Разсматриваемый въ общемъ александрийский соборъ 362 г. долженъ быть отнесенъ къ числу крупнейшихъ фактовъ догматической истории IV–го века. Своимъ возстановлениемъ авторитета никейскаго собора и провозглашениемъ его символа неизменнымъ образцомъ веры онъ оживилъ начавшую было тускнеть память ο никейскомъ деле и заставилъ многихъ глубже вдуматься въ него. Α своимъ истинно христианскимъ отношениемъ къ приходящимъ изъ ереси и особенно оффициальнымъ признаниемъ трехъ ипостасей онъ устранилъ важнейшее теоретическое препятствие къ примирению, открывъ свободную дверь для всехъ желающихъ возвратиться подъ знамя 318–ти отцовъ. Догматический вопросъ онъ упростилъ до последней степени: онъ свелъ его къ двумъ пунктамъ—къ признанию никейскаго символа (т. — е. Божества Сына) и къ отрицанию тварности Духа, облегчивши и отчасти преднаметивъ дальнейший ходъ богословской мысли. Къ несчастию, первая же попытка собора применить эти прекрасныя правила къ делу окончилась полной неудачей и повлекла за собой неисчислимыя последствия, сказавшияся на всемъ протяжении второй половины IV века. To былъ «антиохийский вопросъ», волновавший собой весь Востокъ.
3. Мы должны возвратиться несколько назадъ. 27 января 360 г., известный намъ Евдоксий, епископъ антиохийский, съ кружкомъ омиевъ во главе съ Акакиемъ, рас–поряжавшимся тогда судьбами восточныхъ церквей, былъ приглашенъ въ Константинополь и торжественно интронизированъ на столичной каеедре, освободившейся после низложения Македония. Оказалась, такимъ образомъ, вакантной одна изъ важнейшихъ епископий Востока, пользовавшаяся особыми преимуществами, оффициально подтвержденными первымъ вселенскимъ соборомъ. Эти привилегии, соединенныя съ антиохийской кафедрой, влияние, какое оказывали совершавшияся въ ней события на весь восточный округъ, естественно, должны были вызвать у всехъ существовавшихъ тогда партий страстный вопросъ ο томъ, на какое лицо падетъ честь занять столь видное место, а потому и выборы получили необычно торжественную обстановку. Самъ императоръ присутствовалъ на нихъ; съехалось много епископовъ, главнымъ образомъ, изъ партии омиевъ: решено было устроить публичный диспутъ между соискателями на тему изъ Притч. 8, 22: «Господь сделалъ меня началомъ пути Своего», самую жгучую тему, на которой каждый богословъ того времени могъ показать силу своего таланта и свое догматическое направление. Первый говорилъ Георгий, представитель крайняго арианства (евномианства), вторымъ самъ Акакий, изложивший омийское учение, третьимъ выступилъ Meлетий, бывший еп. Севастии; речь последняго встречена была продолжительными рукоплесканиями всего народа, и антиохийская кафедра осталась за нимъ; но спустя месяцъ новый антиохийский епископъ долженъ былъ удалиться съ своей кафедры и его место занялъ Евзой, товарищъ Ария.
Причину столь неожиданнаго и быстраго изгнания Мелетия церковные историки V века единогласно указываютъ въ его учении объ единосущии, при чемъ Феодоритъ точно отмечаетъ, что поводомъ къ этому обвинению послужила его речь, но въ такомъ случае становится совершенно непонятнымъ, почему Мелетий все–таки былъ избранъ на кафедру Антиохии и по крайней мере въ течение месяца оставался епископомъ ея? Более точныя сведения, заимствованныя изъ современныхъ делу документовъ, позволяютъ разъяснить эту задачу. Человекъ знатнаго происхождения, обладавший родовымъ имениемъ «Гитасы» около Мелитены и отличавшийся широкимъ светскимъ и богословскимъ образованиемъ, Мелетий въ первый разъ появляется въ истории около 359 года въ недостаточно определенныхъ известияхъ Епифания рядомъ съ Акакиемъ и съ техъ поръ всегда действуетъ въ кругу омиевъ. После низложения Евстафия севастийскаго на мелитенскомъ соборе, онъ занялъ кафедру севастийскую, но вследствие необузданности своихъ пасомыхъ удалился на покой и жилъ около Берии. Но это не помешало ему принимать живое участие въ обще–церковныхъ событияхъ того времени; онъ присутствовалъ на соборе въ Селевкии, и подписалъ исповедание, предложенное Акакиемъ; вместе съ Акакиемъ въ известную ночь 1–го января 360 года онъ принялъ знаменитую никскую формулу и былъ въ составе февральскаго заседания при низложении омиусианъ. Но самое главное, мы и теперь еще имеемъ возможность читать его проповедь, произнесенную на антиохийскомъ диспуте и по ней судить ο догматическихъ воззренияхъ Мелетия въ самый моментъ избрания ею на антиохийскую кафедру. Проповедь проникнута строго консервативнымъ характеромъ и отвечаетъ господствующему направлению времени. Проповедникъ не хочетъ обсуждать ничего спорнаго, началомъ и концомъ своей речи онъ ставитъ миръ и существующий соблазнъ относитъ на сторону техъ, которые ненавидятъ миръ. Онъ предлагаетъ держаться того, что получено отъ предковъ и оставить разсуждения ο предметахъ, стоящихъ выше человеческаго разума. Но этими дипломатическими разсуждениями проповедникъ не ограничивается: прямая задача его речи и его собственныя убеждения заставляютъ его точнее высказать свой взглядъ на природу Сына Божия. И здесь онъ очень остороженъ. Крайнее арианство онъ ясно отрицаетъ. Онъ называетъ Сына «рождениемъ совершенвымъ и пребывающимъ отъ совершеннаго и пребывающаго въ тожественвюсти, не истекшее отъ Отца…, но безстрастно и цельно происшедшее отъ Heгo», ипостастнымъ и вечнымъ Сыномъ». Но онъ не употребляетъ ни слова : όμοούσιος, ни термина: όμοιούσιος, подъ этими категориями онъ не хочетъ подписываться; свою догматическую позицию онъ выражаетъ въ двухъ местахъ, называя Сына рождениемъ, «подобнымъ (ομοιον) Отцу и точнымъ образомъ Отца» и даже просто «подобнымъ Отцу». He трудно видеть, что здесь нетъ ни одной фразы, подъ которой не подписались бы омии и Акакий. Но если возведение Мелетия на антиохийскую кафедру со стороны Констанция и омиевъ вполне понятно, то не такъ легко объяснить причины удаления его. Несомненно, что этой причиной никоимъ образомъ не могла служить его проповедь. Повидимому наиболее верную традицию ο пово–дахъ къ изгнанию Мелетия передаеть Златоустъ, упоминающий ο многихъ экскоммуникацияхъ, произведенныхъ имъ въ Антиохии. Первоначально омий по убеждению, но съ некоторою наклонностью къ омиусианству, Мелетий подъ влияниемъ обстоятельствъ времени и благодаря воздействию своей паствы, значительная часть которой держалась никейскаго образа мыслей, скоро и самъ склонился на сторону единосущия. Сократъ и Созоменъ одинаково замечаютъ, что сначала Мелетий воздерживался отъ разсуждений ο догматике веры и предлагалъ слушателямъ только нравственное учение, впоследствии же сталъ предлагать исповедание никейское и проповедывать единосущие. Эти слова обоихъ историковъ (или точнее ихъ источника Сабина) и нельзя истолковывать иначе, какъ только въ томъ смысле, что первую беседу Мелетия они зачисляютъ въ область нравственныхъ поучений, проповеди же съ никейскимъ содержаниемъ относятъ къ несколько позднейшему времени. Въ свою очередь Иеронимъ подтверждаетъ, что поводомъ, послужившимъ къ изгнанию Мелетия, была внезапная перемена веры. To же усматриваеися и изъ послания Афанасия александрийскаго къ антиохийцамъ. Соборъ 362 г. ни въ какомъ случае не могъ бы трактовать общину Мелетия, какъ вполне правоверующую, если бы предстоятель ея не выразилъ определенно своихъ отношений къ никейскому символу. Но рядомъ съ догматическими мотивами стояли и каноническия причины. Златоустъ, Иеронимъ и Епифаний упоминаютъ ο разныхъ обидахъ, причиненныхъ Мелетиемъ своему клиру, хотя сущность этихъ обидъ установить трудно. По совершенно ясному сообщению Епифания многие изъ арианъ (т. — е. омиевъ) жалобами своими возстановили противъ Мелетия императора и «ночью», вероятно, во избежание волнений изгнали его изъ Антиохии. Это случилось, какъ мы видели, месяцъ спустя после избрания его. — Нестроения антиохийской церкви не ограничивались только этимъ. Рядомъ съ приверженцами удалившагося въ ссылку Мелетия и назначеннаго на его место Евзоя тамъ существовала еще одна, хотя и небольшая, партия такъ называемыхъ Евстафианъ. После осуждения Евстафия антиохийскаго въ 330 году большая часть его паствы при–соединилась къ поставленнымъ взаменъ его епископамъ, некоторые же члены ея отделились отъ большинства и составили отдельную общину, во главе которой ко времени алексайдрийскаго собора стоялъ пресвитеръ Павлинъ. Эта маленькая группа антиохийскихъ христианъ сумела сохранить себя неприкосноввнной отъ всехъ событий и переворотовъ, совершившихся на ея глазахъ со дней никейскаго собора до царствования Юлиана. Удер–жавъ въ своемъ наименовании имя Евстаеия, перваго защитника никейскаго учения на Востоке, она осталась неподвижной и въ истолковании его въ смысле «одной ипостаси или сущности», какое оно получило въ устахъ старшаго поколения никейцевъ, на Мелетия и его приверженцевъ, учившихъ ο трехъ ишютасяхъ, она искренно смотрела, какъ на тайныхъ арианъ. Но теперь совершившееся на александрийскомъ соборе примирение «трехъ ипостасей» съ одной «сущностью» давало поводъ надеяться, что обе партии антиохийскихъ христианъ ооединятся вместе подъ главенствомъ одного епископа, признавшаго никейский символъ. Одушевленный этой мыслию, Афанасий самъ вместе съ египетскими епископами хотелъ прибыть въ Антиохию, чтобы своимъ личнымъ влияниемъ и убеждениями устранить спорные вопросы и осуществить соглашение, достигнутое на соборе. Но церковныя нужды удержали его въ Александрии, и соборъ посылаетъ теперь въ Антиохию известнаго уже намъ Евсевия верчельскаго и Астерия, епископа Пвтры аравийской, какъ своихъ уполномоченныхъ: они должны были «всехъ желающихъ быть въ мире съ намц, особенно имеющихъ собрания въ старомъ городе (т. — е. мелетианъ), а также отступившихъ отъ ариавть, формально соединить съ находящимися съ Павлиномъ, предложивши той и другой партии выполнить условия, определенныя на александрийскомъ соборе, т. — е. исповедать никейский символъ и отвергнуть тварность Духа. Планъ Афанасия, повидимому, былъ таковъ: разъ мелетиане формально засвидетельствуютъ свою готовность принять никейский символъ, община Павлина должна будетъ признать ихъ епископа Мелетия и составить вместе съ ними одну церковь. Но какая–то злая ирония судьбы помешала осуществлению этого прекрасно выработаннаго плана, и онъ разрушенъ былъ однимъ ударомъ и притомъ со стороны лица, отъ котораго Афанасий всего менее могъ ожидать чего–либо подобнаго… To былъ Люциферъ каларийский, известный противникъ императора Констанция на Медиоланскомъ соборе, находившийся въ ссылке въ верхней Фиваиде. Возвращаясь съ места изгнания на основании эдикта Юлиана, онъ получилъ отъ встретившагося ему Евсевия верчельскаго предложение поспешить въ Александрию для обсуждения церковныхъ нуждъ, но на собор не пошелъ и, пославъ туда въ качестве своихъ легатовъ двухъ диаконовъ, самъ отправился въ Антиохию, находя свое присутствие здесь более необходимымъ. Здесь встретилъ овть, несомненно, никейскую общину, стоявшую подъ управлениемъ Павлина, общину въ старомъ городе и омийскую общину Евзоя; недолго думая, онъ посвятилъ въ епископы пресвитера Павлина. Разсматриваемый съ точки зрения тогдашнихъ отношений, этотъ поступокъ Люцифера отнюдь не предста–влялъ чего–либо страннаго: до Евзоя и его общины ему не было никакого дела; что касается до Мелетия и, его приверженцевъ, то до постановления александрийскаго собора кто могъ знать, что съ ними нужно вести себя иначе, чемъ съ последователями Евзоя. Мы уже видели, что и на соборе въ Александрии выступали люди, требовавшие, чтобы епископы противной партии, несмотря на исполнение всехъ предложенныхъ имъ со стороны никейцевъ условий, лишались своего сана. Но, безъ сомнения, въ этомъ никемъ неожиданномъ и необдуманномъ поступке, разрушившемъ все планы лучшихъ людей того времени, проявилась и оригинальная личность Люцифера. Фанатикъ по характеру, съ ограниченнымъ умомъ, обнаруживавший непреклонную вражду противъ всякаго, думающаго иначе, чемъ онъ, въ своихъ догматическихъ убежденияхъ почти сближавшийся съ савеллианствомъ, Люциферъ оказывался физически неспособенъ къ какой–либо примиряющей политике; въ учении ο трехъ ипостасяхъ онъ могъ видеть только чистое арианство. Павлинъ какъ нельзя более подходилъ подъ его собственную догматику, — и дело было решено безповоротно. Когда Евсевий и Астерий пришли въ Антиохию съ посланииемъ александрийскаго собора, они нашли здесь взаимоотношения партий радикально изменившимися по сравнении съ темъ, какъ это предполагалось на соборе. Низложить Павлина они не могли: онъ рукоположенъ былъ энергичнымъ защитникомъ никейскаго собора и стоялъ въ постоянныхъ близкихъ сношенияхъ съ Афанасиемъ. Оста–валось примириться съ совершившимся фактомъ; не вступая въ общение ни съ той ни съ другой партией, полный стыда и негодования на Люцифера, Евсевий удалился изъ Антиохии, обещая посодействовать созванию новаго ообора въ целяхъ упорядочения делъ къ пользе всехъ. Такъ печально закончилась первая попытка, предпринятая Афанасиемъ, осуществить на практике единение между никейцами и возвращавшимися къ союзу съ ними бывшими ихъ противниками, состоявшееся отчасти на александрийскомъ соборе. Антиохийския несогласия не только не уменьшились, но еще более обострились. Поставление Павлина въ епископы вырыло пропасть между старшимъ и младшимъ поколениемъ никейцевъ, и потребовалось много труда и времени, чтобы сгладить эту пропасть и победить недоразумения, вызванныя этимъ фактомъ.
