Зато мое наслаждение окружавшей природой все увеличивалось. Дело в том, что на горном склоне, расстилавшемся за хребтом, растительность становится с каждым шагом все пышнее и роскошнее. А на середине пути между тем же хребтом и восточной подошвой горы путник оказывается окруженным подлинной сказкой флоры. Здесь, на значительной высоте, самый требовательный ботаник найдет множество разнообразных образцов для своих коллекций, начиная от деревьев и растений севера и кончая подобными же представителями полуденных стран. Рядом с нежными маслиничными деревьями благоухали хвоей сосны и ели, уживалось трогательное соседство лавра и мирта с ольхой и кленом; в то же время можно было любоваться красотой и смелостью самых причудливых южных растений, обвивавших громадные стволы кедров и вековых дубов.
2
Солнце светило нам прямо в глаза, рассекая ослепительными лучами легкий туман от лесной сырости. А мы медленно всё подвигались вперед, спускаясь с густо заросших предгорий Афона в глубину Карейской долины.
Стезя наша вилась по самым живописным местам. Было тихо в природе и на душе – как вдруг до нас стали долетать звуки радостного перезвона русского Андреевского скита и греческого карейского унылого благовеста. Он сзывал к божественной литургии странное и единственное в мире население не менее странного и также единственного в своем роде монашеского городка – Кареи, столицы этого монашеского царства.
Уже со склонов горы, по которой сбегает тропинка в Карею, открывается прекрасный вид на старую лавру афонскую – Лавру Келлий. Это вид удивительный и оригинальный, соответствующего которому – по характеру населения и своеобразности быта – не найдется во всем мире. Место первоначального жительства безмолвников по странным судьбам афонского иночества сделалось средоточием их вольного и невольного шума. Прежде всего, Карея – город одних мужчин, так как, согласно многовековой традиции, в него не допускается ни одна женщина. Этот городок – административный центр монашеского царства, живописно расположен в северо-восточной части Святой Горы, в трех часах пути от пристани Дафни. Он сосредотачивает в себе светское и духовное управление этого «царства монахов», при весьма небольшом числе светских лиц: греческого губернатора, почтовых чиновников, полицейских и необходимых всему этому светскому элементу торговцев и ремесленников. Но, подобно афонским инокам, и все эти случайные обыватели Кареи живут в безбрачии или имеют семьи «за морем». Весь городок: все дома, келлии и монастырские кунаки – всё это существует и обслуживается только мужскими руками в течение многих столетий.
В Карее всего одна улица (если можно ее так назвать) и несколько узких, кривых переулков. В центре стоит старинный Успенский собор, низкий и ветхий, имеющий плоскую крышу. А вблизи от него, в старой усадьбе – здание Протата; это высшее церковное управление святой Горы, главный и единственный орган, являющийся административным и правовым центром всего Афона; это общее судилище Горы, где разбираются все дела обителей, а также сношений с Вселенской Патриархией и греческим правительством.
Спустившись с горы и войдя в городок, я сошел с мулатки, по древней афонской традиции, из уважения к святыням Кареи. Продвигаясь по узким и кривым улочкам, я встречал исключительно монашеские фигуры; всюду они безмолвно появлялись и смиренно удалялись, а людей в светском платье почти не было видно: все население Кареи как бы облачено в одну черную монашескую рясу и клобук с наметкой. Зато какими контрастами являлись на всем этом черном монашеском фоне стройные, красивые и яркие фигуры сардаров, охранников Протата. В большинстве случаев, это седые, но крепкие и сильные старики, облаченные в живописный национальный костюм: богато расшитая золотом безрукавка, белая рубаха с пышными рукавами, белые гамаши при синих шароварах и низенькая шапочка с отвисающей кистью.
Отец Илиодор доставил меня в карейский кунак их Пантелеимонова монастыря, прямо к их антипросопу архимандриту Сергию. Гостеприимный старец встретил меня с большим радушием и окружил истинно отеческой заботой, снабдив нужной информацией. Здесь я умылся и отдохнул. Потом, за чашкой чая, долго наслаждался интересной беседой с отцом Сергием, который был культурным человеком и прекрасным монахом. Его жизненно-мудрые суждения, отеческо-поучительные наставления и сердечные утешения на всю жизнь врезались в мою душу, наполнив ее благодарностью к этому прекрасному человеку и примерному монаху.
Главной целью моего путешествия в Карею было выполнение всех формальностей церковного и гражданского управления Святой Горы, которые необходимы для каждого иностранца-паломника, прибывающего на Афон. В полицейском управлении, куда я в сопровождении любезного отца Сергия направился в тот же день, задержали меня не долго. Зарегистрировавшись там, я тотчас же отправился для явки властям духовным. Вслед за моим любезным спутником я прошел сначала через небольшой дворик, поднялся по старой лестнице и вдруг очутился в светлой галерейке, сплошь застекленной. Здесь нас встретил красочный протатский сардар в живописном костюме. Не без смущения прошел я через открытую дверь в небольшую залу, где вдоль стен стояли низенькие турецкие диваны, на которых чинно и неподвижно восседали почтенные и важные иноки с седыми бородами, а один из них имел золотой наперсный крест на черной рясе.
Как я узнал от своего спутника, все эти важные монахи являлись членами Священной Эпистасии, а у стены, на особом возвышении, и сам председатель этой редкой коллегии – протоэпистат, проигумен отец Панкратий, представитель греческого монастыря Ватопеда.
Отец Сергий легким кивком головы предложил мне следовать за собой. Но я уже ранее получил от него соответствующие указания и точно знал, что мне надлежало делать, согласно ритуалу, веками установленному на Святой Горе. Подойдя к восседавшему на троне протоэпистату, я попросил у этого почтенного старца благословение и поцеловал благословлявшую меня десницу. Затем направился приветствовать всех эпистатов, но благословения у них не просил и их десниц не целовал, следуя точно ранее полученным указаниям. Я только, почтительно склонившись, пожал руку каждого из них, а затем, отвесив общий поклон, отошел в сторону в ожидании продолжения этого своеобразного и традиционного восточного приема.
Протоэпистат по-гречески сказал несколько слов сидевшим на диванах у стен своим собратьям и, получив их согласие, любезно пригласил меня сесть. Вслед затем сопровождавший меня архимандрит-антипросоп отец Сергий вручил секретарю привезенный мной пакет с рекомендациями Вселенского Патриарха и Элладского архиепископа, ознакомление с которыми членов Священной Эпистасии производится в обстановке особой торжественности. Секретарь приложил деревянный нож к краю патриаршего конверта и вслед затем почтительно передал его, вместе с ножом, протоэпистату. Последний торжественно разрезал конверт, вынул из него послание Патриарха и передал секретарю для прочтения во всеуслышание. Последний и выполнил это поручение с неменьшей торжественностью.
Прослушав патриаршее послание, эпистаты сначала вполголоса о чем-то посовещались между собой, причем я отлично понимал, что все это делается лишь для выполнения традиционной важности. Было ясно, что все эти полные благолепной важности старцы питают добрые чувства к их новому гостю, каковым явился я, не без смущения ожидавший конца всей этой глубоко поучительной церемонии. Но спустя минуту-другую она уже подошла к концу, и протоэпистат, преподав указания секретарю, направил его в канцелярию для составления соответствующей бумаги. Меня же тем временем любезно усадили на диван, после чего все старцы один за другим в весьма любезной форме начали задавать мне разнообразные вопросы, касавшиеся моей личности, деятельности, тех мест, откуда я прибыл на Афон, и проч. Во время этой моей беседы со старцами передо мной неожиданно выросла громадная и живописная фигура протатского сардара, подносившего традиционное восточное угощение – глико с водой, к каковым через несколько минут присоединилось и ароматное кофе.
Не прошло и четверти часа, как секретарь возвратился, принеся с собой какую-то бумагу, которую он тотчас же вполголоса и прочел всем членам высокого собрания. Старцы одобрительно закивали головами, очевидно, вполне соглашаясь с содержанием прочитанного документа. Затем последовало нечто еще более интересное. Почтенные эпистаты, вынув из недр своих монашеских ряс какие-то маленькие предметы, важно вручили их секретарю: это были четыре части большой печати, прилагаемой к бумагам, исходящим из Протата. Секретарь ловко сложил печать и приложил ее к принесенному документу. Вслед затем печать оказалась вновь разобранной и ее части возвращены старцам. А бумагу секретарь вручил проигумену отцу Панкратию, после чего подошел ко мне для последней формальности: я должен был вручить ему сто драхм протатского налога, взимаемого со всех паломников Святой Горы. После этого сидевший на троне протоэпистат торжественно вручил мне документ с печатью, оказавшийся грамотой Протата ко всем афонским обителям. В ней предлагалось всем настоятелям иноческих поселений Святой Горы принимать меня как желанного гостя, рекомендованного Вселенским Патриархом и Элладским митрополитом, и оказывать мне всяческое содействие при моих паломничествах и научных работах.
