Митрополит Николай (Ярушевич) писал Сергию о подробностях жизни оставшихся в Москве его соратников, знакомых, близких, о доме, в котором он ранее жил и который вынужден был оставить: «В квартире холодно: в канцелярии 5 °C, в комнате моей (за перегородкой) — столько же, а в столовой — градусов 10. Дрова на исходе, но я уже принял меры к подысканию следующей партии дров»; «Вчера, будучи приглашен в Моссовет, я узнал, что согласно нашему ходатайству в Моссовете решено предоставить Патриархии и вторую (ранее ей принадлежавшую) квартиру в доме № 6, то есть предоставить нам весь дом целиком. В ближайшее время предполагается освободить для нас площадь этой второй квартиры. Предстоит, конечно, ремонт, так как та квартира очень запущена».
Митрополит Сергий морально поддерживал паству, оставшуюся на оккупированной территории, призывал верующих участвовать в партизанском движении и помогать ему. В послании от 13 декабря 1942 года говорилось: «Народ наш не думает отказываться от вас. Он не мирится с захватом ваших областей фашистами. Готовый на всякие жертвы ради родины, он не положит оружия, пока не прогонит врага вон. Поэтому и в оккупированных областях враг в общем встречает не покорность и малодушное прислужничество, а партизанскую войну, которая подтачивает с каждым днем его силы и доставляет ему беспокойства немногим меньше, чем война на фронте. Участник партизанской войны не только тот, кто с оружием в руках нападает на вражеские отряды. Участник и тот, кто доставляет партизанам и хлеб, и все, что им нужно в их полной опасности жизни; кто скрывает партизан от предателей и немецких шпионов; кто ходит за ранеными и пр. Помоги Бог и вам внести в общенародное дело все, что каждому посильно и подручно. Не дайте врагу чувствовать себя хозяином вашей области, жить в ней сытно и безопасно. Пусть и тыл для него не будет лучше фронта, где громит его наша Красная Армия, неуклонно гоня врагов все ближе и ближе к нашей западной границе. Уже не так далек день, когда вы будете радостно встречать ваших братьев-освободителей»[191].
В 1942 году в Советском Союзе широко развернулось движение по сбору средств на строительство самолетов, торпедных катеров, танков. На деньги советских граждан — колхозников, рабочих, комсомольцев, пионеров, молодежи — построено было более сотни танковых колонн. Митрополит Сергий 30 декабря 1942 года призвал паству присоединиться к общесоюзному движению и жертвовать средства на строительство особой танковой колонны — имени Дмитрия Донского. «Пусть наша церковная колонна имени Димитрия Донского, — писал митрополит, — понесет на себе благословение Православной нашей церкви и ее неумолчную молитву об успехе русского оружия. Нам же всем даст утешительное сознание, что и мы не останемся стоять в стороне, что и мы по нашей силе и способности участвуем в святом деле спасения родины»[192].
Уже в феврале 1943 года в телеграмме главнокомандующему И. В. Сталину в связи с 25-летием Красной армии патриарший местоблюститель сообщал о собранных за короткое время шести миллионах рублей на постройку танковой колонны и о продолжении сбора необходимых средств.
По просьбе Всеславянского комитета борьбы с фашизмом митрополит Московский Сергий в 1942–1943 годах обращался с воззваниями к православным церквям Европы, к духовенству и верующим, к солдатам из Греции, Югославии, Чехословакии, Румынии, сражавшимся на Восточном фронте.
Важными событиями в жизни церкви в период нахождения митрополита Сергия в эвакуации стали Архиерейские соборы 1942 года. В марте в Ульяновск съехались 11 иерархов, практически все находившиеся на свободе и не оставшиеся в оккупации. Обсуждался вопрос о церковной ответственности епископа Поликарпа (Сикорского), провозгласившего об образовании неканонической автокефальной Украинской православной церкви, опиравшейся в своей деятельности на содействие и поддержку немецких властей. Собор осудил действия Поликарпа и не признал автокефалии Украинской церкви. Тем самым подтверждалось принятое в феврале 1942 года специальное обращение митрополита Сергия к украинской пастве в связи с образованием автокефальной православной церкви. В нем подробно говорилось об отступлениях этой псевдоцеркви, осуждалась раскольническая деятельность Поликарпа, за которую он подлежал лишению священства, а совершаемые им хиротонии признавались безблагодатными, распоряжения же в адрес православных приходов — не подлежащими к исполнению. В последующем Пасхальном обращении к украинской пастве митрополит Сергий разъяснил причины и обстоятельства принятого решения Собора. Немаловажным был тот факт, что позиция Московской патриархии нашла понимание и поддержку Восточных патриархов, о чем они сообщили в специальных телеграммах.
22 сентября 1942 года в заседании Архиерейского собора участвовали 13 иерархов и они обсуждали поведение четырех прибалтийских епископов, которые публично выразили поддержку немецким оккупантам, направив приветственное обращение Гитлеру. Позиция Русской церкви была выражена в Определении Московской патриархии. В нем от архиереев Прибалтики было потребовано объяснение по факту их политического выступления и принятие «мер к исправлению допущенного ими уклонения от линии поведения, обязательной для архиереев, состоящих в юрисдикции Московской патриархии». При поддержке спецведомств Определение Собора распространялось на оккупированной территории, безусловно, осложняя положение митрополита Сергия Воскресенского в его взаимоотношениях с оккупационной властью, с населением, с патриотически настроенными рядовыми верующими, с партизанскими отрядами.
Одновременно в московской церкви Преображения было прекращено возношение имени митрополита Сергия (Воскресенского), бывшего в свое время настоятелем этого храма. Через месяц митрополит Николай (Ярушевич) сообщил митрополиту Сергию, что «вчера, на Скорбященскую, я послужил в Преображенской церкви. Там уже никто и не вспоминает о Воскресенском, и всякие знаки напоминания о нем немедленно же были ликвидированы»[193].
В послании патриаршего местоблюстителя Сергия (Страгородского) православной пастве Прибалтики специально разъяснялась позиция в отношении проступков прибалтийских иерархов. Митрополита Сергия особенно возмутили заявления митрополита Сергия (Воскресенского) о «вынужденности патриотических заявлений» патриаршего местоблюстителя: «Прибалтийские архиереи (или те, кто водил их руками) пытаются набросить тень на меня: я-де пишу свои послания против фашистов и призываю народ на борьбу против них, принуждаемый к тому соввластью. Не буду напоминать, что наша Патриаршая церковь, начиная с покойного Святейшего патриарха Тихона и доселе, неизменно признает соввласть богоустановленной в СССР. Лично же для меня достаточно и одной любви к Родине и моему народу, чтобы и без чьих-либо просьб и тем паче принуждений всячески противиться фашизму и порабощению им нашей страны. Да будет же стыдно пытающимся свое малодушие спрятать под клеветническими выпадами против родной Церкви и меня, ее возглавителя»[194].
Патриотическая позиция митрополита Сергия не оставалась незамеченной оккупантами в Прибалтике. По их указанию всячески пресекалось распространение посланий митрополита Сергия Страгородского. Каждый уличенный в этом или в их чтении заключался в тюрьму. Сам же митрополит объявлялся «врагом номер один рейха» и по планам оккупантов сразу после их победы, как они надеялись, должен был быть арестован и расстрелян.
Митрополит Сергий высказывался с осуждением и в отношении некоторых других иерархов и священников, оказавшихся на оккупированной территории и пошедших в услужение к немцам. В Ростове-на-Дону таковыми были архиепископ Николай (Амасийский) и входившие в состав возглавляемого им епархиального управления священники.
Длительное пребывание вне Москвы чрезвычайно тяготило Сергия. С лета 1943 года, когда явственно обозначился перелом в ходе войны и враг был отброшен от столицы, митрополит настойчиво ставил вопрос перед властями о своем возвращении в Москву. Наконец, в конце августа пришло сообщение о разрешении вернуться в Москву.
В годы вынужденной эвакуации в Ульяновске и сам митрополит Сергий, и бывавшие у него иерархи в ходе частных бесед и во время заседаний Архиерейских соборов неоднократно обращались к теме восстановления патриаршества в Русской церкви. Им казалось, что это не только будет возвращением к традиционно-каноническому устройству церкви, но и послужит росту авторитета русского православия за пределами СССР, а внутри страны поспособствует прекращению существующих церковных расколов и течений и тем укрепит церковь. Не случайно же окружавшие в те годы Сергия люди не раз слышали от него: «Православная Русская церковь не всегда будет находиться в таком плачевном положении… мы еще доживем до времени ее расцвета и объединения». Теперь же, в канун возвращения в Москву, эти надежды казались необычайно близкими.
