Наконец, два иподиакона торжественно ввели меня внутрь алтаря. Помню, как водили вокруг престола и облачали в одежды иеродиакона. Владыка возложил мне на голову руки, прочитал молитвы и я впервые причастился из рук архиерея вместе с другими служащими иеродиаконами. Затем я дрожащим голосом произнес заключительную ектинию литургии и служба закончилась. Все священники искренно поздравили новичка, но некоторым из монахов не понравилось мое быстрое рукоположение в иеродиаконы. Впрочем, это быстро забылось, перекрытое в душе новыми благодатными переживаниями от служения в литургиях.
Благочинный, заметив, что я с большим благоговением отношусь к отцу Кириллу, стал постоянно записывать меня на все праздничные богослужения, на которых служил батюшка. За это я был ему очень благодарен, но из-за того, что он к тому же записывал меня, нерасторопного и незнающего тонкостей службы, на литургии с наместником, зорким и проницательным человеком, сильно переживал. Вскоре для меня открылся повод по достоинству оценить благородство характера нового настоятеля монастыря. В Лавру приехал митрополит Американской Православной Церкви и я с ужасом убедился, что поставлен служить на совместную литургию.
Делать нечего, нужно было служить. Лаврский архидиакон, благоволивший ко мне, большой почитатель отца Софрония, беседы которого он давал мне слушать в записи на пленках, пожалел меня и оставил мне всего две малые ектении. В мои обязанности входило каждение вместе с другим иеродиаконом при множестве служащих священников в присутствии митрополита и наместника, а также помощь в службе при неизбежной на таких богослужениях толчее, что давалось с большим напряжением, потому что очень не хотелось ошибиться. Во время каждения случилось так, что, кадя пред престолом, от волнения я ударил кадилом об его угол. Раздался грохот. Пылающие угли высыпались на ковер, от которого повалил удушливый дым. Расторопный пономарь, мой друг отец Игнатий, ловко убрал рассыпавшиеся угли на совок и погасил тлеющий ковер. Инцидент быстро закончился. Когда я решился поднять голову, весь красный от смущения, то встретил изучающий и сочувствующий взгляд американского митрополита. Лицо наместника оставалось безстрастным.
Я трепетал смотреть на архимандрита, не зная его реакции на мою неловкость, хорошо помня непреклонную строгость и властность предыдущего наместника. После завершения литургии, когда иподиаконы помогали архиерею снимать его облачения, я подошел к настоятелю и, как можно убедительнее, попросил прощения за причиненные неприятности:
— Простите, отец наместник, что я ударил кадилом о престол и рассыпал уголь…
Архимандрит прямо посмотрел мне в глаза:
— Вот если бы ты наступил мне на ногу и попросил прощения, тогда это было бы к месту! А здесь сам смотри за собой и впредь так не делай! — я поклонился и отошел в раздумье: обычно такие ошибки на торжественных службах грозили тем, что совершивших промах убирали с глаз долой, и это соблюдалось неукоснительно.
Помню строжайшую дисциплину, царившую в монастыре в самом начале моего пребывания в Лавре. Если у монаха, разносившего подносы во время приема Патриарха, падала с подноса вилка, то одного движения брови начальства было достаточно, чтобы незадачливого помощника больше уже никогда не видели с подносом. Теперь же монастырь возглавил совершенно другой человек. Благородство сквозило в его словах и, как он потом это доказал, в его поступках. К тому же от доверенных монахов я узнал, что он прожил некоторое время на Кавказе, в Абхазии, подвизаясь там в уединении. С тех пор мое уважение к этому человеку только увеличилось, хотя его острый ум иногда заставлял меня быть осторожным в словах, которые нужно было тщательно подбирать, прежде чем отвечать на его вопросы.
Итак, меня, с благословения наместника, отпустили в паломничество в Дивеево… Но прежде всего я пришел узнать волю Божию к отцу Кириллу:
— Батюшка, есть у меня давнишнее желание, но боюсь поступить по своей воле!
— А что такое?
— Очень хочется побывать в Дивеево, но как вы благословите? Не знаю, полезно ли мне выезжать в мир ради паломничества?
— А как у тебя на сердце?
— Если скажете не ехать, не поеду. А если благословите, то помолился бы там с радостью…
— Тогда поезжай, Бог благословит! Только возьми благословение у отца наместника.
Так исполнилась давняя мечта моей юности!
Дивеево — удивительное место на земле, живой рай! И тем более удивительный, что я застал его в годы полного разорения. Вместе с лаврским водителем мы к вечеру приехали в Дивеево на стареньком «Москвиче». Еще на подъезде к этим святым местам я увидел, как посреди безкрайних полей на линии горизонта встает силуэт собора удивительной красоты, словно достигающий куполом неба. Но при ближайшем рассмотрении картина предстала ужасающая: разрушенный и оскверненный красавец-собор, без дверей, без окон, стоящий среди мусора и запущенных бараков каких-то рабочих поселений; на месте знаменитой канавки Матери Божией валялись отбросы, ее сделали помойкой. Кое-где стояли уродливые туалеты. Второй собор выглядел не лучше — совершенно разоренное здание, удручающее своим видом.
Но не это потрясло душу. Ее потрясло главное открытие, которое своей очевидностью являло несокрушимость духовных святынь: если истребимо все, что может быть возведено человеческими руками, то святую благодать не истребить никому и никогда! Это невозможно сделать никакими человеческими усилиями! А благодать над этим местом, подобно Божественному куполу, стояла такая, что перехватывало дух и на глазах выступали слезы.
На вечерне мы помолились в маленьком храме села Дивеево, где священник рассказал нам о старице Мельничной пустыни схимнице Маргарите. Помню ее неказистый домик — низенькую деревянную хибарку, и ее саму — крепкую подвижную старушку с удивительными живыми глазами, стойкую верой монахиню, которую не сломили никакие бури и испытания. Мы подарили ей лаврские гостинцы и иконы и с благоговением приложились к большому железному кресту преподобного Серафима. Разузнав дорогу к Саровскому источнику, приняли к сведению советы о всевозможных предосторожностях, чтобы не попасть в руки охраны и в зубы их овчарок. Тогда это была закрытая секретная зона. Мы с большой осторожностью пробрались к источнику и окунулись в нем. Благоговейным чувством от молитв у могилок преподобных сестер Дивеевских и основательницы монастыря закончилось наше паломничество. Покидал я пустынное Дивеево переполненный благодатной радостью, охватившей душу и сердце. К ней примешивалась грусть о чудовищном поругании Дивеевских святынь. Оставалось лишь верить пророчеству преподобного о будущем расцвете Дивеево и Сарова, что в дальнейшем и исполнилось.
Преподобный Серафим вызвал в моей душе сильнейшее переживание. Ошеломленный величием Дивеевской благодати, я сделал перепечатанную машинописную копию книги святителя Серафима Чичагова «Серафимо-Дивеевская летопись» своей настольной книгой. Я читал ее и перечитывал вновь по нескольку раз и все годы в Лавре были связаны с жизнью и учениями преподобного Серафима. А Дивеевские юродивые стали в тот период моими любимыми святыми. Мне посчастливилось раздобыть копию портрета блаженной Пелагеи и в келье я с благоговением любовался ее ангельским ликом, проливая слезы над книгой, вспоминая ее вышеественное терпение и размышляя об удивительной жизни под водительством Дивеевского старца.
Мой интерес привлекли в ту пору все чудеса и явления Пресвятой Богородицы по всему миру: в Португалии, в Фатиме, затем в Каире и Лурде. Теперь мне стало понятно, почему в сумерки группа верующих женщин каждый вечер читала нараспев Акафист Божией Матери у ворот Лавры, поглядывая на купола Предтеченского храма: то ли они ожидали там явления Богородицы, то ли кто-то из них увидел там Деву Марию с Младенцем.
Разгоряченный подвигами юродивых и блаженных, истории которых потрясли меня в «Летописи», я отправился к отцу Кириллу и на исповеди признался батюшке в сильном желании подражать жизни юродивых.
— Кем-кем ты хочешь быть? — переспросил старец, внимательно глядя мне в глаза.
— Юродивым, батюшка, если благословите… — с замиранием сердца ответил я.
— Ну уж нет, такой подвиг не по нашим силам… — строго ответил старец, а затем, мягко толкнув меня теплой ладонью в лоб, с усмешкой добавил:
— Выбрось это из головы…
— Батюшка, а как наша Церковь относится к явлениям Матери Божией за границей? — отважился спросить я.
— Как относится Православная Церковь к этому? — старец задумался. — Не принимаем и не отвергаем — таково наше отношение. Мы к явлениям Ее на Западе относимся осторожно. Рассказывают, что есть Ее пророчества в Португалии о России, но все они или закрыты в Ватикане, или перетолкованы католиками в их собственном духе.
