— Вы ждете ипсилон? Нет, дорогие мои коллеги, для ипсилона еще недостаточно информации…
— Вы, разумеется, правы, коллега, из того, что мы имеем, ипсилон построить невозможно. Но попробуем собрать воедино те крохи информации, которыми мы располагаем. Во-первых, Алексия, глядя на офорт Николая Антверпьева «Своим путем», увидела себя в лесу, по которому вслед за местным духом-хозяином пришла к горе с домиком на вершине, что много ниже деревьев. Во-вторых, Колька увидел сходство офорта Антверпьева с картиной Куинна «Призрак горы», где изображена резиденция Гитлера в Альпах, причем гора, на которой стоит дом, тоже уступает деревьям в росте. То, что Колька не видел горы и домика на офорте Антверпьева, так как не ходил в картину вместе с Алексией, но все равно узнал о нем, меня не удивляет нисколько — способности этих детей уникальны. Но что же это за гора? Что за домик?
— А я видела гору! А я видела гору! Мамá ее купила, она в фиолетовом камушке! — Полька взвилась с дивана и вихрем полетела к аметистовой друзе. — Она здесь! Я ее видела!
— Полька, понимаешь, у тебя, как и у твоей мамá, было видение, только не в картине, а в аметистовых кристаллах. Но ни по твоему видению, ни по видению Алексии нам эту гору не найти, — решил я высказаться.
Я иногда чувствую себя неловко в доме Петровича — рядом с Мессингами с их талантами и Белоусовым с его железной логикой. И не подумайте, что я скромничаю: Господь щедро одарил меня и моих предков, и я горжусь этим даром. Но уникальность друзей меня восхищает! Вот и сейчас…
— Как не найти? — в огромных карих глазищах Польки было столько удивления, что я растерялся. — Вот же она! — и Полька, умеющая передвигаться, как кажется, мгновенно, уже стояла у карты и снова тыкала в нее фиолетовым фломастером, причем в то же самое место. Дыра уже была, поэтому Петрович не возмущался.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела.
На этом девочка уперлась, и больше никто не смог добиться от нее большего. А вскоре Алексия уложила детей спать, и они совсем не сопротивлялись, как бывает обычно, когда в доме гости, — видимо, и эти дети иногда устают.
— Знаете, дорогие мои, я очень хочу получить эти свои свадебные подарки, причем прямо сейчас.
— Почему, Настя? И почему, Настя, когда мы сейчас столь оживленно обсуждали вопрос, куда нам ехать, вы молчали? Конечно, вы думаете о скорой свадьбе, но разве…
— Александр Федорович, мне даже обидно! Конечно, я думаю о свадьбе, как же иначе может быть! И пока вы тут спорили, я внимательно слушала детей, размышляла над их версией состава будущей экспедиции, и поняла… Само собой, Рушель, вам решать, но ведь не случайно необходимость новой экспедиции возникла в момент покупки нам свадебных подарков. Это — знак того, что мне надо ехать в экспедицию!
— С чего вы взяли, Настя? — честно говоря, мне представлялось, что наши молодые будут готовиться к празднику, а мы пока съездим, привезем в подарок что-нибудь экзотическое… Кстати, еще неясно, куда мы съездим.
— Да с того я это взяла, Рушель, что, когда Алексия и дети нашли этот офорт Антрепьева и друзу, они думали обо мне. Именно обо мне, ведь Леонида они почти не знают. Если бы вы, Рушель, выбирали подарок, то, возможно, вы думали бы больше о Леониде, ведь вы с ним дружите с детства, и тогда выбранные вещи указали бы на то, что ехать надо ему. Алексия, скажи, я права?
— Да, Рушель, я уверена, что Насте надо ехать с нами, Полька пока еще ни разу не ошиблась в своих предсказаниях.
— Девушки, я разве возражаю? Я счастлив буду, если Настя поедет. Но обрадует ли это Леонида?
— А Леонид с нами только один раз ездил, у него опыта моего нет. Он пока к свадьбе пусть готовится, он не обидится, Рушель, честно!
— Ну хорошо, хорошо, Настенька, едете вы, Алексия, ваш покорный слуга, Мишель, само собой. Александр Федорович, вы как?
— Еду, как и Мишель, само собой.
— Вот и отлично. Теперь давайте все-таки разберемся, куда мы собрались.
— Пока вы без меня решаете, кому ехать, я уже давно понял, куда, — Петрович сидел над картой, которую снял со стены и разложил на журнальном столике у окна, пока мы беседовали.
— И куда, Петрович, миленький? — Алексия подошла к мужу, ласково обняла его за плечи и тоже склонилась над картой.
Наш друг не отвечал, он сидел, обиженно выпятив нижнюю губу, и пытался соединить края дырки.
— Петрович, дружище, ну что вы, как маленький! — Мессинг сел напротив зятя и посмотрел ему в глаза.
И пусть мой лучший друг не наделен даром своего великого деда Вольфа Мессинга, гениального гипнотизера, но он обладает сокрушительным обаянием. Петрович растаял сразу.
— Мишель, а как, вы думаете, я могу отнестись к тому, что никто тут даже не предполагает, что я бы тоже хотел в экспедицию?
— Петрович, вы — наш спонсор, так что, если вы настаиваете…
— Рушель, да как вы можете! При чем тут деньги? Вы считаете, что я способен отказать в деньгах своей жене и своим друзьям только потому, что обиделся?!
— А вы считаете, Петрович, что Кольке и Польке уже пора ездить с нами? Туда, где мы, взрослые люди и опытные путешественники, каждый раз подвергаемся опасности? Или у вас на примете есть подходящая нянька?
— Нет, но Алексия…
— Петрович, ты же мне в прошлый раз обещал, что я поеду!
— На этот раз, Петрович, я настаиваю, что ехать должна Алексия. В своей грезе она видела именно себя, и мы не имеем права игнорировать знаки судьбы.
— Простите, Рушель, вы правы, я веду себя хуже Кольки. День был сумасшедший: видения эти — я так не люблю, когда с Алексией это происходит, — потом Полька карту порвала. А я так люблю эту вещь, это — память, да и все, все мечты мои детские с ней связаны! Но что ж теперь поделать… Посмотрите, друзья, Полька проткнула фломастером гору Белуху, что на Алтае. Думаю, туда вам и путь держать. Слышал я про эту Белуху, много там загадочного происходило… — и Петрович замолчал, словно взял пример со своего тестя. И как всегда, когда паузу держит не он, первым сдался Мишель:
— Петрович, расскажите же своим друзьям, что вы слышали про Белуху?
— Не хочу быть неточным, Мишель. Лучше я напомню о себе своим бывшим коллегам из КГБ, пусть сделают пропуск, чтобы Александр Федорович смог поработать в нашем ведомственном архиве. Я примерно помню, что искать вам, Александр Федорович, надо информацию о крестьянских волнениях на Алтае в самом конце двадцатых годов. Лучше вас этого все равно никто не сделает.
— Как это никто! А я?
— А вы, Настя, разберитесь со своими свадебными подарками. Они же не случайны. Вы говорили, как важно то, что они выбирались именно для вас. Вот и думайте, — поразительно, но, начав нами руководить, Петрович просто преобразился; из обиженного ребенка он стал тем, кем и был большую часть жизни: офицером, привыкшим брать на себя ответственность в трудной ситуации. От обиды не осталось и следа.
— Петрович, дорогой вы мой, а давайте мы попробуем привести в порядок эту замечательную карту. Если мы ее аккуратненько заклеим с той стороны, то ничего не будет заметно, поверьте мне!
Мишель умел вселять надежду: у Петровича аж глаза загорелись. Хорошо бы получилось, а то, и правда, нехорошо складывается — и карту порвали, и в экспедицию не берут.
Мишель и Петрович бережно перевернули карту, а там…
На оборотной стороне старинной карты мира, снятой со стены гостиной Петровича, тоже оказалась карта мира, такая же. Почти. Отличалась она от той, по которой Петрович «путешествовал» в детстве, а мы все видели не один раз, тем, что в ее правом верхнем углу красивым витиеватым почерком, каким обычно делались виньетки в старинных книгах и на старинных картах, были написаны стихи.
Мишель негромко прочитал красивым мягким голосом:
Пусть имя того, кто решится прямые пути небывалые
Сквозь сумрачный лес прорубить, в списки героев войдет.
Не испугают героев ни стоны, ни слезы кровавые,
Но и того, что искал, выпрямляющий путь не найдет.
Вьется тропинка заросшая, призрачный путь неумеренности,
Путь не героя, но мудрого, в отблесках ясного пламени
Да приведет она ищущих, Боже, даруй им уверенность,
К стрельчатым башням дворца благодатного знания.
В играх ребенка над нами порой насмехается вечная истина,
А заблудившийся в сумраке выходит к лиловой горе,
Где абсолютное зло, ни от чего не зависимо,
Смыслы свои обретает в абсолютном добре.
— Папá, это гениально! И я знаю…
— Да, малыш. Ты догадалась совершенно правильно, это стихотворение принадлежит перу… — Мишель медленно обвел нас глазами, но на этот раз знаменитая пауза не состоялась.
