В 15-й день августа месяца, на обычном празднестве Всепреславной и Всенепорочной, Чистой Приснодевы Богородицы и Богоматери в собрании всего духовного сословия и прочего старейшинства в судилище вошел к нам честной монах господин Лаврентий, игумен обители Древоделя, или Руссов, и, сделав обычный поклон, просил дать ему одну из находящихся на Святой Горе обителей ради ее устроения и пользы. Мы же, прошение его взявши, заботою и целию себе поставили решить, которую бы из обителей дать ему. По долгом же рассмотрении и сообща рассуждении нашли все пригодною для отдачи требующему обитель Фессалоникийца. Ибо если и была она в старину многолюдна и имела первенство между второстепенными как по обширности, так и по блеску, но ныне кажется невидною и всеми признается и почитается совсем не существующею от малочисленности монахов, от недостатка продовольствия и от распадения ее стен и жилища. Да и то, что ещё кажется в ней стоящим, предвещает совершенно падение и исчезновение. Поелику же в таком положении мы нашли ее, хорошо и богоугодно присудили отдать ее сказанному честнейшему монаху господину Лаврентию, игумену обители Руссов, и его монахам, с тем чтобы она восстановлена была ими, обстроена наподобие крепости, возблестела, и украсилась, и населилась немалым числом людей, работающих Богу и молящихся о державнейшем святом царе нашем, скажу просто, чтобы стала опять, как была сначала, и лучше того.
Посему-то с общего согласия всего сословия и всего старейшинства сегодня мы даем, передаем и отдаём означенную обитель Фессалоникийца честнейшему монаху господину Лаврентию и его монахам с принадлежащими ей на Кареях келлиями, и всем её объёмом и обдержанием, и со всеми её правами и преимуществами, полями и прочими движимостями и недвижимостями, чтобы они имели её и распоряжались ею во все последующие непрерывные времена самоправно и властно, сделали ее истинным монастырем и поступали с нею так, как законы и Божественные и священные правила заповедают поступать людям, управляющим делами.
Итак, будь ты, монах господин Лаврентий, духовный брат (к тебе теперь обращается слово мое), от нынешнего дня владыка и господин обители Фессалоникийца и делай с нею что захочешь, никем не возмущаемый, и не беспокоимый, и ни малейше не тревожимый. Ни мы сами, ни будущие после нас проты, икономы, игумены и прочие под каким бы то ни было благовидным предлогом не могут ни самую обитель отнять у тебя или у следующего за тобою, ни потребовать что-нибудь от обители из ее движимостей и недвижимостей, ни от принадлежащих обители полей отделить что-либо по частям или целиком ни для присвоения себе самим (отделяемого), ни для передачи оного другому лицу. Покусившийся сделать что-нибудь подобное или нарушить наше общее распоряжение не только да не выслушивается в том, что говорить будет, но да считается повинным клятвам святых 318 богоносных отцов, и часть его и жребий его да будет с предателем Иудой и с вопиявшими: "Возьми, возьми, распни Сына Божия".
Поелику же и об обители, принадлежавшей до сего дня игуменству вашему, которую обыкли называть "Древоделя" и которую мы хотели взять у вас и отдать другому в игуменство, вы отнеслись к нам с мольбою, говоря: "Невозможно отнять ее у нас и дать другому ради того, что в ней мы постриглись и много потрудились и издержались над её охранением и устроением, и что в ней скончались родители и сродники наши, которые содержали нас и давали нам средства жить, и что ради неё мы дарим те 30 иперпиров, которые должна нам Средина, отказываясь от права требовать оные", — по сей-то причине и мы, снизошедши и рассудивши, что неблаговидно было бы с таким трудом устроенную ими обитель отнять у них и дать другому, чтобы не нанести им подобным отнятием великой опасности и убытка, так что они-то сами изубыточатся, да и сказанная обитель Древоделя потерпит изменение и разрушение, восхотели, чтобы они же владели и ею, распоряжаясь самоправно и властно, со всеми её правами и преимуществами. Однако же владеть и распоряжаться ею не как полем, но как приписным монастырем, каковым и быть ей, и именоваться, и монахов иметь и иконома.
Будь же и её господином и владыкой, монах господин Лаврентий, и поступай с нею, как захочешь, никем не тревожимый и не беспокоимый. Тот же, кто, сомневаясь в чем-нибудь, захотел бы причинить беспокойство, или убыток, или хищение, да будет повинен вышеписанным клятвам и отлучен от Святой и Единосущной Троицы.
Почему и дана сия запись наша, заверенная нашим подписом, писанная же рукою смиренного монаха Иоанна, екклисиарха обители Ватопедской, в августе месяце 2-го индиктиона 6677 (1169. — Прим. ред.) года.
Смиренный монах Иоанн, прот Святой Горы.
Смиренный иеромонах Феодосий, игумен Великой лавры святого Афанасия подписал.
Я, отец архимандрит Иверского монастыря Михаил (по-грузински; в одном списке имя хорошо не читается за повреждением пергамента. — Прим. ред.).
Ватопедской обители предстоятель смиренный монах Игнатий.
Смиренный монах Иларион и игумен обители Дохиара и иконом Горы.
Смиренный монах Митрофан и предстоятель обители Каракала подписал.
Смиренный монах Варнава и игумен обители Ксиропотама подписал» (и пр. — всего двадцать подписей)».
Соборный храм Успения Богородицы, построенный в нач. XI в., в настоящее время действующий.
Насельниками Ксилургу всегда были по преимуществу славяне. В 1837 г. по общему согласию между Свято-Пантелеимоновым монастырём и скитом было постановлено, что в нём будут проживать болгары, они и построили в 1885 г. двухэтажный братский корпус келий с большим параклисом во имя святых Кирилла и Мефодия. Всё убранство храма, высокий иконостас и красочные росписи были исполнены самими болгарами.
Эта чудотворная икона Божией Матери «Гликофилуса», т. е. «Сладкое лобзание», была подарена обители в 1802 г. Такое название икона получила потому, что Богоматерь изображена на ней лобзающей Младенца Христа. Богомладенец обнимает Свою Матерь левою рукой, и на устах Его улыбка божественной любви.
«Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Ты иди за Мною» (Ин. 21:22).
«И начал Иона ходить по городу, сколько можно пройти в один день, и проповедывал, говоря: ещё сорок дней и Ниневия будет разрушена! И поверили Ниневитяне Богу, и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого. Это слово дошло до царя Ниневии, и он встал с престола своего, и снял с себя царское облачение свое, и оделся во вретище, и сел на пепле, и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его: "чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили, и чтобы покрыты были вретищем люди и скот и крепко вопияли к Богу, и чтобы каждый обратился от злого пути своего и от насилия рук своих. Кто знает, может быть, ещё Бог умилосердится и отвратит от нас пылающий гнев Свой, и мы не погибнем". И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них, и не навел» (Ион. 3:4-10).
«И подошел Авраам, и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым. Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно? Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие… Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу ещё однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти» (Быт. 18: 23–26, 32).
«Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).
«…ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:31).
А. Пушкин. «Зимнее утро».
А. Твардовский. «Василий Тёркин».
Н. Островский. «Как закалялась сталь». Точная цитата: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»
А. Фадеев. «Разгром». Точная цитата: «Левинсон обвёл молчаливым, влажным ещё взглядом это просторное небо и землю, сулившую хлеб и отдых, этих далёких людей на току, которых он должен будет сделать вскоре такими же своими, близкими людьми, какими были те восемнадцать, что молча ехали следом, — и перестал плакать; нужно было жить и исполнять свои обязанности».
