Естественно, я ничего не мог отрицать. Мне поставили условие: либо я остаюсь в Московском университете, либо в обществе Сознания Кришны.
Кроме того, меня вызывал мой научный руководитель Заикин Петр Никанорович, доктор наук. У меня с ним были весьма хорошие отношения. Он постоянно меня «подталкивал», помог устроиться в аспирантуру, публиковал мои статьи, потому что как ученый я в то время ничего собой не представлял. Он мне подкидывал идеи, которые я технически разрабатывал, и у нас было около десяти публикаций. Я готовился писать диссертацию. Я очень доверительно рассказал ему о сознании Кришны, достал ему маленькие четки (католические, в 54 бусины). И он взял их. Однако его, видимо, также вызывали вышестоящие инстанции. И когда выяснилось, что мы ведем достаточно мощную проповедь, он по-дружески попросил меня все это прекратить.
Затем у меня состоялась беседа в парткоме, где мне попросту поставили ультиматум, Петр Никанорович намекнул мне, что я доставляю ему очень большие неприятности. Он был человек довольно молодой, доктор наук, который шел по восходящей, делал карьеру и был правой рукой декана, академика Андрея Николаевича Тихонова. И то, что я, его ученик, аспирант, состоял в каком-то «экзотическом» обществе Сознания Кришны, которое, как говорили, связано с ЦРУ, не сулило ему ничего доброго. Кроме того, он был членом партии. В то время карьера неразрывно была связана с членством в партии. Что я мог сделать для него в этой ситуации? Проповедь прекратить я не мог.
После предупреждения в МГУ я перестал участвовать в публичных программах. Проповедовал очень скрыто, в местах, о которых, как я считал, никто не знал. У нас были подозрения, что КГБ засылает к нам своих людей, что у них есть свои информаторы.
Вот один интересный эпизод. В то время у нас проходили программы на квартире у Садананды, в Барашевском переулке, метро Кировская. Как-то меня познакомили с одним очень интеллигентным на вид человеком, который интересовался йогой, духовной жизнью. Этот человек был у меня дома. И я пригласил его на программу. В то время я был настолько наивен, что даже не заподозрил никакого подвоха. Он пришел к нам на программу, когда мы проводили службу Гаура-арати.
Когда мы спели, и начали читать према-дхвани, все стали кланяться. И в этот момент мы услышали щелчки. Это приглашенный мной интеллигент фотографировал. Он не предупредил нас о том, что у него с собой фотоаппарат. Садананда уже тогда что-то заподозрил. Он заметил, что как-то уж очень ловко он стал фотографировать нас именно в тот момент, когда все кланялись. Сфотографировав, этот человек пообещал подарить нам фотографии, заметив, что ему просто было интересно все это запечатлеть на пленку. И он исполнил свое обещание: через несколько дней снова пришел и подарил всем фотографии с этой службы.
А на другой день состоялся обыск. Это случилось 12-го апреля 1982-го года. Фотографии у нас забрали, и все они вошли в личные дела. То есть КГБ все настолько ловко подстроил, что у нас забрали наши же фотографии, где мы были сняты на встрече. А эти снимки нам милостиво подарил этот симпатичный интеллигентный бородач, который потом бесследно исчез. Так работал КГБ: очень четко, изящно, ни к чему не придерешься.
Из МГУ мне пришлось уйти летом 1981-го года, еще до обысков. В то время мы проводили тайные программы в общежитии физического факультета МГУ. После предупреждения я соблюдал конспирацию. Но эту грандиозную программу в общежитии физфака я не мог пропустить. Я не удержался и принял в ней участие. Были билеты, которые распространялись через комитет комсомола; были объявления, что на программе можно познакомиться с древней ведической системой йоги, мантра-йогой, попробовать освященную пищу. Это был потрясающий апофеоз нашей деятельности, потому что после этого уже таких встреч не было. Пришли сотни желающих. Клуб находился на восьмом этаже главного здания и был рассчитан человек на 100, а набилось туда в два или три раза больше народа, половина осталась за дверями: билетов больше не было. Интерес был колоссальный.
Мы начали проповедовать в студенческой среде еще на заре перестройки, которая началась через несколько лет, и молодежь тянулась к сознанию Кришны. Никаких трудов нам не составляло найти заинтересованных людей.
Я пригласил всех, кого только можно было: Ананта Шанти, Видуру, Садананду, Санатана Кумара, Сати. Мы сидели на стульях на сцене и пели совместный киртан. Был уникальный, сладкий киртан. Ананта Шанти читал небольшую лекцию. Я был конферансье и вел эту встречу. В конце раздали прасад. Помню, Ягья и Атри готовили прасад на кухне общежития. Пришедших мы угощали рисом и халавой. Все были в восторге, в экстазе. Все эти студенты, 200 человек, смотрели на нас, раскрыв рот, подпевали Харе Кришна, хлопали. Как потом выяснилось, что на этой встрече были «свои люди», так как на следующий день доложили ректору МГУ, академику Логунову: «А вы знаете, что вчера в МГУ, в общежитие, было коллективное богослужение?»
Вызывали меня и всех, кто принимал участие в этой встрече. Мой руководитель Петр Никанорович сказал мне: «Володя, Вы не сдержали своего обещания. Поэтому я прошу Вас написать заявление об уходе».
Его просьбу я выполнил и уволился из МГУ. На этом моя научная карьера закончилась, а серьезная деятельность в сознании Кришны началась.
С конца 81-го года пошла череда погромов, к нам на встречи стали врываться КГБ-эшники вместе с милицией и разгонять всех присутствующих. Нас вызывали уже не просто в инстанции типа месткома или парткома, нас стали вызывать в КГБ. Я тоже был там. Допрос длился несколько часов. Сначала вопросы задавал один человек, затем другой, потом третий... Довольно изматывающий процесс длился несколько часов. Все проходило очень корректно, никакого насилия. Никто нас не бил, не угрожал. Но это все происходило в таком изнуряющем темпе. Их интересовали наши связи за границей, кто нас финансирует. Мы уверяли, что у нас нет никаких дурных помыслов. Нам говорили: «У вас-то, может быть, и нет никаких плохих помыслов, но вы не знаете, на кого работаете. Вы думаете, что вы искренние верующие, преданные, но вы не знаете, кто за этим стоит».
В какой-то момент всякое давление на нас со стороны партийных органов прекратилось. Видимо, они убедились, что это бесполезно. Но на некоторых людей эти гонения повлияли, и они перестали с нами общаться.
Итак, вызовы прекратились. Наступило зловещее молчание. Мы понимали, что это ненадолго. Вскоре началась новая волна погромов. Врывались в квартиры на наши встречи. Это происходило в конце осени 1981-го года и продолжалось до весны 1982-го года. Мы старались конспиративно организовывать встречи. Делали это не столь открыто, как ранее, понимая, что за нами следят. Разумеется, для нас самих эти гонения не прошло без следа. Первая огромная волна энтузиазма пошла на убыль. Половина преданных прекратила ходить на программы, поскольку поняли, что это небезопасно и чревато серьезными последствиями: увольнением с работы, отчислением из института и так далее. Осталось ядро «убежденных революционеров». Мы встречались тайно, но регулярно, каждую неделю. Не было такого периода, чтобы мы долго не виделись. Так продолжалось до апреля 1982-го года.
Апрель 1982-го года был началом наступления реакции. Утром, 12-го апреля одновременно в десять квартир стали звонить милиционеры вместе с* людьми в штатском. Они брали с собой понятых, например, дворников, и входили в квартиры с обыском. И, когда некоторые преданные пытались позвонить, сообщить другим, оказалось, что обыски проходят у всех в один и тот же час, в один и тот же день. Одновременно во многих городах: в Москве, Ленинграде, в Прибалтике, то есть там, где преданные наиболее активно вели свою деятельность. На обысках представители органов отличались разнузданностью, все, что можно было взять, даже одежду какую-то, обычные вещи, брали под предлогом того, что это ритуальная одежда. Я помню: мы купили в ГУМе очень симпатичные оранжевые куртки с капюшоном. У меня их было две. Их тоже забрали. Все, что хоть отдаленно напоминало о Кришне, было конфисковано. Обыск продолжался на протяжении многих часов. Я помню: они пришли в восемь утра и закончили в четыре-пять часов дня.
После этого нас отвезли в прокуратуру Калининского района, показали уголовное дело. Уголовное дело было заведено на Садананду и на меня по 227-й статье (сейчас этой статьи в кодексе нет). Статья гласила: «Организация или руководство нелегальной религиозной группой, деятельность которой под видом проведения религиозных обрядов связана с причинением вреда здоровью или общественно-опасной деятельностью». Это означало, что нас могут арестовать в любой момент. Уголовное дело дает право арестовать подозреваемых.
