Когда вспомню о тебе и обители нашей, то приходит мне утешительная мысль: Без воли Божией быть ничего не может. Так и с тобой и с обителью ничего не может случиться такого, чего не попустит Бог. А Он попускает тем, кого любит, искушения и вслед за искушениями дарует избавление от них. Утешаемые искушением мы прибегаем молитвою к Богу; а получая избавление от искушения, стяжеваем веру в Бога, веру не мертвую, теоретическую, но живую, практическую. Настоящее твое положение сопряжено с трудностями; но эти трудности крайне тебе полезны, необходимо нужны: они сформируют тебя. Муж неискушен — неискусен, — говорит Писание, — а искушенный примет венец жизни и стяжет дар помогать искушаемым [205]. Веруй, что власы наши изочтены у Бога, — тем более пред очами Его — все случающееся с нами. Плыви и правь рулем правления обители в вере на Бога, в терпении, в страхе Божием. Когда стоит кто вы{стр. 340}соко — должен глядеть вверх, а не вниз; если будет глядеть вниз, то легко у него закружится голова и он упадет. Итак, верой гляди вверх, на небо, на Промысл Божий, и не закружится у тебя голова, не впадешь в смущение и уныние, которые приходят, когда глядим вниз, т. е. когда вместо молитвы и веры вдадимся в свои рассуждения и захотим всякое дело решить одним собственным разумом. Христос с тобою. Прошу молитв твоих и всего братства.
Недостойный Арх<имандрит> Игнатий.
1847 года, Июля 12-го дня
Новгородский Юрьев монастырь
Истинный друг мой,
Отец Игнатий!
Милосердый Господь, от которого всякое даяние благое, да дарует тебе управлять обителию во страхе Божием, с духовною мудростию, тихо, мирно и благополучно.
В Москву прибыл я в среду вечером, часу в десятом, остановился в доме Мальцева, где меня приняли радушно и успокоивают. Спутешественники мои здравствуют, заботятся о том, чтобы услужить мне. Преосвященного Митрополита нет в Москве, он путешествует по некоторым местам Епархии; мне придется дождаться его и потому, между прочим, что колесо у кареты сломалось, а меня раскачало и нуждаюсь в отдохновении. В четверток был в Угрешской обители, которая, несмотря на близость свою к Москве, посещается Богомольцами очень мало и потому — очень уединена. С душевным утешением увидел я там некоторых монашествующих, провождающих жизнь внимательную, в страхе Божием. Они очень хранятся от монашествующих города Москвы, не презирая их, но избегая расстройства душевного, которого никто так скоро сообщить не может, как брат, живущий нерадиво. Сие наблюдали Василий Великий и Григорий Богослов, когда жили в Афинах. Сие заповедал соблюдать Св<ятый> Апостол Павел. Он говорит Коринфянам: Я писал вам в послании не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или сребролюбцами, или хищниками, или идолослужителями; ибо иначе надлежало бы вам выдти из мира сего: но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, есть {стр. 341} блудник, или сребролюбец, или идолослужитель, или злоречив, или пьяница, или хищник; с таковым даже не есть вместе (1 Кор. 5. 9–11). Видишь ли, как порок, когда он в брате, гораздо заразительнее и прилипчивее, нежели когда он в постороннем лице! Это от того, что люди позволяют себе гораздо более дерзновения и свободы пред братиями, нежели пред посторонними, пред которыми они стараются скрыть порок свой. Вглядывайся в общество человеческое: в нем беспрестанные опыты свидетельствуют справедливость слов мудрого, святого, Боговдухновенного Апостола. Руководствуйся сам этим нравственным Апостольским преданием и сообщай его братиям в их назидание и охранение от греха.
В пятницу был я в Кремле для поклонения его святыням. О<тец> Игумен Угрешский был моим путеводителем. В этот день посетили меня добрые Граф и Графиня Шереметевы, так же и я побывал у некоторых знакомых и родственников своих. Был в монастырях: Чудове, Новоспасском, Симонове, Донском; видел прежде живших у нас иеродиакона Владимира, Евстафия, Грозного, слышал, что здесь Булин и Черный, направляющиеся к Киеву. Скажу одно: братиям нашей Сергиевой Пустыни должно благодарить Бога, что он привел их в эту обитель, в которой довольно строго наблюдают за нравственностию, чем сохраняют молодых людей, дают им возможность усвоить себе благонравие, составляющее существенное достоинство инока Конечно, не составляют его голос и знание ноты! Они хороши для Богослужения Церковного, когда душа не разногласит с устами. Это разногласие — когда уста произносят и воспевают хвалы Богу, а душа хулит его своим злонравием.
Здесь узнал я, что О<тец> Пафнутий подал прошение о перемещении в Донской и что о сем послан запрос к нам. На запрос отвечай благоразумно, скажи, что Настоятель пред отъездом утруждал начальство о посвящении некоторых лиц в иеромонахи по недостатку Священнослужащих в Сергиевой Пустыне; впрочем, что ты представляешь сие обстоятельство воле и усмотрению начальства. Другой причины, кроме малого числа иеромонахов, — мы не имеем к удерживанию О<тца> Пафнутия. Будь осторожен с Муравьевым [206], если он посетит обитель нашу. Дай полный вес сему предостережению моему… Здесь стоят северные ветры, довольно сильные, от чего погодка похожа на Петербургскую: солнце жжет, а ветер пронизывает насквозь. Нельзя выйти в одной рясе, без шинели.
{стр. 342}
Затем — Христос с тобою и со всем возлюбленным братством. Всем кланяюсь и у всех прошу Св<ятых> молитв.
Недостойный Архимандрит Игнатий.
1847 года
июля 21-го дня
Получил письмо твое от 15-го июля. Бог да укрепит тебя! Не предавайся скуке о моем отъезде: он был необходим. Теперь мне сделалось гораздо лучше и теперь-то вижу, в каком расстроенном положении был я в Петербурге. Но все еще надо провести значительное время вне нашего сурового Сергиевского климата, чтоб собрать силы и проводить в ней иначе время, нежели как я проводил, т. е. лежа. Если найдешь совершенно необходимым вывести иеродиакона Иоасафа, то извести меня в Бабаевский монастырь, я дам тебе письменное мое согласие, которое можешь показать Пр[еосвященному] Викарию. При случае скажи мой усердный поклон Графине К., Князю Ш[ихматову], Даниилу Петровичу. Все наши знакомые удивили меня своею любовью, которая так обильно обнаружилась при моем отъезде из Петербурга. Завтра думаю ехать в Бородино, потом воротиться в Москву не более как на сутки и пуститься чрез Лавру, Ростов, Ярославль, в Бабайки и Кострому. Князю Шихматову пишу письмо сегодня же. Письма ваши получены мною довольно поздно, потому что Иван Иоакимович выехал из Петербурга не 16-го, как он было предполагал, но 24-го июля. Прошу у Павла Петровича извинения за то, что не отвечаю ныне на письмо его — некогда! Надеюсь загладить это упущение из Бабаек, откуда думаю написать письмо и ко всей вообще братии. Да подкрепит тебя Господь! Потрудись к общему благу, дай мне воспользоваться отпуском и поправиться в телесных силах: это принесет свои плоды и для меня и для тебя.
Христос с тобою и со всем о Господе братством.
Недостойный Арх<имандрит> Игнатий.
Потрудись сказать от меня Васе, что он без меня вел бы себя кротко и был послушен, тем доставит он мне большое утешение.
1848 года
июля 29 дня
{стр. 343}
Истинный друг мой,
Отец Игнатий!
По милости Божией я приехал благополучно в Бабаевский Монастырь, в котором точно по сказанию Уткина воздух чудный. Здоровье мое таково, что сказать о нем ничего решительно не могу; кажется, получше. Вкоренившееся и застаревшее расстройство не вдруг исправляется. Отец Феоктист очень доброго и открытого нрава, что мне по сердцу. Теперь выслушай полный отчет моего странствования, до которого я большой неохотник.
Сколько я ни ездил — нигде мне не понравилось. Мил, уединен монастырь Угрешский; но мое сердце к нему было чужое. В Бабаевском нравится мне лучше всего; природа необыкновенная, какая-то роскошная, величественная; воздух и воды здоровые; но сердце к нему чужое. А к Сергиевой оно, как к своему месту. Видно, придется возвратиться в нее. Нашим неопытным любителям пустынножития, как, например, О<тцу> Иосифу, не ужиться в пустынях, кроме Сергиевой, по грубости братства; чтоб можно было ужиться, то надо сперва ввести обычаи Сергиевой Пустыни в какой-либо пустынный Монастырь. Видел я Отца Моисея в Гефсимании на одну минуту; потом приходил он ко мне в Гефсиманию, стоял предо мною на коленях и со слезами просил прощения в своем поступке и дозволения возвратиться обратно в Сергиеву Пустыню. Я простил, но говорил ему, как тяжело было для меня, когда он при болезни моей решился на такой поступок, не обратя никакого внимания на мои увещания, в которых я излагал ему ясно невидимую брань сердечную — и прочее. Он снова просил прощения и сознавался в том, что обманули его помыслы. В Лавре, кроме святынь, понравилась мне довольно Академия духовная, в которой многие Профессоры трудятся в пользу Церкви. Недавно вышла книга: «Творения иже во святых Отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского, часть пятая». Доставь маленькому Игнатию записочку, пусть предложит нашим знакомым выписать эту книгу. По собрании сего напиши письмо О<тцу> Ректору Академии, Архимандриту Алексию, прекрасному человеку, с которым я очень сошелся, прося приказать известить тебя, что стоит экземпляр и сколько экземпляров вы желаете иметь. Потом вышлешь деньги и получишь книгу, которая особенно хороша. От Отца Аполлоса я получил сегодня письмо, в котором извещает, что он уволен от поездки. Я этим доволен: ему нужно побыть на месте и успокоить себя, а развлечение могло бы его совершенно расстроить.
