Глава IV. Уния (1589–1596)
I. Как велось дело унии с избрания митрополита Михаила Рагозы до назначения королем епископов Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого послами в Рим посреди других дел и событий, совершавшихся в Литовской митрополии
Приступаем к изучению события, которое можно назвать результатом всей предшествовавшей жизни Западнорусской митрополии и, частнее, результатом всех действий латино-польского правительства против этой Церкви, всех усилий литовских иезуитов и других ревнителей латинства к подчинению ее Римскому первосвященнику и которое зовется церковною униею. Литовско-польские государи, так широко и неразборчиво пользовавшиеся в этой митрополии правом подаванья архиерейских кафедр, монастырей, иногда и церквей, постепенно вели и наконец привели иерархию ее, а чрез иерархию и всю паству к совершенному нравственному изнеможению и расстройству. Главные вожди Церкви – архипастыри, потерявшие почти всякое значение в глазах своих пасомых, оставались духовными сановниками только по имени и по одежде, а на деле это были настоящие светские паны, из среды которых и избирались, жили и действовали, как паны, заботились только о собственных имениях и интересах, из-за которых вели постоянную борьбу между собою и с мирянами, старались приобретать новые и новые монастыри в свое управление, переходить с одной кафедры на другую, более богатую, и способны были жертвовать всем, самою верою. Иезуиты, работавшие в Литве уже двадцать лет, успели своими школами, своею проповедию и диспутами и особенно своими сочинениями достаточно познакомить русских, духовных и мирян, с своими понятиями о подготовлявшейся унии и иных поколебать в вере, других даже обратить к латинству, третьих предрасположить к себе льстивыми обещаниями, а главное – успели посадить на королевском престоле своего питомца, преданного им всею душою, Сигизмунда III, который под их руководством готов был употребить все меры для насаждения унии в своем государстве.
Приезд в Литву Вселенского патриарха – событие совершенно неожиданное и случайное (патриарх посещал теперь Русскую Церковь в первый раз со времени ее основания) – нисколько не смутил иезуитов и других поборников унии. Напротив, они даже думали воспользоваться этим обстоятельством для своих целей. Сохранилось письмо тогдашнего бискупа Луцкого Бернарда Мациевского к папскому нунцию в Польше Неаполитанскому архиепископу Аннибалу, проливающее немало света на эти затеи. Мациевский писал (от 23 августа 1588 г.): «В июне месяце, когда я отправился в Подляхию, в другую половину моей епархии, там проезжал в Москву Цареградский патриарх Иеремия и сверх моего ожидания, весьма скоро переехал тот город, в котором я находился. Наступающая ночь помешала мне догнать его, и я поспешил в Брест, где, казалось, он остановится, но и оттуда он уехал прежде моего прибытия. Чрез несколько дней господин брестский судья (а известно, заметим от себя, что брестским судьею был тогда Адам Потей), хотя схизматик, но по авторитету, образованию и опытности человек недюжинный и в религиозных делах, по-видимому, самый сведущий между своими, после нескольких бесед о религии с находящимся со мною здесь отцом иезуитом неоднократно приходил ко мне и с величайшею настойчивостию убеждал меня, чтобы мы с другими епископами и богословами католическими старались об унии русских с Римскою Церковию, особенно в настоящее время, когда представляется к тому такой удобный случай, какой едва ли когда может повториться. Он говорил, что само Провидение Божие устроило так, что в наши страны прибыл Цареградский патриарх. Прибавлял, что надобно больше стараться о собеседованиях с греками, нежели об издании сочинений против русских или опровержениях против них, какие бывают в наших проповедях. Если патриарх согласится на беседу и будет побежден и обличен в заблуждении, тогда он, судья, и многие другие, знатные родом и добродетелями, ничего столько не желающие, как того, чтобы состоялось в духе любви и кротости собеседование наших с патриархом, не захотят более подчиняться ему и следовать его заблуждению. Если же он уклонится от состязания, то подвергнется подозрению в действительной схизме и тем удобнее будет оставлен русскими. Передавал еще добрый муж, что он с своими весьма усердно будет наблюдать, пришел ли патриарх, чтобы ограбить своих владык и попов или чтобы позаботиться о спасении вверенных ему душ. Наконец, указал даже путь, каким должно следовать к достижению этой унии по вере. Вот, говорил, патриарх назначил в Вильне Собор митрополита и владык на праздник Рождества Пресвятой Девы Марии, а они, без сомнения, желали бы, чтобы Собор состоялся здесь, в Бресте, который и ближе для них, и чаще посещается ими, нежели Вильна. Так пусть же король заставит патриарха перенести Собор из Вильны в Брест. А вы, епископы, с вашими архиепископами и богословами, которым поручил Бог заботиться о спасении людей, между тем делайте то, чего требует от вас ваш долг. Поверьте, – писал уже от себя нунцию бискуп Мациевский, – что слышанное нами весьма много утешило нас и обнадежило, и я убежден, что и Ваше преосвященство отнюдь не пренебрежете настоящим столь удобным случаем пособить нашим русским в их ревности, которою они пламенеют». Вот еще когда Потей помышлял об унии и даже учил самих латинян, как вести это дело! Советом Потея им не пришлось воспользоваться тотчас же: предполагавшийся, по слухам, Собор в Вильне на праздник Рождества Богородицы не состоялся, патриарх спешил в Москву и в июле был уже там. Но можно гадать, как готовились они встретить патриарха в Литве на его возвратном пути. Не без причины сам король прибыл в Вильну с несколькими сенаторами к приезду Иеремии, оставался в ней во все время его здесь пребывания и предоставил ему беспрепятственно заниматься своими церковными делами в странах Литвы и Польши. Патриарх, однако ж, верно, знал о намерениях иезуитов и латинских прелатов и счел за лучшее не вступать с ними ни в какие собеседования и переговоры о вере и унии. К сожалению, на сторону ревнителей унии вскоре перешли один за другим сами западнорусские иерархи: они действовали не спешно, а исподволь и со всею возможною осторожностию и скрытностию. Дело тянулось около семи лет и в первые пять лет было почти незаметно посреди других дел и событий, совершавшихся тогда в Литовской митрополии.
Едва прошло пять дней со времени низвержения митрополита Онисифора (21 июля 1589 г.), как король Сигизмунд III пожаловал (27 июля) грамоту на митрополию архимандриту минского Вознесенского монастыря «шляхетне урожоному» Михаилу Васильевичу Рагозе, и в этой грамоте говорил, что Михаила избрали на митрополию «панове рада и рыцарство великаго княжества Литовскаго, закону и послушенства Церкви Греческой» и что по их-то просьбе избранный и удостаивается митрополитской кафедры. Трудно поверить последним словам грамоты: панове рада еще могли участвовать в избрании Михаила, по крайней мере те, которые находились с королем в Вильне, но православное рыцарство, т. е. дворянство Литовской земли, рассеянное по всей стране, решительно не могло в такой короткий срок принять участие в избрании митрополита, и о рыцарстве упомянуто в грамоте, может быть, потому только, что о нем обыкновенно упоминалось в подобных грамотах короля и она написана по готовой, издавна установившейся форме, если не предположить намерения скрыть правду. Известно письмо виленских иезуитов к Рагозе, писанное в то время, когда он был уже митрополитом. Здесь они напоминают ему, что он возведен на свою кафедру «без содействия» дворянства, а только определением самого короля; уверяют митрополита, что они «тем пламеннее желают его благорасположения, чем большую и большую усматривают в нем склонность к латинской Церкви», что «велика будет радость всех латинян, когда они увидят счастливое совершение столь давно желаемой унии в правление и при мудрой деятельности такого великого пастыря», что «не менее блистательно будет, когда он в качестве примаса Восточной Церкви, находящейся в польских владениях, будет заседать в сенате рядом с примасом королевства», и, между прочим, дают Рагозе такой совет: «Что касается мирян, особенно простого народа, то, как Вы доселе благоразумно поступали, так и впредь Вам нужно, сколько возможно, беречься, чтобы не подать им малейшего повода догадаться о Ваших намерениях и целях». Мы отвергаем мнение, будто Михаил Рагоза воспитывался у иезуитов, был их учеником: иезуиты появились в Литве только с 1569 г., а Михаил в 1576 г. был уже «дворным» писарем у воеводы Волынской земли князя Богуша Корецкого и с 1579 г. сделался архимандритом минского Вознесенского монастыря. Но приведенные слова иезуитского письма невольно располагают думать, не вошли ли иезуиты в сношение с Рагозою еще до избрания его на митрополию и, обольстив его обещанием митрополитской кафедры и сенаторского кресла, если он согласится действовать в пользу унии, не условились ли с ним, как ему действовать на митрополитской кафедре, чтобы до времени скрывать от православных свои намерения и цели? А затем, может быть, и убедили короля избрать Рагозу на митрополию. Не напрасно патриарх Иеремия будто бы не хотел святить Михаила Рагозу в митрополита, и когда знатные люди начали ходатайствовать за него, то сказал: «Аще достоин есть, якоже вы глаголете, буди достоин; аще ли же несть достоин, а вы его за достойнаго удаете, аз чист есмь – вы узрите». Патриарх мог узнать от близких людей, как состоялось избрание Михаила, или мог возыметь подозрение по самой скорости избрания. Впрочем, мы выдаем мысль о сношениях иезуитов с Рагозою еще до избрания его на митрополию не более как за догадку, которую можно принять, но едва ли не справедливее отвергнуть. По крайней мере, до самого конца 1594 г. мы не увидим никаких следов, чтобы он имел наклонность к унии и старался скрывать эту наклонность. И только с конца 1594 г., когда он дал письменное согласие на унию, он действительно всячески старался скрывать от православных свое участие в этом деле в продолжение двух лет до самого Брестского Собора (8 октября 1596 г.). Письмо иезуитов к Рагозе могло быть написано уже в 1596 г., даже незадолго пред Брестским Собором, и заключать в себе совет митрополиту держаться того же правила скрытности, какого он держался с конца 1594 г., а не со времени своего избрания на митрополию. В первый день августа 1589 г. Рагоза был уже митрополитом, и, вероятно, в этот самый день патриарх и посвятил его в виленском Пречистенском соборе.
