Отец Василий ведет по возможности уединенную жизнь, чуждаясь посторонних встреч и разговоров. Когда его спросили – где легче молиться, в церкви или в келлии? – он ответил: «Я не знаю, как кому… Но говорят, что в церкви, как на корабле, – другие гребут. А в келлии – как в лодке: сел на весла и будь добр, греби. Хватит ли сил?..»
Келлия о. Василия была в ветхом деревянном братском корпусе. Как она выглядела, что в ней находилось, мы отчасти знаем из воспоминаний бывавших в ней. Там была раскладушка, на которой лежали доски, а сверху войлок В головах же два с половиной кирпича из старого склепа преподобного Амвросия (оптинцы почти все кирпичи оттуда взяли себе на возглавия). Вместо стула – толстый чурбак. Из икон: великомученица Параскева с тремя святителями; большая репродукция Св. Троицы преп. Андрея Рублева, для которой о. Василий сделал очень красивую рамку из расщепленных березовых веток Была еще написанная Павлом Бусалаевым для о. Василия икона трех святых Игоря, Черниговского и Киевского Великого Князя, Василия Блаженного и Василия Великого. Иконы на божнице иногда менялись: то ему дарили, то он раздавал. Возле них лежали разные святыньки. На аналое лежала Псалтирь. На столе и на ветхой этажерке книги стопами… Евангелие с многочисленными закладками… В пустой книжной полке, поставленной на стол – фотографии оптинских старцев. На стене – фотопортрет архимандрита Иоанна (Крестьянкина), про которого он говорил: «Вот истинный старец. Вот молитвенник. Как он мне близок!»
В тумбочке, обитой пластиком, он держал чайные принадлежности. Отец Марк вспоминал: «Там же был пакет с конфетами. На протяжении долгого времени, по меньшей мере года, я наблюдал такую картину, что он благословлял уходящим конфеты – «Белочку», завернутую в желтую фольгу конфету с орехами и еще какую-то другую… Сколько там было этих конфет, я не знаю, потому что иногда он давал по три… Это был какой-то бездонный пакет. У него руки большие, движения размашистые… Он запускал руку в этот пакет, шарил, доставал: "На вот тебе!"»
Из книг, бывших в келлии, в частности упоминают дореволюционного издания требник, «Лествицу», творения святителя Игнатия, включая его «Отечник». Святитель Игнатий был для о. Василия едва ли не главным руководителем в его духовной и вообще монашеской жизни. Иеромонах Ф. вспоминает, что о. Василий «читал о монашестве святителя Игнатия, перечитывал много раз, – изо всех сил старался следовать». Из сочинений святителя Игнатия о монашестве главное – «Приношение современному монашеству», занимающее почти весь пятый том его сочинений. Это полное руководство для инока, разделенное на два отдела. Первый: «Правила наружного поведения для новоначальных иноков»; второй: «Советы относительно душевного иноческого делания» (50 глав). Во второй отдел включены также как бы предваряющие «Отечник» выписки из творений святых Макария Великого, Марка Подвижника, Исайи Отшельника, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника. Это сочинение в сжатом виде обнимает весь круг вопросов, связанных с житием монаха. В первом томе сочинений святителя есть еще одна довольно обширная работа на эту тему – «О монашестве. Разговор между православными христианами, мирянином и монахом». Однако у святителя Игнатия и все другие его сочинения, а также и письма его, посвящены не чему-нибудь иному, а только жизни духа, поискам путей к вечному спасению во Христе. Это все писания неустаревающие и, вместе с тем, преисполненные древнего монашеского духа. Недаром «Отечник» и заключает собрание творений святителя: все прочие произведения как бы подводят к нему.
Отец П., оптинский иеромонах, вспоминал признание о. Василия: «Говоря о современном монашестве, он признавал, что мы сейчас не можем повторять тех подвигов, которые несли древние… Но все равно, – говорил о. Василий, – мое сердце на стороне того монашества». Это очень хорошо видно по дневнику о. Василия – весь его строй дышит духом древности, а кроме того, есть там и примеры слов и действий Великих – Арсения, Антония, Пимена и других преподобных.
«Отечник» о. Василий прочитал еще в миру. Против некоторых мест он поставил карандашом «птички» (60 отметок). Вышло так, что выделенные отрывки рисуют душевнее устроение о. Василия, сложившееся в своих началах к тому времени, когда он стал иеромонахом. Больше всего отмечены им места из поучений святых Антония Великого и аввы Исайи. «Никого, ни по какой причине, не обличи в недостатке его», – сказал св. Антоний. О. Василий никогда не обличал, старался не осуждать никого. «Сын мой! – говорит св. Антоний, – не умножай слов: многословие удалит от тебя Духа Божия», и еще о том же: «Сын мой! Великая слава приобучиться молчанию. Молчание – подражание Господу нашему, Который ничтоже отвеща, яко дивитися Пилату». Немногословие о. Василия и удаление его от всяких бесед засвидетельствовано многими из знавших его. Снова Антоний Великий: «Никому не предлагай того, никого не учи тому, что прежде сам не исполнил на деле», – о. Василий строго следовал этому требованию. Еще св. Антоний: «Жизнь души есть непрестанное памятование и любление Бога. Это по преимуществу должно быть именуемо жизнью души и духа». Этой-то жизнью и жил в Оптиной Пустыни о. Василий. «Сказал авва Марк авве Арсению: по какой причине ты избегаешь общества и беседы с нами Арсений отвечал: знает Бог, что я люблю вас, но не могу быть вместе и с Богом и с человеками… Не могу, оставив Бога, быть с человеками». О. Василий не отвечал такими словами на подобные вопросы, но поступал (есть и этому много свидетельств) так же, как авва Арсений.
Вот поучает авва Исайя (перед цитатой скажем, что здесь все, без преувеличения, приложимо к о. Василию): «На вопрос: в чем состоит смирение? – авва Исайя отвечал: смирение состоит в том чтоб человек сознавал себя грешным пред Богом – не сделавшим ни одного доброго дела, благоугодного Богу. Возделывается же и выражается смирение следующими действиями: когда кто сохраняет молчание, когда не вменяет себя ни в каком отношении, когда уклоняется споров, когда кто послушлив, когда держит глаза опущенными к земле, когда имеет постоянно смерть пред взорами ума, хранит себя от лжи, удаляется от суетных и греховных бесед, не противоречит старшим, не настаивает на своем мнении и слове, переносит поношения, ненавидит праздность и негу понуждает себя на телесные подвиги, когда никого не оскорбляет».
Слова аввы Силуана также созвучны внутреннему устроению о. Василия: «Возлюби смирение Христово и старайся соблюдать во внимании ум твой во время молитвы; где бы ты ни был, не выказывай себя остроумным, и Бог дарует тебе умиление». Еще в миру, будучи человеком очень известным, заметным, уважаемым и многими любимым, он удивлял всех своей молчаливостью, нежеланием первенствовать в беседах, хотя, несмотря на это, его кратко высказанное мнение принималось всеми как самое разумное решение того или иного вопроса. Уже тогда он строго держал пост, читал духовные книги, все более проникался любовью к монашескому образу жизни. В Оптиной Пустыни эти дары Божьи он старался умножить. Так что в «Отечнике» святителя Игнатия о. Василий отмечал то, что глубоко сродно было его христолюбивой душе.
Оптинские иноки припоминали потом все, что знали об о. Василии. Их рассказы удивительны: подвижник старался все скрывать от людей, а Господь ставил его в пример другим и особенно – после его мученической смерти. Вот говорит о. И.: «Он был удивительно цельный человек и очень богато одаренный… У него все было стройно и осмысленно… У него никогда не было человекоугодия, – он был перед Богом, это его редкое качество выделяло его, пожалуй, из всех братии, кого я знал… Требовательность к себе была у него предельная: никаких компромиссов, ни малейшего самооправдания, только грех… он очень был чутким к голосу совести…
Это один из тех людей, который без Оптины не мыслил своей жизни… Он часто ходил на могилы к старцам. У него жизнь, конечно, была сокровенная, и это было естественно. Как настоящий монах, он многое скрывал… Он умел хранить уста. Празднословящим его или, тем более, злословящим или осуждающим никто никогда не видел… Он старался избавиться от всего, что мешает жизни духовной… Стремление к Богу – именно этим объяснялось его постоянное сильное желание очищения, потому что грех разделяет нас с Богом. Это дар видения греха, самый драгоценный дар, который прежде всего нам необходим… Он нес его в такой полноте, в какой я не видел у молодых ни у кого… Он верил Промыслу Божию непоколебимо и молился нашим старцам, а особенно близок был ему батюшка Амвросий, и совершенно явно, что он получал благодатную помощь и просвещение… Если возможно было ему как-то уединяться, скажем, на неделе, он всегда уединялся… Это может понять только человек, который живет внутренней жизнью, монах… Он был все время в состоянии покаяния и плача… Он шел этим единственным путем, о котором говорили святые Отцы, – трезвения и молитвенного покаяния и плача. В нем он все время пребывал. И когда терял его, то всегда старался восстановить. Он читал много, и по мере того как читал, находил ответы на свои вопросы. Конечно, не только святителя Игнатия. Епископ Игнатий действительно много дает, многие вещи разъясняет для монахов истинного делания нашего времени. Епископ Феофан универсален – он для всех, а вот для монахов, для людей монашеского устроения, прежде всего – святитель Игнатий и старцы. О. Василий выбрал верный курс изначально, поэтому он шел как корабль… Не было никаких перерывов – все постоянно. Он на подворье полную тяготу послушания нес, как там ни было трудно… Послушание он нес без всякого ропота».
