но есть ли уста и язык, придерживающиеся ее? Какой народ желает, чтобы его угнетал более сильный, чем он? Кто желает, чтобы его достояние было нечестиво разграблено? А какой народ не угнетает своего соседа?" (12)
Конец этого текста утрачен, но вывод автора скорее всего малоуешителен. Хотя в мире есть тяготение к добру, но люди не способны его осуществить и, следовательно, обречены.
Суровость Второзакония, помноженная на фанатизм Авесты, воскресила в Кумране давно забытые идеи "священной войны". Вся литература ессеев проникнута враждой к иноверцам, к миру. Община, которую хотят изобразить чуть ли не "колыбелью Евангелия", довела нетерпимость до крайнего предела. "Сыны света" отнюдь не желали обращать других к истине, миссионерский дух был чужд им. Напротив, они с нетерпением ждали, когда их призовут на битву против "сынов тьмы".
В одном из свитков это сражение описывается с весьма реалистическими подробностями. Там перечислены рода войск и оружие, боевые порядки и маневры. В бой выступят "избранники" вместе с ангелами, чтобы "никто из сынов тьмы не избежал гибели". Эсхатология выглядит уже как своего рода мировая революция, как террор праведников.
"Идите и научите все народы",-говорит Христос, девиз же секты можно было бы выразить словами: "Истребите все народы", ибо она считала, что заблудшим нет ни помилования, ни спасения.
Нравственный облик ессеев омрачает не только эта тенденция. Их законническое буквоедство оставило далеко позади даже самых закоснелых формалистов среди фарисеев. Правда, отрыв от Храма ослабил для них значение церковных ритуалов, а священные омовения и другие внешние знаки набожности считались бесплодными без искреннего покаяния. Но наряду с этим в Кумране процветала дотошная пунктуальность по отношению к законам о чистом и нечистом, об осквернении и субботе. В субботу запрещалось брать на руки ребенка, мести пол, вытаскивать скотину или человека, упавших в яму. В этот день нельзя не только работать, но и говорить о работе (13).
Подобные предписания делают секту настоящим антиподом христианства. Ведь Тот, Кто ставил самарянина в пример священнику и левиту, Кто говорил: "Суббота для человека, а не человек для субботы", Кто входил в дома мытарей и грешников, должен был в глазах ессеев казаться величайшим нарушителем Закона. Если они и знали Иисуса, то несомненно судили Его куда строже, чем фарисеи Принявший же Евангелие член секты неизбежно был вынужден отойти от нее. И пусть эти обращенные "сыны света" принесли в Церковь некоторые свои обычаи, но, став христианами, они должны были внутренне переродиться, отринуть мнимый "Новый Завет" и обрести подлинный, "начертанный в сердцах", тот, который действительно предсказывали пророки. Те же ессеи-христиане, которые не смогли освободиться от законнического гипноза, обречены были создавать ереси и расколы, отделяясь от Вселенской Церкви. Знаменательно, что учение первых сект христианства обнаруживает тесное родство с доктриной Кумрана (14).
Учитель Праведности умер, вероятно, между 120 и 110 годами (15). Некоторые историки доказывали, что он кончил жизнь мучеником и что в Кумране ждали его вторичного явления в качестве Мессии. Основание к этому дают лишь две, впрочем, весьма неясные фразы. В первой говорится о "людях совета", которые не помогли Учителю против "человека лжи", когда праведник "был обличаем". Слово "обличаем" иногда переводят как "наказан" и видят в этом свидетельство о казни Наставника. Между тем "человеком лжи" был один из соперников реформатора внутри общины, который едва ли мог его казнить. Кроме того, слово бето-кахат не означает обязательно кару; чаще всего оно переводится как порицание, выговор, обличение, что вполне гармонирует с контекстом (16). Но даже если речь шла о наказании, оно могло заключаться не в насильственной смерти, а в тюремном заключении. О темнице, как мы уже видели, говорят и "Гимны". В толковании на 37-й псалом упомянуто о суде над Учителем, но нигде нет прямых указаний на гибель от руки палача.
Во втором тексте сказано, что Учитель "восстанет в конце дней". Но здесь, вероятно, имеется в виду общее воскресение мертвых, которого ессеи ожидали в будущем (17). Усматривать же в этой фразе аналогию с пасхальной тайной по меньшей мере неосновательно.
"Дамасский документ" упоминает о "кончине" Учителя в спокойном, эпическом тоне без малейших намеков на мученичество. При этом сказано, что время заключенного с ним Завета продлится "до предстания Мессии Аарона и Израиля" (18). Следовательно, сам Наставник не отождествлялся с Мессией.
Но почему Помазанник носит столь необычный двойной титул? Дело в том, что мессианские идеи ессеев были крайне запутанны и противоречивы. Сын Давидов был для них "помазанником Израиля", но многие считали его лишь военным вождем. Поэтому они говорили также о втором Мессии-"Помазаннике Аарона", то есть архиерее будущего Царства. Кроме того, ждали, кажется, еще и третьего Мессию-Пророка.
Помазанник-архиерей считался рангом выше "Мессии Израиля". В одном из кумранских толкований описана священная трапеза, происходящая после победы над "сынами тьмы". На ней восседают оба: Царь и Первосвященник, причем последний явно главенствует. Ему принадлежит честь начать торжество. И вообще во всех своих делах "Сын Давидов" обязан будет следовать "наставлениям священников". Тут явно сказались антимонархические настроения эпохи (19).
Бытовало среди ессеев и другое представление о Мессии. Некоторые из них считали, что Владыкой Царства Божия, победителем Велиала станет воскресший Мелхиседек, древний царь-жрец Иерусалима. Ему будут вручены и митра и корона (20).
Впоследствии автор Послания к евреям, которое, как полагают, было адресовано к обратившимся ессеям, назовет Иисуса
Мелхиседеком, давая тем самым понять, что в Его Лице соединялась вся полнота мессианства (21).
Смерть Учителя не привела к угасанию его секты. В разных уголках побережья стали даже появляться новые поселки ессеев. Некоторые из них отказались от монашеских правил. Только в Кумране сохранился принцип безбрачия; в других же местах возникли лагеря женатых людей. "Коммунизм" очень скоро был ими оставлен: каждая семья имела во владении дом, участок земли и рабов (22). На кладбищах этих общин найдены останки и мужчин, и женщин, и детей. Во времена Флавия уже давно существовали две ветви ессейства: аскетическая и менее строгая.
На рубеже II и I веков до н. э. ессеи стали поселяться и в городах. У этих сектантов, живших "в миру", естественно возникали контакты с иноверцами. Некоторые ессеи даже пытались распространять свои взгляды. Так, Иосиф Флавий рассказывает, что в Иерусалиме около 100 года до н. э. приобрел известность некий ессеи по имени Иуда. Он обладал даром прозорливости и благодаря этому завоевал немало последователей (23). Флавий утверждает, что Иуда никогда не ошибался в своих предсказаниях.
