Таким образом, противоречие между мыслию об абсолютном ведении Сына (если только оно распространяется и на Самого Отца) и, по крайней мере, одним элементом превосходства самопознания Отца над познанием о Нем Сына неустранимо, и остается только признать, что познание Отца о Самом Себе выше последнего не только в том отношении, что оно есть познание не низшим (субъектом) высшего (объекта), а высшим высшего, — но и в том, что оно превосходит познание Сына по самой интенсивности. То бесспорно, что познание Отца Сыном представляется как в высочайшей степени совершенное: даже такое глубоко внутреннее состояние, как соединенная с самосознанием неизреченная радость Отца, находит адекватное, ἐν κυρία λέξει, выражение в познании Сына. Однако же в последнем есть момент, который заставляет сказать, что эта радость адекватно познается Отцом и после НегоСыном; что бытие От-
319
ца в Его самосознании воспроизводится чище, яснее, чем в ведении Сына. Следовательно, та среда, чрез которую Он созерцает Отца, не абсолютно прозрачна, и та сень, которая окружает Отца и которая, по одному объяснению Оригена, для Сына не существует, — по другому свидетельству, не устраняется безусловно и для Самого Сына.
Ограничение абсолютного совершенства ведения Сына в этом направлении еще довольно понятно: Отец есть начало Сына и Он же Сам является для Сына объектом познания. Но тем необъяснимее ограничения, которые Ориген допускает и в той области познания, где объектом познания Сына является не Отец Сам в Себе, а Его мысль о мире, т. е. тот круг представлений, в котором — по совершенно ясному свидетельству самого Оригена — ведение Сына безусловно равно ведению Отца. Такие ограничения встречаются в толковании Оригена на слова: «О дне же том и часе никто не знает, ни ангелы небесные, ни Сын, а только Отец Мой один» и затем — на слова: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия».
В первом из этих мест Ориген пытается понять слова Спасителя не по отношению только к Его человеческой природе, но и по отношению к Его божеству. Впрочем, эта часть толкования настолько темна, что нелегко решить, знает ли, по Оригену, день и час кончины мира и Сам Отец; поэтому и неудобно выводить отсюда заключение о мере ограничения ведения Сына 1).
1) in Matth. comm. ser. n. 55 p. 874. 875; 1686 sg. Ориген приводит три толкования на это место (Мф. 24, 36). Одно из них относит эти слова исключительно к человеческой природе Христа и притом до ее прославленного состояния (audebit autem aliquis dicere quoniam homo qui secundum Salvatorem intelligitur proficiens sapientia et aetate… proficiebat quidem super omnes scientia et sapientia, non tamen ut veniret jam quod erat perfectum priusquam propriam dispensationem impleret… Ante suam dispensationem dixit, quia nemo scit… neque Filius. Post dispensationem autem impletam nequaquam hoc dixit postquam Deus ilium superexaltavit… Nam postea et Filius cognovit scientiam a Patre suscipiens, etiam de die consummationis et hora, ut jam non solum Pater sciret de ea, sed etiam Filius). По другому болеераспространенному объяснению (alia expositio quae famosior est eis quae jam tradita sunt) Христосговорит это как глава церкви по Своей тесной связи со Своим телом ( ср. 1 Кор. 15, 28); смысл словСпасителя такой: « Я не знаю этого и узнаю только тогда, когда узнают это и члены Моего тела —церкви » (donec enim ecclesia quae est corpus, nescit diem illam et horam, tamdiu nec ipse Filius dicitur scire diem illam et horam, ut tunc intelligatur scire, quando scierint
320
В толковании на второе из приведенных мест евангелия 1) Ориген, напротив, очень ясно ограничивает область абсолютного ведения Сына, а вследствие особенности содержания
et omnia membra ejus). Ho Ориген выставляет еще одно толкование, основанное на сближении этих слов Спасителя с Его ответом апостолам: «не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1, 7). Et quoniam in sua potestate tempora et momenta consummationis mundi… posuit, ideo quod nondum fuerat praedefinitum a Deo, nemo poterat scire. Unumquodque autem eorum quae praefinit, non ab inexperibili praefinit: non possibile est enim hoc. Quod autem praefinit, praefinit principium praefiniendi faciens. Si autem ita est, praefinivit quidem consummationem facere mundi, non autem et tempora et momenta praefinivit quae posuit in sua potestate, ut si voluerit ea augere, sic judicans augeat ea: si autem abbreviare, abbreviet nemine cognoscente. Et ideo de temporibus et momentis consummationis mundi in sua posuit potestate, ut consequenter humano generi in suo arbitrio constituto talia vel talia agenti definiat judicium debitum. Multa et in prophetis est invenire ad utilitatem audientium scripta, praeceptis et denuntiationibus quasi non praeveniente quidquam de eis, sed puniente quidem si peccaverint, salvante autem si praecepta servaverint. Et sicut in illis non introduxit scriptura Deum praefinientem, sed secundum utilitatem audientium proloquentem, sic intelligendum est et de die consummationis et hora. По этому воззрению, Бог предопределил кончину мира — так сказать — только в принципе, — как закон, что мир необходимо должен прекратить свое существование в данной форме; но подробности, как, напр., день и час кончины мира, Бог поставил в зависимость от свободной воли разумных существ и «положил в Своей власти»; поэтому предполагается возможность передвижения даты кончины мира: по Своей воле, по Своему суду, Бог может и продолжить и сократить существование мира без чьего бы то ни было ведома. Эта последняя черта ограничивает область ведения Сына, но вся теория представляет в странном свете всеведение Божие. Если эта возможность продления или сокращения срока существования мира предполагается как реальная; если Отец действительно не предрешил, что кончина мира последует в определенный момент, то нет возможности отклонить тот вывод, что этого дня и часа не знает и Сам Отец. Если же, несмотря на свободу воли человека, срок существования мира реально неподвижен, и — так как Богу известны все возможности человеческой воли в их фактическом осуществлении — день кончины мира, несмотря на условность его предопределения, имеет в божественном ведении всю определенность и неизменность совершившегося факта, то остается только повторить тот вопрос, с которого Ориген начинает свои рассуждения: каким образом Сын, зная Отца, не знает этого дня и часа? как Отец скрыл это от Сына (quomodo qui confidit se cognoscere Patrem — Matth. 11, 27 — Patrem quidem novit, diem autem… non novit? et quomodo hoc abscondit Pater a Filio?), так что этот момент ведения Отца не имеет адекватного отражения в Его чистом зеркале — Сыне?
1) in Matth. comm. ser. lat. n. 92 p. 903; 1743. haec ergo voluntas quam dicit: Matth. 26, 39, non est secundum substantiam divinam et impassibilem, sed secundum
321
евангельского текста это ограничение распространяется и на самую волю Сына. Объяснив эти слова Спасителя из двойства естеств и воль Его в том смысле, что здесь говорит не божественная и бесстрастная Его природа, а слабая человеческая, Ориген присоединяет еще весьма своеобразное толкование, которое переносит предполагаемое словами Спасителя состояние нерешительности в самую божественную Его природу. Это последнее воззрение высказано Оригеном в двух формах,
naturam humanam ejus et infirmam [ad mart, exhort, n. 29 p. 292; 600. ὅρα τοίνυν εἰ δὐνασαι, παντὸς μαρτυρίου καθ' ὁποιανοῦν πρόφασιν ἐξόδου μαρτυρίου καλουμένου, τοῦτο φάσκειν, ὅτι οὐ τὸ γένος τοῦ μαρτυρίου παρητεῖτο, λέγων· «Παρελθέτω ἀπ' ἐμοῦ τὸ ποτήριον τοῦτο» (ἔφασκε γάρ ἀν, Παρελθέτω ἀπ' ἐμοῦ τὸ ποτήριον), ἀλλά τάχα τὸ εἷδος τόδε. Καὶ πρόσχες, εἰ δυνατὸν ἐνορῶντα τὸν Σωτῆρα τοῖς εἴδεσιν, ἴν' οὕτως ὀνομάσω, τῶν ποτηρίων, καὶ τοῖς δι' ἔκαστον γενομένοις ἄν, καὶ καταλαμβάνοντα μετά τινος βαθυτάτης σοφίας τάς διαφοράς, τόδε τὸ εἷδος τῆς ἐξόδου παραιτεῖσθαι τοῦ μαρτυρίου, ἀλλα δὲ τάχα βαρύτερον αἰτεῖν λεληθότως, ἴνα καθολικώτερόν τι καὶ ἐπὶ πλείους φθάνον εὐεργέτημα ἀνυσθῆ δι' ἑτέρου ποτηρίου."Οπερ οὐδέπω ἦν θέλημα τοῦ Πατρός γενέσθαι σοφώτερον παρὰ τὸ βοὐλημα τοῦ Υἱοῦ, καὶ παρ' ὃ ἑώρα ὁ Σωτήρ, ὁδῶ καὶ τάξει οἰκονομοῦντος τὰ πράγματα]. Altera autem interpretatio loci hujus est talis, quoniam quasi Filius charitatis Dei, secundum praescientiam quidem diligebat eos qui ex gentibus fuerant credituri; Judaeos autem, quasi semen patrum sanctorum, quorum adoptio, et gloria, et testamenta, et repromissiones, diligebat, quasi ramos bonae olivae. Diligens autem eos videbat qualia erant passuri petentes eum ad mortem, et Barabbam eligentes ad vitam; ideo dicebat dolens de eis: «Pater, si possibile est, transeat calix iste a me». Rursus revocans desiderium suum, et videns quanta utilitas mundi totius esset futura per passionem ipsius, dicebat: «sed non sicut ego volo, sed sicut tu». Videbat adhuc propter ilium calicem passionis, etiam Judam qui ex duodecim unus erat, filium fore perditionis. Rursus intelligebat per ilium calicem passionis, principatus et potestates triumphandas in corpore suo (Coloss. 2, 15). Propter hos ergo quos in passione sua nolebat perire, dicebat: «Pater, si possibile est, transeat calix iste a me»; propter salutem autem totius humani generis, quae per mortem ejus Deo fuerat acquirenda, dicebat quasi recogitans: «sed non sicut ego volo, sed sicut tu»; id est, si possibile est ut sine passione mea omnia ilia bona proveniant, quae per passionem meam sunt proventura, transeat passio haec a me, ut et mundus salvetur, et Judaei in passione mea non pereant. Si autem sine perditione quorumdam, multorum salus non potest introduci, quantum ad justitiam tuam [ibid. n. 75 p. 904; 1746. quod enim dicebat, «si possibile est», non ad potentiam Dei referebat solam, sed etiam ad justitiam ejus: quoniam in quantum ad potentiam quidem Dei, omnia possibi- lia sunt, sive justa, sive injusta; quantum autem ad justitiam ejus… non sunt omnia possibilia, sed ea sola quae justa sunt], non transeat sicut ego volo, sed sicut tu. Ac si dicat: ista quidem est mea voluntas, sed quoniam tua voluntas multo eminentior est, quasi ingeniti Dei, quasi Patris omnium, propterea magis volo tuam voluntatem fieri quam meam.
322
которые, впрочем, различаются между собою только по полноте и некоторым подробностям. В одном месте Ориген свое толкование обосновывает главным образом на слове «сия» (да минует сия чаша).
«Если мученичеством называется всякая мученическая кончина независимо от ее цели (πρόφασις), то смотри, нельзя ли сказать, что Спаситель отклонял от Себя не мученичество вообще, как род (in genere), говоря: „Отче! Да минует Меня чаша сия"(потому что в таком случае Он сказал бы: „да минует Меня чаша") но, может быть, только данный вид его. И посмотри, не возможно ли понимать это в том смысле, что Спаситель, созерцая, — если можно так выразиться, — различные виды чаш и возможные последствия каждой из них и с некоторою глубочайшею премудростью понимая их различия, — отказывается от данного вида мученической смерти, но вместе с тем подразумеваемо просит более тяжкого ее вида, чтобы посредством другой чаши совершить благодеяние более всеобщее, распространяющееся на большее число существ. На это, однако, не было соизволения Отца, который устрояет все чинно, воля которого мудрее, чем воля Сына и чем то, что предусматривал Спаситель».
