Рав: Есть многотомный труд, посвященный музыке. Он написан по-английски. Его автор – Идельсон.
З.К.: Вы имеете в виду 10-томное сочинение Авраама Идельсона, латвийского еврея, который работал в Америке, а умер в Йоханнесбурге? Он еще собирал еврейские мелодии…
Рав: Вот именно. Идельсон и его последователи считают, что ранняя церковная музыка – грегорианская и еще более древняя – имеет восточную гармонию. И в ней есть принципиальное сходство с еврейской музыкой. Как в общем строе, так и в мелодиях.
Приведу такой пример. Есть одна песня, которую пели в Земле Израиля в 19 веке. Раньше было не принято изучать подобные песни именно по тем соображениям, о которых вы говорили: считали, что это просто заимствования. Но в основе местных песен, как выяснилось, бывают и древние мелодии – только слова обновились. Так вот, о той песне. Кто-то занимался ею в Израиле и обнаружил, что у ее мелодии русские корни. Это и не диво – первые сионисты почти все были из России, а потом местная идеология поддерживала бытование русских мелодий. То, что сегодня называется популярными песнями Земли Израильской, – по большей части вариации на темы славянских песен, завезенных сюда в конце 19 – начале 20 века. Да… Но и в России кто-то исследовал ту же песню, и обнаружил, что изначально это была восточная мелодия…
В одном средневеком манускрипте, сейчас не вспомню, в каком именно, есть такие слова: «Что говорит Музыка народам мира? – Ох, украдена я из еврейской земли!». Откуда такое заключение? Видимо, сидели умные евреи, изучали теорию музыки и искали, кто ее хозяин. Как бы то ни было, эти слова показывают, что своя музыка у нас была.
З.К.: Тору и сегодня читают нараспев, пользуясь знаками кантилляции. Название, происходящее от латинского «кантикум» – песня. Вы об этой музыке говорите?
Рав: То, что вы назвали знаками кантилляции – на иврите «та’амей ѓа-микра», – нужно не только для пения. Значки эти нужны также для связи слов в предложении. Интересно, что Спиноза написал целую книгу о грамматике иврита. Там он признался, что много лет выяснял, какие именно грамматические функции несут знаки кантилляции. Спиноза, кстати, пишет, что знаки препинания в современных языках – тоже своего рода запись музыки. И правда… Положим, я хочу задать вопрос. Мне приходится пропеть предложение с вопросительной интонацией. Конечно, есть языки, где само построение фразы изобличает вопрос. Но есть и другие. В немецком, английском, даже русском языке можно составить длиннейщую фразу, в которой собеседник и не заподозрит вопроса, а в конце эдак невинно прибавить: «не правда ли?». И весь смысл меняется. Правы испанцы, когда ставят вопросительный знак и в начале, и в конце предложения, чтобы читатель сразу понял: здесь начинается вопрос.
И Спиноза, который работал с текстом Танаха, доказал, что во многих случаях музыкальная разметка текста проясняет его синтаксис, ведь точек, запятых и тире в Танахе нет. Однако в других случаях знаки кантилляции играют исключительно музыкальную роль. Вывод тот же: у нас была своя музыка, и ее голос пробует пробиться сквозь «та’амей ѓа-микра». Да, была у нас музыкальная традиция, но воскресить ее – выше наших сил…
З.К.: А мелодии молитв?
Рав: Я как-то выпустил книжку о Сидуре, о молитвеннике. Два тома. Там я пишу об этом. Может, если б евреи жили в одном месте, были бы у них стражи музыкальной традиции. Но евреи кочевали с места на место… И все-таки! Есть в молитвенниках тексты, называемые «суламот». Мелодия, на которую их поют, точно еврейская, потому что это одна и та же мелодия во всех общинах мира. В ней не найдешь ни западного, ни восточного влияния.
З.К.: Известно, что записи еврейских литургических песнопений в восточных общинах – правда, я говорю о фрагментах, не являющихся собственно молитвой, – часто содержат указания: «на такую-то мелодию». И называется какая-то популярная прежде песня, не обязательно еврейская. Мне это кажется делом сомнительным. Во-первых, взяли чужое, а выдали за свое. Во-вторых, взяли буднее и превратили его в священное.
Рав: Все так и есть. Это может быть будничная песня, может быть даже литургическая мелодия из другой религии. Использование чужих музыкальных образцов ничем не отличается от любого заимствования.
З.К.: Что ж, у нас вся литургическая музыка заимствована?
Рав: Нет, не вся. Я уже писал – и пусть не обвиняют меня, что я повторяюсь, – что музыка литургии Дней трепета (Рош ѓа-шана и Йом-Кипура) отличается от прочей еврейской музыки.
Это было в 16 веке. Жил в Австрии рав Ицхак Вайль, большой знаток ѓалахи, который страшно сокрушался о том, что в синагогу проникает чужая музыка. А поскольку этот рав был весьма музыкален, он разъезжал по стране и всюду, где была еврейская община, прививал молитвенную музыку, которую называл исконно еврейской. В каждом новом месте рав выполнял роль хазана и так оставлял там «свои» мелодии. Авторитет рава Ицхака был велик, и вот вам результат: в службе Дней трепета австрийские евреи всюду пользуются одной и той же молитвенной музыкой, его музыкой.
З.К.: Не могли бы вы как-то описать эту музыку?
Рав: Это именно музыка, не речитатив, а мелодия, на которую поются многочисленные тексты литургии Дней трепета. Кстати, знакома ли вам мелодия «Коль нидрей»? Происхождение этой музыки нам точно не известно, но ясно, что в основе ее лежит старинная мелодия, а нынешние ее варианты – как джазовая импровизация – сохраняют основу, на которой каждый музыкант – в нашем случае, хазан – создает свое произведение. Ведь в джазовом ансамбле каждый инструмент вправе импровизивровать, хотя основа одна.
З.К.: Может, сравнение с джазом несколько смелое? Ну, что своего может внести хазан? Изменить динамику? Вместо «громче» сделать «тише», вместо «подчеркнуть» пропеть скороговоркой и выделить другой такт?
Рав: Не только. Пение хазана украшено так называемыми «сильсулим» – музыкальными завитушками, вокализами. Каждый хазан вправе прибегать или не прибегать к ним, вправе сам выбирать, какое слово украсить, да и вообще – какого типа украшение пропеть. И вот во всех ашкеназских общинах мы слышим один и тот же «нусах» – так называется традиционная основа мелодии – с разными допустимыми вариациями. Допустимыми не с ѓалахической, а с музыкальной, с эстетической точки зрения.
З.К.: Бедные тексты! Слова молитв и пиютов так выверены, так отточены, а мы принимаемся петь – тут повторим, там потянем, а в другом месте проскочим часть фразы. Что же станет со смыслом?..
Рав: Любая декламация – это интерпретация текста. И музыка, предназначенная для текста, должна с этим считаться. Любые акценты в музыке творят интерпретацию текста, который поется. Желательно, чтобы композитор предложил такую трактовку текста, которая бы меня убедила. Иначе музыка будет вызывать во мне раздражение, как глупый комментарий.
Я как-то раз был приглашен в одну большую синагогу. Мне предложили выступить, и я стал говорить о пиюте «Леха доди», которым встречают субботу: «Пойдем, мой друг, навстречу субботе, встречать Царицу». Я очень люблю этот пиют. О нем много писали и пишут. В нем почти каждое слово – цитата, и оттого смысл его чрезвычайно ёмок, многоаспектен. И вот, я выступаю в той синагоге и говорю, что канторы совершенно искалечили этот пиют. От их дурацких мотивов весь высокий смысл исчезает. И надо же было так случиться, что среди собравшихся был знаменитый кантор, который слушал мои нападки на канторское пение и весь кипел от негодования. К его чести, он не стал держать гнев в себе, а подошел ко мне и высказал все, что имел по этому поводу.
И все-таки я остаюсь при своем. Есть так много мелодий, которые совершенно не соответствуют смыслу текстов и искажают их до неузнаваемости. Взять хоть «Адон олам» – есть такая маршеобразная мелодия: поют – скандируют, ать-два, ать-два… Автор слов пиюта и в кошмарном сне не помышлял о чем-то похожем. Да… Сочинили к некоторым прекрасным словам музыку, словно из питейного заведения… (Смеется.)
З.К.: А мелодии покойного Карлибаха?
Рав: Так у него в основном обработки уже существующих мелодий. Вы поймите – мелодии-то в порядке, вот их связь с текстом зачастую кажется мне сомнительной.
З.К.: Но положив стихи на музыку можно обнаружить новый смысл, а значит, есть у этого процесса дидактическая нагрузка. Словно еще одно толкование. А если мы, как хасиды, возьмем одну строку из Писания и давай ее на разные музыкальные лады выворачивать, глядишь – и поймем в ней что-то новое.
