Если и вообще Иоанн любил проповедывать слово Божие, так что не проходило такой недели, в течение которой он не сказал бы той или другой беседы, а иногда проповедывал и по два и по три раза в неделю, то, при особенных случаях, еще более усиливалась его ревность и еще сильнее разгоралось вдохновение. К первым годам его пресвитерскаго служения относится состоявшееся чествование памяти высокочтимаго Антиохией архиепископа Мелетия. Он скончался в 381 году в Константинополе и тогда же прах его перевезен был в Антиохию, но вследствие неблагоприятных обстоятельств, только уже, по истечении пяти лет антиохийцы получили возможность должным образом почтить память своего глубокочтимаго святителя. И это торжественное чествование, по всей вероятности, состоялось под влиянием самого Иоанна, глубоко чтившаго память Мелетия, как архипастыря, который особенно много содействовал его духовному возрождению и укреплению. Чествование состоялось в первом году пресвитерскаго служения Иоанна, и по случаю этого торжества он произнес похвальное слово, в котором с неподдельным чувством благоговения к памяти почившаго архипастыря, изобразил его значение для церкви, а также любовь пасомых к своему благочестивому архипастырю. Почтение их к нему доходило до того, что в честь его давались имена детям и изображение его многими носилось на перстнях, делалось на печатях, на чашах и на стенах чертогов, так что великий святитель, и отойдя от мира сего, продолжал жить с своею паствою. Речь произвела на всех неизгладимое впечатление и имя сладкогласнаго проповедника сделалось неразлучным с именем великаго антиохийскаго святителя. Но вскоре антиохийцы должны были еще более убедиться, какого великаго пастыря имели они в лице Иоанна.
Прошло два года его пастырскаго служения в Антиохии. Приближался великий пост 388 года, и великий проповедник предвкушал богатую жатву на ниве народнаго покаяния. Но вдруг случилось событие, которое должно было направить его мысли на другой предмет. Население Антиохии издавна отличалось мятежностию, и народныя страсти не раз вспыхивали с ужасною силою. То же случилось и теперь, и притом в необычайных размерах. Империя уже в течение почти десяти лет наслаждалась миром под мудрым управлением Феодосия, который, вступив на престол при самых трудных обстоятельствах, когда отовсюду угрожали варвары, своею храбростию сумел обезпечить государство совне и благоустроить его внутри. Как нежный отец, он за четыре года пред тем возвел своего сына Аркадия в сан Августа, и так как приближалось пятилетие этого важнаго для его сына события, то он порешил отпраздновать его самым торжественным образом по всей империи, а в видах экономии присоединил к этому и торжество в честь десятилетия своего собственнаго царствования (хотя до исполнения его оставался еще год). Подобныя празднества обыкновенно связывались с большими расходами, так как всем войскам раздавались щедрые подарки, по пяти золотых на человека. Чтобы не обременять государственной казны, Феодосий задумал обойтись сбором с больших богатых городов, которые за время его мирнаго царствования накопили огромныя богатства. Но эти города менее всего оказались благодарными и вовсе не имели желания принять на себя расходы по общегосударственному торжеству. Первою возстала против императорскаго эдикта Александрия, а за ней последовала и Антиохия. Когда императорский эдикт о налоге был прочитан в Антиохии, то местные сенаторы, забыв свое достоинство, повскакали с своих мест и, выбежав на улицу, начали кричать, что новый налог раззорит Антиохию и принудит ея жителей продавать свои имущества, своих жен и детей. Эти жалобы пали как искры на горючий материал. В Антиохии, как и во всех больших городах, была масса бездомных бродячих людей, которые готовы были воспользоваться всяким удобным случаем для мятежа, и они сейчас же пришли в движение, а за ними взволновалось и все население. Возбужденная толпа сначала направилась к дому епископа Флавиана, чтобы просить его походатайствовать об отмене налога; но так как его не оказалось дома, то все более возраставшая толпа начала производить буйства в городе, разрушила одну из самых богатых общественных бань и затем с яростными криками двинулась к дому губернатора, или претора. Правитель, захваченный неожиданно этим мятежем, счел за лучшее скрыться чрез потайныя двери дома, и толпа ворвалась в самую преторию. Тут пред глазами ея открылось величественное зрелище: на самых видных местах безмолвно стояли статуи самого императора Феодосия, его супруги (уже покойной) императрицы Флациллы, сына их Аркадия и других членов императорскаго дома. Толпа почувствовала невольное благоговение пред этими безмолвными образами императорскаго величия и более благоразумные стали увещевать народ разойтись. Но дело испорчено было несколькими шалунами мальчиками, которые, сами не сознавая всей тяжести своего преступления, стали бросать камнями в эти статуи, и когда один из шалунов метко ударил в одну из статуй, то обаяние толпы было разрушено и удар камня послужил сигналом к новому взрыву буйства в толпе. "Долой тиранов" - заревела толпа, и при свирепых криках начала ломать и разбивать императорския статуи, которыя с разными издевательствами влачились по улицам и в обезображенном виде были сброшены в реку Оронт.
Но лишь только совершилось это гнусное буйство, как сам народ опомнился и, сознав всю гнусность своего преступления, впал в страшное уныние, справедливо ожидая строгаго наказания. Преступление было действительно великое. Император Феодосий мог все простить, даже нанесенное ему оскорбление, но - не оскорбления, нанесеннаго его любимой, оплакиваемой им жены Флациллы. Антиохийцы могли вполне ожидать страшнаго мщения со стороны оскорбленнаго императора. Он мог сжечь и разрушить Антиохию, а жителей ея казнить немилосердно иди продать в рабство. Одна мысль о совершившемся приводила всех в ужас и оцепенение. Но что теперь делать? Кто может защитить антиохийцев от заслуженнаго ими мщения? Никто, кроме Бога, и народ с плачем бросился в церкви, ломая руки и в отчаянии колотя себя в грудь. Если когда, то теперь именно ему нужно было слово утешения и все жаждали его услышать из уст златоустаго Иоанна. Доблестный пастырь не остался равнодушен к бедственному положению своей паствы, но совершившееся преступление было так велико, что пред ним сомкнулись и его золотыя уста. Пораженный невыразимым горем, он безмолвствовап в течение недели, как бы желая дать народной душе глубже почувствовать все безумие и греховность совершеннаго им буйства. Наконец уже в субботу или воскресенье сыропустной недели он с глубокою печалью на челе явился к народу и не преминул обратиться к нему с словами пастырскаго утешения и назидания, и теперь более чем когда-нибудь народ чувствовал всю сладость вдохновенных речей своего любимаго сладкословеснаго проповедника. "Что сказать мне или о чем говорить? - начал он среди вздохов и плача собравшихся. - Время слез теперь, а не речи; рыданий, а не слов; молитвы, а не проповеди. Содеянное так велико, рана столь неисцелима, язва так глубока, что она выше всякаго врачевства и требует высшей помощи. Дайте мне оплакать настоящее бедствие. Семь дней молчал я, как друзья Иова: дайте мне теперь открыть уста и оплакать это общее бедствие. Кто пожелал зла нам, возлюбленные? Кто позавидовал нам? Откуда такая перемена? Ничего не было славнее нашего города; теперь ничего не стало жалче его. Народ столь тихий и кроткий, всегда покорный делам правителей, теперь вдруг разсвирепел, так что произвел такия буйства, о которых и говорить непристойно. Плачу и рыдаю теперь - не от важности угрожающаго наказания, а о крайнем безумстве сделаннаго. От плача прерывается голос мой, едва могу открывать свои уста, двигать языком и произносить слова"... Вопли народа и особенно женщин и детей прерывали и заглушали эти потрясающия слова Златоуста. Но он не оставил своей паствы в этом отчаянном состоянии и преподал ей слова утешения, которыми отер горькия слезы, утешил боли сердец и успокоил всех надеждой на милосердие Божие. Нужно во всем и всегда полагаться на Бога. "Христианину, говорил он, должно отличаться от неверных и, ободряясь надеждою на будущее, стоять выше нападения зол человеческих. Итак, возлюбленные, перестаньте отчаяваться. Не столько мы сами заботимся о своем спасении, сколько заботится о нас создавший нас Бог".
С облегченным сердцем народ разошелся по домам. Между тем о нем уже заботился и его престарелый архипастырь. Когда из Антиохии прискакали в Константинополь гонцы с извещением о мятеже и своими разсказами могли настроить императора к самому ужасному, безпощадному мщению, престарелый святитель Флавиан порешил сделать все возможное для смягчения царскаго гнева. Он был уже в преклонных летах и немощен телом; но не смотря на это, он порешил лично отправиться в столицу, чтобы своим ходатайством утишить праведный гнев императора. Путь был далекий и трудный, особенно для старца[11]; но он как истинный пастырь готов был положить душу свою за своих овец, и действительно немедля двинулся в путь, стараясь даже предупредить гонцов. К несчастью, глубокие снега задержали его в горах Тавра, и гонцы прибыли раньше его; но он не пал духом и, преодолевая все препятствия и трудности, продолжал свой путь, пока с трепетным сердцем не прибыл в столицу. Никто не мог угадать, чем закончится это ходатайство любвеобильнаго, самоотверженнаго старца-архипастыря. Поэтому народ находился в необычайно томительном состоянии, и вот в это-то ужасное томительное время Иоанн и был истинным утешителем страждущаго народа. Изо-дня в день, почти непрерывно в течение двадцати двух дней он выступал с словами назидания и утешения пред своей несчастной паствой, и народ с трепетным вниманием слушал своего златоустаго пастыря, который в своих знаменитых "Беседах о статуях" то с необычайною живостью изображал пережитые ужасы и буйства, возбуждая в народе стыд и негодование на свое собственное безумство и вызывая слезы раскаяния, то неподдельными чертами рисовал безконечность милосердия Божия, пробуждая тем сладостную надежду на помилование, и народ каждый раз выходил из церкви все с более и более очищенным и успокоенным сердцем, возсылая Господу Богу благодарение за то, что ему выпало на долю неизмеримое счастье иметь столь великаго и поистине добраго пастыря-проповедника.
