Через неделю за мной приехал младший брат отца и забрал к себе. Он жил в Хайфе. Приехали поздно ночью. На следующий день решили пойти в «Храм всех святых». В нем похоронен основатель бохайской веры — Магомед. По-другому храм называют Бохайским. Магомед объединил три главных религиозных течения в одно — христианство, мусульманство и буддизм. Бохайский храм самый богатый в мире. В соответствии с религиозными предписаниями каждый член общины должен раз в месяц делать взнос в размере 100 американских долларов. Храмы бохайя имеются почти во всех странах. Потом я узнал, что в Москве тоже есть бохайская община и храм. Хайфский храм является особым. Там нет религиозных отправлений. Храм посещают почитатели бохайской религии, но он известен потому, что вокруг храма посажены многочисленные растения и деревья со всего мира. На дорожках и аллеях стоят дорогие статуи и скульптуры. За чудесным садом ухаживает многочисленная прислуга. Со всего мира приезжают туристы посмотреть на диковинные растения. По своей красоте сад Бохайского храма не уступает другому чудесному месту — садам Ротшильда. К сожалению, в первый раз меня не пустили в Бохайский храм охранники, заявив, что пройти в храм можно только с длинным рукавом и в брюках. Стояла жара и я надел майку вместо футболки. Было жаль, но правила есть правила. У меня оставалось слишком мало дней, чтобы снова сюда прийти. Сады Ротшильда я смог посетить вместе с экскурсией. Экскурсоводу было около 35 лет. Но когда он снял с головы панаму от солнца, то оказалось, что он полностью седой. Его взгляд был как бы опустошенным. Он служил на территориях и участвовал в военных действиях. То, через что он прошел, превратило его в старика. Мне доводилось видеть тех, кто воевал в спецназе в Афганистане и Чечне. Между экскурсоводом и нашими солдатами было что-то общее. Тогда я не придал этому особого значения — просто обратил внимание на то, что экскурсовод уже весь седой. Понимание пришло много лет спустя.
В этот раз я поехал в двухдневную экскурсию. С утра мы посетили Кесарию, а во второй половине дня отправились в Иерусалим. У нас набралась в основном группа из России и Украины, но были и поляки — не евреи. Вернее отец был еврей, а его жена полячка. С ними было трое детей в возрасте от 3х до 8 лет. Детям было тяжеловато, но ничего. По экскурсионному плану мы не должны были посещать Старый Иерусалим, но экскурсанты договорились с гидом, чтобы посетить Храм Гроба Господня на Голгофе. Гид был не против, но сказал, что надо скинуться водителю по 10 шекелей с каждого, чтобы он не возражал, что тратит свое время. Нашим водителем был араб-друз. Ему было лет сорок-сорок пять, плотный лысоватый с небольшим животом. В общем, обычный дядька кавказского типа. Он был женат, но в экскурсию с собой взял любовницу. Девушке-арабке было под тридцать. Правильного телосложения, идеальные черты лица (европейский тип), длинные черные волосы. Трудно было поверить, что вообще возможен такой цвет. Среди нас тоже были чернявые, но они казались блондинами на фоне ее волос. Сказать, что девушка была красивая, все равно, что ничего не сказать. Арабские сказки не врали, воспевая красоту арабских девушек.
Около пяти вечера мы подъехали к Старому Иерусалиму к знаменитым Яфским воротам, через которые Иисус Христос въехал в город верхом на осле. Выйти мы должны были через ворота из которых Христа вели на казнь. Водитель должен был объехать старый город и поставить машину у выхода через два часа после нашего прохождения внутрь города.
Старый Иерусалим разделен на три части — христианскую, мусульманскую и еврейскую. В начале мы попали на христианскую территорию. Во дворе стоял христианский колледж. Вдоль стен домов находились многочисленные лотки, с которых местные арабы торговали иконами, крестиками вперемежку с футболками, кепками, бижутерией и косметикой. На мне была кепка, которую мне подарил племянник. На ней была надпись на иврите. Все говорили, что в ней я не отличаюсь от коренного израильтянина. И действительно арабы приветствовали меня традиционным «шалом», в то время как других членов нашей туристической группы они приветствовали по-русски — «Здравствуйте, о росски?». Мы прошли узкими переулками, свернули налево, затем направо и вышли во двор Храма Гроба Господня на Голгофе. С одной стороны к Храму примыкала большая мечеть. Ее высокий минарет выходил прямо во двор Храма. Было около 5 часов. Вдруг с минарета послышалось надрывное пение муэдзина. Его сильный чистый голос разносился по всей округе. Не смотря на это во дворе Храма было тихо. Это был последний день христианской пасхи и, внутри Храма шла служба. Одна часть здания находилась на реставрации, но центральный вход был свободен. Немногочисленные туристы фотографировались во дворе на фоне здания. Мы не спеша, вошли внутрь. И тут произошло удивительное. Неожиданно я ощутил нечто вроде мощного вихря или волны, которая подхватила меня и потащила за собой. Меня зашатало. Волны теплого воздуха, пропитанного ароматом многочисленных благовоний, обдавали мое тело. Напротив входа стояло что-то вроде перекладины на столбах. На нее были повешены стеклянные или хрустальные сосуды, украшенные золотыми цепочками и камнями. Сосуды были матовые и внутри них колыхалась прозрачная жидкость. Под ними находилась огромная каменная плита, перед которой люди становились на колени и прикасались к ней обеими руками. Это была «Плита Гроба Господня». Та самая плита, преклониться перед которой стремились рыцари крестовых походов. Позади на стене была изображена фреска снятия Иисуса с креста. Она была не меньше 30 метров в длину и метров 5 в высоту. Я был на столько поражен новыми ощущениями и самим местом, что забыл снять кепку. Когда немного пришел в себя, то сразу содрал ее с головы. Вообще в Храме было полутемно, горело множество свечей и сосудов. Внутри здания преобладало два цвета — золотой и красный, скорее даже пурпурный и немного серебряного. Внутри оказалось полно народа. Одновременно шло три службы — православная, католическая и византийская. Основная часть здания была поделена между католиками и православными, два зала принадлежали византийской церкви. В византийской части преобладал красный цвет. Помещение было огромным и величественным, но нас туда не пустили. Католическая часть была похожа на внутренность католического собора. Внутри огромного зала с готическими колонами находились католические монахи и послушники со свечами в руках. Перед огромным алтарем стоял римский кардинал и епископы. Католики пели единым хором. Их голоса сливались с ароматическими испарениями и порождали тот самый вихрь, который едва не сбил меня с ног при входе в здание. Вырываясь из зала вихрь, соединялся с потоком православной службы. Православное песнопение казалось более слабым, чем католическое, но и от него рождался мощный энергетический поток. Оба потока смешивались между собой, порождая целую бурю, которая волнами накатывалась на небольшое строение, которое находилось внутри Храма. Здание внутри здания — очень интересно. Внешняя часть здания принадлежала католической церкви. Само здание было черным. Я не мог понять, что это за материал — дерево или камень. На наружных стенах были многочисленные иконы и лампады. Поляки встали перед зданием на колени, и я понял, что для них это великая святыня. Глаза людей горели лихорадочным огнем, словно они приняли наркотик. Внутренняя часть принадлежала православной церкви. Туда можно было пройти по узкому коридору. Из него вы попадали в небольшое помещение с изобилием красного и золотого. Там находился православный священник, держащий в руках зажженную свечу. Вообще все освещалось только ими или светильниками. Затем мы отправились к месту, где по преданию был распят Иисус Христос. В том месте, где был вбит крест, построен крест из дерева, на котором в полный рост изображен Господь Иисус Христос. Прямо под его ногами имеется ниша. Именно в ней зажигается первая пасхальная свеча. Множество людей проходили в нишу и вставали на колени под ногами Господа. Многие люди просто вставали на колени перед распятием. Я внимательно присматривался к окружающим и заметил, что большинство людей испытывают самые искренние чувства, веру. Это не было показным, это было то, что шло от сердца. Казалось, что глаза таких людей и сами они светятся как бы изнутри. Наша группа разделилась на две части — тех, чьи глаза горели верой и тех, кем двигало чистое любопытство. Они не изменились, в них не было света. Они щелкали затворами фотоаппаратов и видеокамер. Таких было много не только в нашей группе. Справа от распятия на стуле сидела православная игуменья. Когда сверкали вспышки фотокамер, она недовольно хмурилась и поджимала тонкие губы. По бокам от нее стояли два высоких и крепких монаха, застывших в полной неподвижности.
Мы снова спустились вниз, и подошли к плите у входа. Внезапно я ощутил порыв тоже встать перед ней на колени. Что-то подсказывало мне, что если я опущу левую руку на плиту и попрошу исцеления от экземы, оно обязательно произойдет. Я так и сделал. Я не мог сказать к какой религиозной концессии принадлежу, но одно знал твердо — Бог есть и он исполнит любое мое пожелание, если оно исходит от сердца.
