Вот как любит Христос Церковь и каждого ее члена. Вот как побуждает Он всякого участвовать в Своей любви, насколько тот способен. Мы не должны сравнивать различные степени восхождения в Божию любовь. Только Бог знает, кто обретает эту любовь: каждый зван, каждого она укрепляет. Прославляется не тот, кто только получает любовь Божию, но тот, кто распространяет ее среди других. Тайна этого движения любви в том, что если ты обретаешь свою радость в Дающем, то обретаешь эту же радость и в приемлющих. Жаждущие напьются из источников, и каналы донесут живую воду, куда должно.
Вне этого все суета.
Глава 2. МЕСТА И ФОРМЫ СВИДЕТЕЛЬСТВА
Мне хотелось бы выделить основу всякого христианского действия, а именно понятие свидетельства. У свидетельства есть носители, есть условия и способы. От нас требуется сразу же поразмыслить о том, вполне ли то христианство, которое мы исповедуем, представляет собой откровение Бога во Иисусе Христе, переданное двенадцатью апостолами и живущее в Церкви до скончания веков. Проблема еще больше обостряется тем, что трансцендентный лик Божий все плотнее занавешивается различными формами имманентности, так как наши современники занимаются только человеком, в отрыве от его божественных корней.
Для верующего именно Бог, и только Бог, определяет человеческое существо и воздействует на него, говоря с ним. Вся судьба человека разыгрывается внутри того замысла любви, который составил о нас Бог прежде сотворения мира. Логика любви требует, чтобы Бог Сам свидетельствовал о Себе, ибо мы можем обратиться к Нему лишь с того мгновения, когда Он заговорит с нами. Его непостижимая тайна, тот факт, что Он превосходит всякую мудрость и всякое рассуждение, означает, что говорить о Нем надлежащим образом может только Он Сам. Несообщаемое сообщается нам через Его Слово, через посредство пророков «в видении, во сне» либо «устами к устам» (Чис. 12, 6, 8). Каковы бы ни были Его средства выражения, Он покоряет человека и водворяется в нем, ибо слово, по еврейскому понятию, есть действительность, оно заставляет признать себя, будучи почти вещественным. Оно непреодолимо. Когда пророку Амосу хотели помешать возвещать послание, он ответил: «Я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец и сказал мне Господь: «иди, пророчествуй к народу Моему, Израилю»» (Ам. 7, 14–15). Иеремия, самый неистовый и трагический пророк в Ветхом Завете, говорил так: «Ты влек меня, Господи, — и я увлечен; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною. Ибо лишь только начну говорить я, — кричу о насилии, вопию о разорении, потому что слово Господне обратилось в поношение мне и в повседневное посмеяние. И подумал я: «не буду напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его»; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». (Иер. 20, 7–9).
Пророческое слово идет к народу, который Бог избрал, чтобы тот свидетельствовал о Нем перед другими народами: «А Мои свидетели, говорит Господь, вы и раб Мой, которого Я избрал, чтобы вы знали и верили Мне, и разумели, что это Я: прежде Меня не было Бога и после Меня не будет… Я предрек и спас, и возвестил; а иного нет у вас, и вы–свидетели Мои, говорит Господь, что Я Бог». (Ис. 43, 10,12).
Однако этому народу случается позабыть о том, что он–носитель вести о спасении. Но у него в Ковчеге Завета хранятся скрижали закона, и этот ковчег становится обителью свидетельства. Значит, в народе постоянно присутствует Бог, и к этому Присутствию раз в году обращается первосвященник, и Оно обличает все грехи Израиля до того дня, когда установится истинное общение между Богом и Его народом — когда будет воздвигнут истинный храм Божий в лице Иисуса из Назарета. Тогда Он будет обителью свидетельства и Словом — не таким словом, которое время от времени бывает обращено к пророкам, но вечным Словом, ставшим плотью.
Христос — «свидетель верный и истинный» (Откр. 3, 14). Все Его служение может быть выражено в Его ответе Пилату: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18, 37). В историческом плане Иисус — абсолютный и единственный свидетель Божий. Свидетельство — это отчет о знании, утверждение факта. Ведь «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1, 18). «Свидетель» по–гречески «martyros», и это слово, вероятно, происходит от корня smri–помнить. По индийскому представлению, сущность Божества заключена в нас самих; достаточно осознать это, освобождаясь от неведения, от тяжести вещества. На языке христиан свидетель Божий — это тот, кто охвачен Богом, кто чувствует, что любим Богом; для кого Бог стал единственной действительностью, кто кричит о Нем с крыш, не боясь стать посмешищем; и чья неизбежная участь — страдания, ибо ученик не больше учителя. Если апостол, приведенный на суд, не должен заботиться о том, что говорить, то это потому, что он верит в то, что выскажет его устами Дух Святой, а еще потому, что кровь станет высшим свидетельством чрезвычайного духовного опыта, которому он причастен. Ошеломляющая простота свидетеля происходит именно от того, что он совершенно уничтожил себя перед истиной, которую несет и возвещает. Он и сам стал источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин. 4, 14).
Тайна и сила свидетеля объясняются открытостью Христу, его отождествлением с тайной бедности. Прославление Христа, откровение того, что Он есть Господь, было плодом Его уничижения и крестной смерти. Христианин, идущий, как его Учитель, путем смирения вплоть до смерти, становится живым посланием, ковчегом свидетельства. Отрекаясь от мирской суеты, он следует обетам, данным при Крещении.
В каждой Божественной литургии, так же как в Светлую седмицу, Церковь вновь познает своего Господа, живет Им. Она оплодотворена Его мыслью, слита с Его кровью. В этом тайна, которая обращает и приводит ко Христу неверующих.
Но Церковь состоит не из одних только клириков, Церковь — народ Божий. «Народ» по–гречески laos. Отсюда происходит слово laikos — мирянин. Лаик, мирянин — тоже член народа Божия.
В огромной литературе христианских Церквей по этому вопросу, думаю, до сих пор нет удовлетворительного определения того «мира», к которому принадлежат миряне. Клирики ведь тоже члены семьи Божией, laikoi, миряне. Ко всем верующим обращены слова апостола Петра: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет». (1 Пет. 2, 9).
Возносить хвалы Богу — это, согласно древней христианской литературе, тоже дело мирян. Св. Иоанн Златоуст требовал, чтобы мы не возлагали все на священников, но сами всецело заботились обо всей Церкви как о нашем общем теле. В V веке Исихий Иерусалимский назвал второе таинство «священническим помазанием», а Иоанн Златоуст, обращаясь ко всякому мирянину, говорил: «В крещальной купели ты тоже сделался царем, священником и пророком». Вот как он объясняет священство мирянина: «Ты потому священник, что принес себя Богу, и принеся в жертву свое тело, ты заклал и себя».
Значит, механическое и формальное единение в культе не может быть, в конечном счете, действенным орудием единения человеческих существ во Иисусе Христе. Ведь Церковь может собираться как жертва, благоугодная Богу, лишь потому, что приносит в жертву все плоды своего сияния в мире. Церковь — не только собрание званых, ekklesia. Она еще и общность пребывающих в рассеянии, diaspora.
Всякая Церковь, живет ли она в своей стране или на чужбине, пребывает в рассеянии. Как говорит Послание к Диагнету, документ II века: «Христиане живут в своей стране, как иноземцы. Чужбина им как отечество и отечество как чужбина». Другое апологетическое сочинение II века говорит, что христиане «шествуют во всяком смирении и благости, и ложь им неведома. И если есть среди них человек бедный или в нужде, у которого недостает необходимого, то они постятся два или три дня, чтобы предоставить нуждающемуся необходимую пищу. […] От них–то и идет та доброта, которая есть в мире. А для меня нет никакого сомнения, что и земля пребывает по молениям христиан».
Стало быть, нет отдельного проявления христианства в Церкви и отдельного — в мире, ибо где Дух Святой, там и Церковь Божия. Где мы исполняем посольство, как прекрасно выразился апостол Павел, там уже насаждена Церковь. Вечная Церковь пребывает у нас в вечном настоящем времени Божием. Если в евхаристическом общении мы становимся единым телом с Христом, то это затем, чтобы приобщиться к чаше страдания окружающих нас людей–приобщиться в служении, в труде и в милосердии. Именно уподобившись таким образом Богу, человек вновь примет вселенную, возьмет ее на себя, воссоединится с ней. В новых Христов, которыми мы стали, действительно, входит вселенная. В мире остается наш внутренний человек, который освящает труд, очеловечивает общественные отношения и экономику, созидает Царство Божие двумя способами: являя Господа миру и собирая Бога, рассеянного в мире. Это двойное действие — внедрения и проявления, включения и распространения — символизировано в действии евхаристическом.
