В лагерях владыка встречался и имел общение с митрополитом Нестором (Анисимовым)[138], с епископом Сергием (Кудрявцевым)[139].
Сразу после освобождения измученный почти семидесятилетний старец уходит на покой по состоянию здоровья, обрекая себя на участь скитальца. Начинается последний — двадцатилетний этап подвижнической жизни владыки Антония, когда он полностью посвящает себя неустанному окормлению духовных чад, разбросанных по всей стране. Первое время он проживает в семье Ремизовых в Верхне-Хостинском чай-совхозе в двадцати километрах от Сочи, а в 1958 году судьба сводит владыку с монахиней Антонией (Лидией Сергеевной Сухих), ставшей его преданной келейницей, ближайшей помощницей и сподвижницей. В настоящее время 70-летняя схиигумения Антония возглавляет женскую монашескую общину. [140]
С тех пор, вплоть до своей кончины, владыка находит приют в доме матушки Антонии, сначала в Донецкой, а затем в Киевской области. В течение восьми лет владыка пребывает в непрестанных разъездах, окормляя свою многочисленную паству. В последнее десятилетие владыка Антоний ведет полузатворническую жизнь в доме своей келейницы в поселке Буча под Киевом. Строгий подвижник и аскет, по ночам он практически не спал, — все время посвящая молитве.
Почти ежедневно владыка служил литургию, принимал непрерывно приезжавших к нему духовных чад. По праздникам у них в доме собиралось до пятидесяти человек. Всю ночь накануне литургии шла исповедь, затем, на рассвете, долгая проскомидия. Служил он без сокращений, по монастырскому уставу. После службы говорил вдохновенные проповеди, продолжавшиеся порой от двух до четырех часов. Вообще, молитва при всех обстоятельствах была для него превыше всего. Как бы долго ни находились в дороге, какие бы усталые, голодные и замерзшие ни возвращались в дом, владыка всех сразу ставил на молитву — непременно вычитывались все положенные службы и монашеское правило, лишь после этого топили печь, готовили еду. Матушка Антония вспоминает: «Владыка учил, что если монах не будет вычитывать каждый день монашеское правило, то не устоит — не выдержит монашеской жизни».
Владыка вел активную переписку с теми, кто не мог к нему приехать. Довольно часто он прерывал свое уединение и сам ехал к тем, кто в нем особенно нуждался. И совершал все это тяжело больной человек, которому шел уже девятый десяток лет.
Характерно, что очень многие из его духовных чад рано или поздно принимали монашеский постриг. Среди них было немало людей высокообразованных, занятых научной работой. Эти подвижники, продолжая оставаться в миру, совмещали служение обществу с тайным монашеством.
По просьбе духовных чад владыка пишет для них практическое пособие для занятий Иисусовой молитвой, в котором, на основе святоотеческого учения об умном делании, о действии благодати Божией, изложен личный опыт молитвенника. По этой работе, как и по рассказам знавших его, можно заключить, что владыка Антоний был человеком высокой духовной жизни. Всех поражала его неотмирная кротость, неподдельное смирение и исключительное любвеобилие. Люди утверждают, что ощущали рядом с ним необъяснимое присутствие благодати.
Скончался архиепископ Антоний 13 апреля 1976-го года в возрасте 87-и лет на руках у своей келейницы матушки Антонии, которая не расставалась с ним последние восемнадцать лет его жизни, которую он назвал «сотрудницей покаяния моего».
Похоронен владыка на кладбище поселка Буча рядом с родителями матушки Антонии.
Из воспоминаний духовных чад
Схиигумения Антония (Сухих)[141]
Когда я первый раз увидела владыку, я кинулась ему в ноги. Я так рыдала, почувствовала, что нашла все, что искала. Это был 1958 год, мы с родней жили на Донбассе, к тому времени я уже была в монашеском постриге. Я сразу поняла, что он мне всех заменит: и мать, и отца — всех. Я готова была с ним и в ссылку, и в тюрьму, куда угодно — в огонь и в воду. Это редкостный человек. Он был такой незлобивый, никого никогда не осуждал, ни на кого никогда не прикрикнул. А обличал только так — давал из «Добротолюбия» что-нибудь прочитать. Человек почитает, призадумается и говорит: «Да ведь это про меня тут написано». Он и меня учил, чтобы никогда суровым взглядом ни на кого не посмотрела. Всех нас удивляла кротость его и смирение. Было ему тогда уже около семидесяти. Ходил в простой одежде. Выглядел моложаво, волосы седые, но с золотистым оттенком, очень красивые. Удивительно, что они так сохранились, ведь ему на допросах волосы вырывали. Был он очень аккуратный, всегда следил за собой.
Год жил владыка у нас в семье на Донбассе в городе Снежное, потом мы перебрались под Киев — в поселок Ирпень. В то время мы с ним в основном были в разъездах, а в 1966 году родители купили дом в Буче, недалеко от Киева. Там он обосновался и жил уже почти безвыездно. Владыка никогда не делился воспоминаниями о прожитом. Не писал никаких мемуаров. Лишь иногда обмолвится о чем-нибудь. Расспрашивать было неудобно. Так что биографию его восстановить полностью уже не удастся.
Владыку много раз арестовывали. Однажды чуть ли не целый год держали его в одиночной камере и не давали спать. Все время в глазок следили и, если видели его заснувшим, стучали и поднимали. Тогда он научился спать ходя по камере. Ходит с молитвой и дремлет на ходу — так и продержался. В другой раз он попал в северные лагеря. Лагеря были смешанными. В палатке мужчины от женщин отделялись одной занавеской. Север, холод, бушлаты рваные. Чтобы натянуть палатку, нужно было разморозить землю. Натянут палатку — а ветер ее срывает. Начинай снова. Нары — одни сучки. Даже представить себе невозможно, как они там жили. Питались очень плохо. Многие умирали. Владыка часто болел, вместе со всеми работал на лесоповале.
Болел он в лагере дизентерией, болел цингой. Помощи медицинской никакой. И дошло до того, что он уже не мог залезть на нары. Так он выбрал себе местечко под нарами. Вместо подушки — под головой снег. Ветер насквозь пронизывал палатку, в которой они жили. Владыка весь опух. Но все равно надежда теплилась, что Господь его испытает, но жизнь еще продлит. При всем при этом никогда у него не было ропота. Со смирением принимал свою судьбу. И вот, по Промыслу Божьему, как раз в тот момент приезжает в лагерь какая-то комиссия. Зашли к ним в палатку, спрашивают: «Какие есть жалобы?» Уголовники говорят: «Под нарами поп лежит, умирает». Он уже еле дышал. Отнесли его в больницу. И снова Промысл Божий — там он попадает к врачу, которая была дочкой протоиерея. Она-то его и выходила. Из пипетки кормила. Подробностей не знаю, не могла выяснить. Расспрашивать владыку неудобно было, рассказываю только то, что от него слышала. Хоть имени врача и не знаю, но всегда молюсь за нее…
Необыкновенная работа у владыки над собой была, необыкновенная вера в Бога, Иисусова молитва непрерывная. В лагерях более сильные физически умирали. А он был сердечник, но молитвой держался и даже, как рассказывал, вылечил Иисусовой молитвой сердце. Он своих мучителей в лагерях никогда не осуждал, говорил, что без воли Божией ничего не бывает. В лагерях, в тюрьмах он всегда молился по ночам. В камере какой только грех не творили. Он в уголочек встанет и молится всю ночь.
Вспоминал он еще, как в лагере решили его заморозить. Привели в баню, напарили и оставили одного. Баня остыла, щели в стенах огромные, ветер задувает. Был он там три или четыре дня. Но уголовники, из тех, что верующие были, потихоньку из погреба подтапливали эту баню. А владыка рассказывал, что, кроме этого, такое тепло у него внутри было, что он совсем не мерз. Благодать такая была… От скольких смертей Господь его уберег — уму непостижимо…
После революции многие, кто имел искреннюю веру и по-настоящему предан был Православию, отошли от официальной Церкви, так как не могли разобраться в происходящих событиях и боялись быть обманутыми. Время было очень сложное — обновленчество, расколы, гонения на Церковь небывалые. Многие из верных христиан становились тайными монахами. Целое поколение верующих мирян и монахов прожило в подполье, без церквей и монастырей. Эти люди опасались посещать храмы, годами оставались без исповеди и причастия. Невозможно даже представить себе, как им трудно было. Особенно тем, которые прошли лагеря и тюрьмы. После освобождения из заключения владыка Антоний без конца разъезжал — окормлял и таких отбившихся людей, чтобы они совсем не отпали от Церкви, наставлял их, чтобы шли в храмы.
В хрущевские времена храмы вновь стали закрывать. Исповедаться, причаститься иногда негде было, не хватало ни церквей, ни священников. Пастырского слова не слышно было. Власти преследовали верующих, которые собирались для службы по домам, и все мы жили под страхом ареста. Я все боялась, что владыку обнаружат и заберут. Но Промыслом Божиим ему удавалось всегда вовремя скрыться, когда наведывалась милиция. Люди, приезжавшие к нам, были очень осторожны, приходили и уходили ночью. Сам владыка тоже был очень осмотрителен. Я сопровождала его во всех поездках к духовным чадам. Ездили мы довольно часто, в любое время года, в любую погоду. Ходили по улице на значительном расстоянии друг от друга, делали вид, что незнакомы. Не раз ускользали от милиции…
