Коммунистический эксперимент в странах Восточной Европы показал, что методы его сходны: будь то в странах–сателлитах или в Югославии Тито — и присущи не только одним российским коммунистам — подобно тому как симптомы холеры или сумасшествия не меняются в зависимости от расы или национальности В своей недавней книге Артур Кёстлер затронул вопрос о коммунистической этике. На смену коммунисту Руоашеву, ученику Ленина, приходят Ивановы, коммунисты, выращенные Сталиным и всецело ему преданные. Сам Кёстлер видит зло в принятии идеи «цель оправдывает средства». К этому нужно добавить, что сама природа коммунистического идеала в виду его санкционированного имморализма неизменно приводит к тому, что любое средство разрешено. Нет средств, каких бы ни оправдал коммунизм ради цели окончательного построения коммунизма.
Марксистская теория отличается крайней рационалистичностью. Эта теория не признает иррационального ни в природном мире, ни в истории, ни даже в человеческой натуре. Человек, по Марксу, это социо* экономическое существо. Вне своих социальных отношений. основанных на экономическом факторе, человек не существует. Исторический процесс оставался иррациональным до тех пор, пока мы не узнали от Маркса законы общественного развития. А как только человек усвоил эти законы, он обрел способность ускорять исторический процесс, который неизбежно обнаруживает тенденцию к коммунизму. Главным психическим фактором ускорения исторического процесса и окончательного построения коммунизма является, согласно Марксу, материальный интерес, основанный на международной солидарности рабочего класса и ненависти к «классовым врагам».
Тем не менее успеха марксизм добился благодаря совсем иному, чисто иррациональному фактору: благодаря религиозной вере в атеистический и рациональный идеал бесклассового общества. Главной движущей силой коммунизма оказывается социальная обида, основанная на зависти и жажде мести, — комплекс социальной неполноценности плюс стремление с лихвой компенсировать этот комплекс. Это совершенно иррациональная сила. «Первые станут последними, а последние — первыми». Но как только коммунизм достиг власти, террор превратился в его основное психологическое средство. Коммунистическая пропаганда не пользуется успехом по ту сторону «железного занавеса» (каким бы парадоксом это ни выглядело), ибо там люди знают ей цену по горькому опыту. Коммунистическая пропаганда в России даже и не рассчитывает на отзыв. Она ведется с той целью, чтобы постоянно и систематически обманывать население. «Ложь, повторенная тысячу раз, звучит уже почти как правда». Коммунистическая пропаганда в России оказывает влияние на сознание посредством трескучего самовосхваления, а на подсознание —с помощью страха.
Невыразительная, из «благих побуждений» устрашающая пропаганда внушает своим жертвам ряд иллюзий, провозглашая либо наличие несуществующего (например, «социализм в России уже построен»), либо отсутствие того, что есть в действительности (например, «в СССР нет эксплуатации рабочего класса»). Никто не верит в эти фикции, но официально и публично каждый прикидывается, будто верит в них. Сама граница между правдой и ложью оказывается стертой (подобную ситуацию изобразил недавно Джордж Ору–элл в своем романе «1984»). «Правда» — это все то, что подчиняется линии Политбюро, в то время как настоящая правда жестоко преследуется.
Осуществление террора не прошло безнаказанно и для угнетателей. Террор поселил в их душах тайный страх, который проявляется вовне в виде усиления террора. Комплекс преследования побуждает искать новые и более эффективные средства усиления власти. Такая картина имеет мало общего с выше сформулированным психологическим тезисом о всеобщем материальном интересе.
В своем стремлении рационализировать человеческую душу большевики достигли противоположного результата: они сами стали жертвами иррациональных сил —мании власти и комплекса преследования. Иррациональные силы овладели большевизмом изнутри. Они хотели покататься на тигре, а теперь не могут слезть с него. Давно уже большевистская власть в завоеванных странах перестала опираться на энтузиазм, сейчас она держится на гипнозе страха и всемогуществе МВД. Может показаться, что этот фактор увеличивает власть большевиков, но на самом деле он разрушает ее изнутри.
Трагедия борьбы с большевизмом в действительности состоит в том, что вплоть до настоящего времени только те, которые испытали его лично на себе, проявляли желание и готовность бороться с ним. Но для большей части испытавших его его на себе бороться с ним было уже слишком поздно. В настоящее время большевики стараются скрыть свое идеологическое банкротство и пробуют сыграть роль победоносной армии мировой революции. Правда заключается в том, что только нагнетание гипноза страха предотвращает революцию против красного правительства.
Кто–то может подумать, что большевистская практика создала режим, противоречащий принципам марксизма. Вместо социализма коммунисты построили «шигалевщину» Достоевского, «иерархический коллективизм» Оруэлла, то есть совершенную систему коллективного рабства. На самом же деле вырождение классического марксизма в сталинский деспотизм произошло в результате внутренней тенденции к деспотизму, заложенный в самой природе коммунистического идеала как абсолютно неосуществимой утопии. Поэтому идея марксистского социализма сама должна нести ответственность за весь трагический эксперимент большевистской диктатуры. Провал коммунизма и его неизбежное превращение в «большевизм» являются неотвратимым возмездием коммунистической утопии. Насильственная реализация утопии, задуманной с субъективно добрыми намерениями, неизбежно приводит к созданию объективной утопии зла.
По крайней мере в настоящее время ложь коммунизма очевидна для тех, у кого открыты глаза. Современный коммунизм больше не одержим своим прежним революционным энтузиазмом. Он правит исключительно при помощи террора и страха. Но страх — обоюдоострое оружие, и оно может обратиться против угнетателя. Доказательством этого является постоянно растущий страх среди кадрового состава коммунистического государства. Идеологическое и социальное банкротство коммунизма известно теперь всему миру. Понемногу возникают предпосылки новой революции — революции духа. Страх парализует ненависть, но в нем самом сохраняется потенциальная ненависть к рабству и любовь к свободе.
Другая практическая проблема борьбы с коммунизмом заключается в преодолении гипноза страха, в сублимации страха в ненависть к угнетателям и активную борьбу за освобождение. Коммунизм уже привел покоренные им народные массы в государство, где им нечего терять, обрести же они могут самое драгоценное из всех благ — свободу.
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЛЕВИЦКИЙ
(Историко–биографический очерк)
С. А. Левицкий родился в семье потомственных русских моряков. Его дед П. П. Левицкий был адмиралом Российского флота, отец Александр Павлович, капитан 1–го ранга, был одним из первых русских подводников. В 1906 г. в Либаве (ныне Лиепая) был создан Учебный отряд подводного плавания, выпускником которого был и А. П. Левицкий. Позднее он внес некоторые технические усовершенствования в торпеды[405]. Здесь, в Либаве, 15 марта 1908 г. и родился С. А. Левицкий. В 1913 г. семья Левицких переехала в Ревель, где была в то время стоянка русского подводного флота и один из крупнейших в России заводов по строительству подводных лодок («Нобелессер»)· В 1918 г. была провозглашена независимость Эстонии, в результате чего Левицкие оказались гражданами иностранного государства. В Эстонии прошла юность С. А. Левицкого, здесь он закончил гимназию. Один из его друзей вспоминал впоследствии: «Моя дружба с Сергеем Александровичем началась с детства. С Сережей мы встретились в 1922 году в Эстонии, куда эмигрировали наши родители. Он… ввел меня в ряды русских скаутов в Ревеле. Сережа происходил из старинной морской семьи, преисполненной традициями: перед дедушкой (адмиралом) в семье стояли чуть ли не на вытяжку. Сергей должен был знать (и знал!) названия всех кораблей русского военного флота. Он искренне возмущался, когда я не мог отличить дредноута от канонерки.
Всем нам, русским беженцам, жилось нелегко. Отец Сергея, капитан 1–го ранга, зарабатывал на прокормление семьи тем. что сопровождал игрой на рояле в кинематографе немые кинофильмы»[406].
Когда молодому Сергею Левицкому пришло время выбирать себе профессию, перед ним открывались три пути: поступить в консерваторию и стать дирижером (он был очень музыкален, имел абсолютный слух и исключительную музыкальную память), стать математиком (еще в гимназии он поражал учителей своими математическими способностями) и наконец, он мог стать философом и литературоведом. В конце концов его выбор остановился на философии, и вся дальнейшая его жизнь показала, что он не ошибся в выбором.
