Вот два горьких воспоминания, как сказал я, они занимают меня, приводят в трепет, вселяют ужас в члены мои. Эти-то воспоминания возникают во мне, исполняют ужасом и всюду смущают меня, действительно глубокую скорбь причиняют сердцу моему. Совесть во мне приводит их на память, рядом выставляет передо мной злые дела мои, и трепетом объемлются члены мои. Припоминаю о грехах юности моей, о сокровенных во мне гнойных струпах порока, — и очи мои проливают слезы, внутренность моя наполняется скорбью, страхом и ужасом. Ежедневно у меня в памяти преступления дней юности моей, потому что не скрыто от очей моих то, что делал я в этом мире. Помню грехи, совершенные мной в молодости, а вместе вспоминаю о правосудии и называю себя злосчастным. В памяти у меня — все скверны мои и ожидающий меня Страшный Суд, и воздыхание стесняет дух мой, ибо куда уйти мне? Не выходит у меня из мыслей, что посеяно мной, и что будет пожато. Приводя на память день воздаяния, объемлюсь ужасом и трепетом. Привожу на память то время, когда предстанет каждый на Суд, и болезненно мучаюсь, трепещут колена мои, куда мне бежать тогда? Привожу на память тот час, когда Жених придет на брачный пир видеть званых, — и слезы льются из очей моих. Привожу на память то время, когда изведены будут во тьму все облеченные в нечистые ризы, — и сугубо называю себя злосчастным. Привожу себе на память, что в тот день обнаружатся дела мои, и посрамленный буду стоять перед мирами, — и воздыхания стесняют дух мой. Рассматриваю все тайные дела свои, вижу, насколько они гнусны, знаю, что все будут обнаружены, — и болезнь мучит члены мои. Взираю на ту ризу славы, какой облечен я в Крещении, вижу, как очернил её грехами, — и трепет наполняет внутренность мою. Взираю на ту величественную красоту, какой украсил меня Благий при создании, вижу, как обезобразил её грехами, — и скрежещут зубы мои, содрогаются челюсти мои. Взираю на ту славу, какую при конце наследуют праведники, привожу себе на память страшный огонь, — и сердце мое трепетно бьется от страха. Вижу тот ужас, который нападет там на грешников, — и члены мои объемлет страх, оковывает трепет, цепенеют от ужаса составы мои, и потрясается внутренность моя.
Обо всем этом, братия, непрестанно напоминает мне совесть моя во мне, в порядке представляет мне преступления мои, и горькой делает ежедневно жизнь мою. Когда рассматриваю все тайные грехи свои, — при всяком грехе восклицаю: «Горе мне!» И ублажаю тех, которые преждевременно извержены утробой матери и не видели света в мире сем. Лучше — гроб без греха, нежели дневной свет во грехах. Кто здесь совершал беззакония, того при конце постигнет тьма.
Что же мне делать, возлюбленные мои? И здесь и там я злосчастен: здесь по беззакониям своим страдаю от страха, там буду страдать от наказания. Когда грешил я в юности, говорил в уме своем: «Буду стар, — перестану грешить». Так представлял я в мыслях своих: когда охладеет от старости тело, тогда утихнет буря грехов. А теперь вижу, что воля моя и в старости не оставляет грехов. Хотя изменилась плоть моя, но не изменилась воля. И в юности жил я беспечно, и в старости живу так же, поэтому одно ожидает меня при конце — Суд. Грехами обремененные протекли дни юности моей, и вот настали дни старости — и так же обременены беззакониями. Время молодости провел я в служении греху, настигла меня старость, и в тех же хожу грехах.
Странно это, возлюбленные мои, плоть утратила жар свой, а воля моя не оставляет своих навыков. Дряхла от старости стала плоть, изнемогла она, а воля — нет. Убелилась голова, но не сердце; обветшала плоть, а злые помыслы обновляются непрестанно. Чем белее волосы на голове, тем сердце чернее от грехов. Чем немощнее плоть, тем крепче воля на дела беззаконные. Какой в юности была воля моя, такой же осталась и в старости. И юность, и старость проведены мной в беспечности. За старостью следует теперь время смерти, за смертью — воскресение и карающий Страшный Суд.
И если на такой конец приходил я в этот исполненный зол мир, то лучше мне было бы не вступать в него, потому что от него — мое злополучие. Какая была нужда вступить мне в мир, увидеть в нем все худое и вынести из него бремя? Иов, испытав злополучие мира, позавидовал погребенным извергам, желал подобно им быть сокрытым в земле, чтобы не видеть лукавого мира (Иов. 3:16). Какая мне польза, что вошел я в этот лукавый мир, где так много противников, так много непрерывных искушений! Но есть Священное Писание, которое возвещает мне Суд и воздаяние. Плотские вожделения понуждают меня ко греху, а Писания устрашают меня. Что же делать мне, возлюбленные, находясь между страхом и вожделениями? Избежать Страшного Суда нет возможности; знаю также, что воздаянием мне будет бедствие. Где же укрыться мне от этого?
Привожу это на память себе, братия мои, и объемлют меня ужас и трепет, томят меня страдания и болезни, скорбь делает мучительной жизнь мою. Каждый час привожу себе это на память, рассматривая сокровенные нечистоты свои, — и тысячи горьких стенаний разрывают мне сердце. Взираю на день своей кончины, когда прекратятся злые дела мои, но вижу исполненный мрака гроб, — и трепещу смерти. Молюсь, чтобы отойти мне отсюда и смертью избавиться от грехов, но, как скоро воспоминаю о дне кончины, — сотрясаются от страха колени мои. И то и другое тревожит меня, а третье мучает. Все навлекает на меня осуждение, скорбь, бедствие. Останусь ли здесь? Грехи манят меня к себе, и умножаю только вины свои. Умру ли? Они лягут со мной во гроб. Восстану ли в последний день? Мне прямой путь в геенну. Когда рассматриваю все это, — всему предпочитаю гроб, потому что в нем спокойнее быть, нежели здесь, в мире, и там, в геенне. Велика скорбь моя, братия мои, и в этом, и в будущем мире; здесь — грехи и искушения, там — геенское мучение. Здесь подавляют меня искушения, а лукавый покрывает нечистотами; там будет мучить меня сокрушение о том, что сделал я в мире сем.
В день Суда всякого обымет ужас, потому что в день этот будут сокрушаться все, кроме только единого великого сонма совершенных. Всякого, кто ниже их и не достиг меры совершенных, упрекать будет совесть, — почему и он не таков же, как те. Всякого чина люди, не достигшие степени совершенных, будут скорбеть о том, почему не сравнились они с достигшими высоты.
А я и подобные мне будем не только сокрушаться об утрате Царства, но болезненно, с громкими стенаниями вопиять об избавлении от огня. Ибо инакова (разная) скорбь у того, кто лишился благ Царства, и инакова — у того, кто терпит наказание и вопиет от ударов. Если будут там сокрушаться и те, которые не пришли в меру совершенных, что станем делать в этот день мы, которым должно мучиться в огне?
Как жесток будет тот огонь, о котором говорит Писание, сужу по здешнему огню, по мучительности его пламени. А тамошний огонь вверженным в него, без сомнения, причинит боль несравненно большую, нежели огонь здешнего мира. Твердо знаю, что огонь оного мира гораздо мучительнее огня здешнего; это всякому, без сомнения, признать должно за истину и принять с верой. Здешний огонь как ни силен, вместе с пламенем издает и свет; а тамошний огонь поедает, и вместе с тем он — страшная тьма и ночь. Здешний огонь поедает пока есть у него пища, а как скоро не стало, что пожирать ему, сам истребляется, тухнет и исчезает. А тамошний неугасимый огонь не истребляет пищу свою; ему заповедано — не истреблять, а только наказывать и мучить. Огонь мира сего, пока горит, распространяет от себя и сияние; а тот горит — и от него только глубокая тьма и скрежет зубов. Он поедает, опустошает, попаляет в чуждой всякого света тьме и мучает, не угасая, потому что, как написано, он вечен.
Это-то, братия мои, привожу себе на память и горько воздыхаю, ибо известно мне, что за тайные мои беззакония один огонь ожидает меня. Это страшное определение Суда непрестанно у меня в памяти и злосчастной называю жизнь свою, потому что ужасное страдание готовится мне! Представляю себе вместе и то посрамление, какое ждет меня там, потому что перед всеми мирами и тварями обнаружатся тайны мои. И кто ни увидит меня, с удивлением будет смотреть, что в таком я унижении. Там не таким увидят меня, каким представляли здесь. Здесь они думают, что и внутренне я такой же, каким кажусь по наружности, а не такой, каков я на самом деле. А там увидят мою черноту, которая в этом мире сокрыта была внутри меня, и изумятся в недоумении и удивлении при виде таившихся во мне гнойных струпов. Как терния, явятся там им худые мои дела, какие посеял я здесь; обнаружатся тайны мои, и подивится мне всякий. Как при солнечном свете, увидят там те скверны, какие тщательно таил я в себе. Как при дневном свете, сделаются ясно видными все злодеяния мои. Все вины, которые скрывал я в себе, предстанут там перед очами всех, и в день Суда увидят их все народы, как при ясном солнце. Всякий узнает там все грехи мои, ни одно мое худое дело — ни большое, ни малое — не будет забыто. Там будут прочтены и припамятованы мне все вины и грехи мои, потому что все дела мои замечены и записаны в книге.
