Что же происходило въ это время на Востоке? Пока ариминские отцы къ обоюдному удовольствию подписывали никскую формулу, считая ее столь же православной, какъ никейская, въ Селевкии исаврийской, куда собрались восточные епископы, разыгрывались более бурныя сцены. Самый выборъ Селевкии для соборныхъ заседаний показывалъ уже, что руководители дела не ждали много добpaгo отъ этого восточнаго собора. Построенная въ пустынной и гористой местности въ целяхъ постояннаго кон–троля надъ разбойническимъ населениемъ Исаврии, Селевкия, прозванная дикой, была собственно военной крепостью и не имела ни одного изъ техъ удобствъ, какия необхо–димы для многолюдныхъ и мирныхъ собраний. Избирая Селевкию местомъ для собора, придворная партия руководилась темъ соображениемъ, что въ случае нужды здесь скоро можно было достать военную помощь, къ тому же тогдашняя военная и гражданская власти Селевкии стояли вполне на ея стороне. Равнымъ образомъ, и составъ членовъ собора, какъ онъ определился къ началу заседаний, не давалъ оснований надеяться на благополучный исходъ его. Несмотря на то, что приказъ явиться на соборъ былъ посланъ ко всемъ епископамъ Востока, въ Селевкию, — быть можетъ за трудностью пути, — собралась только ничтожная часть восточнаго епископства, — всего около 150–ти человекъ. Но зато здесь встретились лицомъ къ лицу все наиболее видные представители новыхъ догматическихъ партий, возникшихъ на Востоке после победы надъ никейцами, — встретились въ первый разъ, чтобы померяться силами и завоевать себе господство въ церкви. Большинство собора, обнимавшее собой около двухъ третей его членовъ (точнее 105 человекъ), какъ и следовало ожидать, образовали омиусиане, вы–ступавшие во главе съ Георгиемъ лаодикийскимъ, Евстафиемъ севастийскимъ, Елевзиемъ кизическимъ и Василиемъ анкирскимъ. Любопытно отметить,что на этомъ соборе въ рядахъ омиусианъ мы находимъ и Кирилла александрийскаго, разделявшаго тогда учение ο подобосущиии,между прочимъ, ждавшаго отъ собора оправдания въ обвиненияхъ, предъявленныхъ противъ него его же собственнымъ митрополитомъ. — Другую, более влиятельную, но значительно меньшую числомъ группу, составляли приверженцы Акакия кесарийскаго, насчитывавшие въ своей среде не менее 30—40епшскоповъ; члены этой группы сначала выступаютъ на соборе съ открытой проповедью аномэйства, но затемъ подъ давлениемъ обстоятельствъ столь же открыто изменяютъ свою позицию и принимаютъ учение ο подобии просто. Наконецъ, меньшинство слагалось изъ епископовъ никейскаго образа мыслей, прибывшихъ главнымъ образомъ изъ Египта и въ своихъ рядахъ имевшихъ Илария пуатьескаго, находившагося тогда въ изгнании на Востоке. При крайнемъ разнообразии и непримиримости воззрений каждая изъ цартий не могла похвастаться, кроме того и внутреннимъ единствомъ: масса епископовъ вела между собой давнишние и горячие споры и прибыла на соборъ съ единственной целью свести старые счеты съ противниками и погубить ихъ. При такихъ условияхъ не удивительно, если совещания собора сразу же приняли бурный характеръ и закончились не соглашениемъ, а полнымъ распадениемъ собора на две враждебныя части.
Заседания собора были открыты въ понедельникъ 27 сент. 359 года, комитомъ Леоной, которому императоръ поручилъ наблюдение за порядкомь дела, но уже первый день собрания наглядно показалъ, что здесь не можетъ быть и речи ο порядке. Прежде всего, протестъ раздался со стороны омиусианъ, находившихъ открытие собора преждевременнымъ, такъ какъ еще въ Селевкию не успели прибыть уже спешившие сюда главари ихъ партии, Василий анкирский и Македоний константинопольский. Когда же этотъ поводъ для отсрочки собора былъ признанъ неоснователыиымъ, поднялись новые споры ο томъ, съ чего начинать разсуждения — съ вопроса ли ο вере, или прежде следуетъ разобрать взаимныя тяжбы между епископами. Споры были продолжительны, потому что самое распоряжение императора, въ которомъ, по словамъ Сократа, говорилось тο ο томъ, тο ο другомъ, не давало ясныхъ указаний на порядокъ заседаний. Однако, Леоне при помощи техъ епнскоповъ, которые боялись, что разборъ обвинений повлечетъ за собой исключение ихъ изъ состава собора, удалось согласить мнения отцовъ, — и все решили обратиться къ разсуждениямъ ο вере. Теперь первымъ выступилъ Акакий кесарийский. Отъ лица Зб–ти следовавшихъ ему епископовъ онъ предложилъ собору не более, ни менее, какъ уничтожить никейский символъ, осудить навсегда не только выражения «единосущный» и «подобосущный», но и учение ο простомъ подобии и въ этомъ емысле составить новое вероизложение. «Ничто не можетъ быть подобно Божескому существу, — говорилъ Акакий. — Христосъ есть тварь и произошелъ изъ ничего». Нетрудно понять, какое впечатление на отцовъ собора должна была произвести эта открытая проповедь арианства. Критики негодования на отступниковъ отъ веры послышались среди омиусианскаго большинства; некоторые изъ омиусианъ, забывъ свою старую вражду, примкнули теснее къ никейскому меньшинтву и, въ противовесъ радикализму Акакия, стали утверждать, что Сынъ отъ Бога, т. — е. изъ сущности Божией, вставъ такимъ образомъ, подъ защиту термина, доселе возбуждавшаго только по–дозрения. Смятение и страхъ за веру еще более усилился въ рядахъ консерваторовъ, когда одинъ изъ членовъ собора прочелъ отрывки изъ проповедей Евдоксия антиохийскаго, наполненные пошлостями и самымъ откровеннымъ богохульствомъ. «Богъ никогда не былъ Отцомъ, — слушали съ ужасомъ отцы одинъ изъ такихъ отрывковъ, — такъ какъ никогда не имелъ Сына; ведь,если бы у него былъ Сынъ, то должна быть и жена… Чемъ больше Сынъ стремится познать Отца, темъ недоступнее становится для Heгo Отецъ»и т. п. — Шумъ и крики длились целый день, и только уже вечеромъ Сильвану тарскому удалось объединить консервативное большинство собора предложениемъ подтвердить веру отцовъ, изданную въ Антиохии на обновленияхъ, т. — е. принять такъ назцваемый лукиановский символъ, но когда начали читать его, акакиане оставили залу заседаний, и разсуждения этого дня были покончены. — На другой день, 28 сент., омиусиане собрались отдельно въ храме и здесь при запертыхъ дверяхъ подписали антиохийскую формулу. Принимали ли участие въ этихъ подписяхъ никейцы, присутствовавшие на соборе и Иларий пуатьеский—неизвестно. Акакиане отсутство–вали, — и къ удивлению всехъ протестъ свой ограничили лишь насмешками надъ противниками, говоря, что только темныя дела боятся света и публичности. Однако, следующий же день заседания обнаружилъ, что подъ видомъ этой скромности скрывались иные планы. Приверженцы Акакия сочли за лучшее разыграть изъ себя роль обижен–ныхъ и подали формальную жалобу на соборъ за небывалыя притеснения и насилия, понесенныя будто бы ими въ первый день собрания. Вместе съ темъ, получивъ только теперь известие объ осуждении аномэйства, состоявшемся въ придворномъ сирмийскомъ заседании, они круто изменили свой догматический фронтъ и въ приложенномъ къ жалобе изложении веры тоже осудили аномэйство. Наконецъ, въ это же время прибыли въ Селевкию и давно ожидаемые Василий анкирский и Македоний константино–польский, принесшие съ собой сирмийскую формулу, и потому комитъ Леона, въ виду новыхъ обстоятельствъ, решилъ попытаться еще разъ соединить разрознившияся части собора. Въ среду 29–го сент. состоялось въ присутствии Леона большое собрание, которое продолжалось и на другой день. Акакиане по приглашению Леоны въ полномъ составе явились на соборъ, но отказались приступить къ разсуждениямъ, пока не будутъ удалены обвиняемые ими епископы. Опасаясь, что подъ этимъ предлогомъ заседание опять будетъ сорвано,омиусиане убедили своихъ обвиняемыхъ сторонниковъ пожертвовать личными интересами общему благу, и они удалились изъ собрания. Леона началъ чтение документа, представленнаго Акакиемъ. Къ полному своему изумлению, отцы собора услыхали, что вера ихъ противниковъ уже не та, какую они защищалии вчера: аномэйство подверглось анафеме и Сынъ исповедовался подобнымъ Отцу, хотя въ символе, присоединенномъ къ документу, этотъ последний терминъ и не встречался. Отъ Акакия потребовали отчета, въ какомъ смысле онъ понимаетъ подобие, и тотъ откровенно объяснилъ, что относитъ его только къ воле. «Какъ же ты, — спросили его, — въ прежнихъ своихъ сочиненияхъ защищалъ подобие во всемъ?» — «Еще ни ο комъ, ни изъ новейшихъ, ни изъ древнихъ не судили по сочинениямъ», — отвечалъ Акакий. Снова поднялись жаркие споры ο томъ, что нужно разуметь подъ подобиемъ, при чемъ одни епископы требовали новаго изложения веры, другие же настойчиво отвергали самую надобность его. Безпорядокъ и взаимные упреки на соборе достигли такой степени, что Леона нашелъ нужнымъ закрыть заседания. «Меня, — сказалъ онъ, — царь послалъ присутствовать на соборе единодушномъ, а вы только спорите: идите и пустословьте въ церкви, a я не хочу присутствовать». Такимъ образомъ соборъ восточныхъ епископовъ, долженствовавший представлять собой восточную половину предполагаемаго вселенскаго собора, распался самъ собой, не придя ни къ какому решению. Правда, на другой день после описанныхъ происшествий омиусианское большинство еще разъ собралось вместе и уже безъ согласия Леоны занялось разборомъ взаимныхъ жалобъ между епископами. Девять епископовъ противной стороны во главе съ Акакиемъ и Евдоксиемъ были низложены, а девять другихъ лишены церковнаго общения. Но все эти постановления остались на бумаге, только усиливъ собой прежния распри среди восточнаго епископата. Завершительные дебаты по выработке новаго изложения веры, не удавшагося въ Селевкии, произошли уже въ Константинополе, где въ это время находился дворъ Констанция. Обиженные селевкийскимъ соборомъ, акакиане первыми поспешили прибыть въ столицу и своими клеветами на омиусианъ сумели представить ихъ соборъ какимъ то сборищемъ смутьяновъ, жертвующихъ миромъ церкви личнымъ интересамъ. Раздосадованный Констанций, по словамъ Феодорита, хотелъ было потребовать къ себе весь соборъ въ полномъ составе, но такой оборотъ дела испугалъ самихъ акакианъ. Справедливо опасаясь, что появление целой массы единодушно настроенныхъ епископовъ легко могло произвести переворотъ въ убежденияхъ самого императора, они, подъ предлогомъ уравновешения шансовъ, настояли, чтобы вместо всехъ членовъ собора были вызваны ко двору только десять депутатовъ. Явились наиболее даровитые представители омиусианства—Василий анкирский, Евстафий севастийский, Сильванъ тарский, и здесь, въ присутствии царя, открылся целый диспутъ, на которомъ должно было решиться, за какой изъ партий остается главенство въ церкви. Къ сожалению, омиусиане сами же поколебали почву подъ собой, нетактично перенеся дело съ богословскихъ разсуждений на личныя обвинения. Они начали съ того, что осыпали царя жалобами на богохульство и преступления Евдоксия, какъ будто все ихъ затруднения состояли только въ этомъ. Констанций резонно возразилъ, что сперва надобно обсудить вопросы ο вере, а потомъ уже изследовать обвинения на Евдоксия. Но омиусиаяе, къ собственному своему поражению, этого не поняли. Выступилъ Василий и, надеясь на свое влияние на царя, резко напалъ на Евдоксия, но сейчасъ же убедился, что его прежняя позиция при дворе потеряна имъ навсегда. Констанций грубо вскричалъ на него, назвалъ его виновникомъ всей смуты и приказалъ молчать. Шансы на успехъ, однако, снова уравновесились, когда Евстафий, подавая царю находившееся у него изложение веры Евдоксия, заявилъ: «ты, государь, хочешь разсуждений ο вере; посмотри вотъ, на какое богохульство противъ Единороднаго отваживается Евдоксий». Въ прочитанномъ по приказанию царя вслухъ всего собрания месте значилось: «неподобное по проявлению, неподобно и по существу: единъ Богъ Отецъ, изъ Него–же вся, и единъ Господь, Имже вся; но изъ Него–же неподобно тому и не то значитъ, что Имже; следовательно, Сынъ не подобенъ Отцу». Ударъ былъ нанесенъ метко. Никогда не чувствовавший расположения къ аномэйству, Констанций при виде этого явнаго доказательства коварства Евдоксия, грозно потребовалъ его къ отчету. Ни мало ни смущаясь, Евдоксий отвечалъ, что это написано не имъ, что прочитанная фраза принадлежитъ известному еретику Аэцию. Немедленно позвали Аэция, не присутствовавшаго на собрании. He подозревая ничего дурного, а напротивъ, на–деясь смелостью своихъ убеждений обратить внимание царя, Аэций спокойно сознался, что этотъ доводъ есть его произведение, — и тотчасъ же былъ отправленъ въ ссылку. Быть можетъ, эта быстрая победа надъ Аэциемъ и способна была бы поднять значение омиусианъ въ глазахъ царя, если бы они сами не сделали новой и безповоротной ошибки. Вместо того, чтобы по поводу эпизода съ Аэциемъ приступить къ разсуждениямъ ο вере, Евстафий севастийский опять запелъ старую песню, обвиняя Евдоксия въ сообщничестве съ Аэциемъ. «Никого не судятъ по догадкамъ, — заметилъ на это Констанций, — но нужо строго изследовать факты». «Тогда, — сказалъ Еветафий, — пусть Евдоксий произнесетъ анафему на сочинения Аэция и темъ убедитъ всехъ, что онъ не однехъ съ нимъ мыслей». Какъ ни хорошо расчитано было это предложение, въ действительности оно оказалось ловушкой, въ которую попали сами омиусиане. Констанций, не со всемъ уверенный въ правоте Евдоксия после происшествия съ изложениемъ веры, охотно присоединился къ требованиямъ Евстафия и пригрозилъ Евдоксию ссылкой въ случае его неисполнения. Но Евдоксию, уже пожертвовавшему своимъ другомъ Аэциемъ, ничего не стоило согласиться на него; зато, желая вознаградить себя за сделанныя уступки, онъ обобщилъ предложение Евстафия и при полной поддержке со стороны акакианъ потребовалъ, чтобы осуждению было подвергнуто не только слово «неподобный», но и все другия слова, не встречающияся въ св. Писании. «Если, — говорилъ онъ, — слова неподобный, иносущие и пр. отвергаются потому, что ихъ нетъ въ Писании, то должно отвергнуть и слово подобосущный, — такъ какъ его тоже нетъ ни у пророковъ, ни у апостоловъ». Требование было безусловно логично, но оно превышало собой силы омиусианъ; отказаться отъ дорогого себе слова они не могли и ответили решителышмъ протестомъ.Царь разгневался, прогналъ отъ себя омиусианъ и окончательно перешелъ на сторону Акакия и Евдоксия.
