Итак, встает заря нового понимания. Но если я скажу, что занимается она от душевной щедрости самого Криса, то это вряд ли ему понравится. С серьезностью, которую пословица приписывает Римскому папе, он мне ответит, что просто-напросто следовал известному великому принципу: начинать решение проблемы с того, что лежит на поверхности. С тем же успехом можно сказать, что он начинает с того, что к делу не относится и что в подходе его к материи столь деликатной, как факт плагиата, проскальзывает некое безотчетное донкихотство.
Придание намерению противоположного смысла, урок которого мы взяли сегодня у Фрейда заново, к чему-то, разумеется, ведет, но совсем не обязательно к объективности. Нет сомнения, что если отвлечь внимание прекрасной души от мировой несправедливости, против которой она бунтует, и указать ей на ту роль, которую она в этой несправедливости играет сама, то это пройдет для нее не без пользы. Но это не значит, что противоположное обязательно будет истинным, и если кто-то обвиняет себя в дурных намерениях, то это еще не дает нам достаточных оснований убеждать его, что он ни в чем не виновен.
И все же перед нами прекрасный случай обратить внимание на то, что если существует по крайней мере один предрассудок, от которого психоанализ должен был бы, по идее, психоаналитика избавить, то это предрассудок интеллектуальной собственности. Человеку, по стопам которого мы сейчас следуем, это помогло бы разглядеть в том, каким образом понимал ее пациент, себя самого.
И коли уж преодолен барьер запрета — скорее воображаемого, нежели реального — не позволяющего аналитику делать заключения на фактическом основании, почему бы не заметить, что само содержание идей, о котором идет здесь тяжба, тоже далеко не безразлично, и игнорировать его значит не покидать области абстракций.
Одним словом, то, как сказывается это внутреннее торможение на призвании субъекта, не следует, наверное, оставлять без внимания — при всем том, что его профессиональные последствия представляются, очевидно, более значительными в обусловленной культурой перспективе успеха.
Ибо если в изложении принципов интерпретации, которых держится психоанализ, вернувшийся отныне в лоно ego-psychology, я мог отметить у автора некоторую сдержанность, то при комментировании случая он нам никаких поблажек не делает.
Радуясь попутно совпадениям, которые он почитает счастливыми, с формулами почтенного г-на Бибринга, Крис излагает нам свой метод в следующих выражениях: "Речь идет о том, чтобы в течение подготовительного периода (sic) установить patterns поведения субъекта в прошлом и настоящем (ср. стр. 24). Первым делом следует обратить внимание на отношение к чужим идеям — будь то критика или восхищение, — а затем на отношение этих идей к собственным идеям пациента". Извините, что вынужден следовать тексту шаг за шагом, но мне важно, чтобы относительно мыслей автора никаких сомнений не оставалось. "Когда это проделано, предстоит провести самое детальное сравнение творческой продукции самого пациента с работами его коллег. И только затем искажения, выразившиеся в приписывании другим собственных идей, могут быть проанализированы, а механизм "долга и наличности" сделан сознательным.
Один из блаженной памяти учителей моей юности (чьей мысли, однако, я далеко не до конца оказался верен) однажды очень удачно назвал то, о чем нам здесь говорят, "бухгалтерией". Конечно, в том, чтобы сделать навязчивый симптом сознательным, ничего предосудительного нет, но совсем другое дело состряпать этот символ самому.
С абстрактной точки зрения мне не кажется, что анализ этот — описательный, уточняют нам — принципиально отличается от подхода, которому, насколько это нам известно, следовал первый аналитик этого пациента. Автор ведь не делает секрета из того, что аналитиком этим была мадам Мелитта Шмидеберг, когда цитирует фразу из комментария к этому случаю, который был, по его словам, ею опубликован: "Пациент, который в подростковом возрасте от случая к случаю воровал… сохранил впоследствии склонность к плагиату… Отсюда, поскольку активность была связано для него с воровством, попытка совершения плагиата в науке, и т. д."
Мы не можем проверить, действительно ли вклад в анализ автора этой фразы ею исчерпывается, так как часть аналитической литературы оказалась в наши дни чрезвычайно труднодоступна."
Но зато куда лучше понимаем мы пафос, с которым автор, чей текст мы держим в руках, в заключение провозглашает: "Теперь можно сравнить два типа аналитического подхода".
Ибо по мере того, как он уточняет, в чем состоит его собственный, становится ясно, что анализируя patterns поведения субъекта он пытается, собственно говоря, вписать это поведение Bpattems аналитика.
Разумеется, при этом выясняется и кое-что еще. Так, вырисовываются фигуры отца и деда, создавая ситуацию с тремя персонажами, которая выглядит тем более интересной, что первый из них, похоже, не дотягивал до уровня второго, известного на своей родине как выдающийся ученый. Далее автор изощряется на предмет деда и отца, который был человеком незначительным, — мы бы предпочли, чтобы он получше указал ту роль, которая во всей этой игре принадлежит смерти. Что большие и маленькие рыбы на совместной с отцом рыбалке символизируют классическое "сравнение", занявшее в мире современной ментальности место, принадлежавшее в ушедшие века другим, более галантным — мы в этом не сомневаемся! Но подход ко всему этому выбран, осмелюсь заметить, не слишком удачный.
Единственным доказательством тому с моей стороны послужит обещанный в моем примере состав преступления, т. е. то самое, что демонстрирует нам Крис как свой победный трофей. Полагая, что уже достиг своей цели, он сообщает об этом пациенту. "Интересны только чужие идеи, они единственное, что стоит заимствовать; овладевать ими — вопрос сноровки" (именно так перевожу я слово engineering, потому что думаю, что оно перекликается со знаменитым американским howto — хотя можно перевести и иначе, скажем: вопрос планирования).
«В этот момент моей интерпретации, — рассказывает Крис, я ожидал реакции пациента. Пациент молчал, и сама продолжительность этого молчания- уверяет Крис, ибо последствия у него рассчитаны, — имеет особое значение. Затем, словно пораженный внезапным озарением, он произносит "Каждый день после сеанса, перед завтраком, прежде чем возвратиться на свою работу в бюро, я захожу на такую-то улицу (улицу, поясняет автор, известную своими маленькими, но изысканными ресторанами) и изучаю меню за стеклами витрин. В одном из ресторанчиков на этой улице я и нахожу обычно мое любимое блюдо — сырые мозги".» Вот последнее слово его наблюдений. Но живейший интерес, который я испытываю к случаям, когда горы, повинуясь внушению, рождают мышей, удержит, я надеюсь, еще ненадолго ваше внимание, если я попрошу вас рассмотреть со мной вместе данный случай.
Речь всецело идет об индивидуальной особи рода actingout мелковатой, правда, но зато прекрасно сформировавшейся.
Одно то удовольствие, которое она приносит своему акушеру, приводит меня в изумление. Уж не думает ли он, что перед ним неподдельное обнаружение id", которое его высокому мастерству удалось спровоцировать?
В том, что сделанное субъектом признание вполне может рассматриваться в качестве переноса, не вызывает сомнений, хотя автор и поставил себе задачей — сознательно, что он подчеркивает, — избавить нас от деталей, касающихся — и здесь уже я подчеркиваю — сочленения между средствами защиты (демонтаж которых он только что нам продемонстрировал) и сопротивлением пациента в ходе анализа.
Но сам акт, как понимать его? Не иначе как внезапное проявление изначально отторгнутых "оральных" отношений, что и объясняет, разумеется, относительную неудачу первого анализа.
То, что отношения эти проявляются здесь в форме акта субъекта, оставшегося совершенно непонятым, не несет для этого последнего никаких преимуществ, но зато наглядно показывает нам, во что упирается анализ сопротивлений, состоящий в том, чтобы во имя анализа защиты атаковать мир (patterns) субъекта с целью реорганизовать его по образцу мира самого аналитика.
"" Общепринятый английский перевод фрейдовского термина "Es".
Я не сомневаюсь, что пациент, в конечном счете, с большим удовольствием сядет на диету свежих мозгов и здесь. Поступив таким образом, он уложится в еще один лишний pattern — тот самый, что многие теоретики буквально навязывают процессу анализа, именуя его интроекцией собственного Я аналитика. Надо надеяться, конечно, что и здесь они имеют в виду здоровую его часть. И в этой связи идеи Криса об интеллектуальной продуктивности должны, нам кажется, пользоваться в Америке гарантированным успехом.
Представляется второстепенным вопрос о том, как пойдут у него дела с настоящими мозгами, сырыми, теми, что предварительно подрумянивают в разогретом масле, для чего рекомендуется предварительно снять с них оболочку — операция не из легких. Но все же вопрос это не совсем праздный: представьте себе скажем, что он обнаружит у себя вкус, не менее утонченно-требовательный, к мальчикам нежного возраста — разве не возникнет при этом, в сущности, то же самое недоразумение? И разве это, так сказать, actingout, не окажется для субъекта столь же чуждым?
