и настоятель в конце концов его отпустил.
Вскоре в дверь настоятеля тихонько постучали. Монах вернулся с чашкой горячего супа.
«Зачем ты принёс мне суп?» – спросил аббат.
«Я подумал, что от всей этой ругани и криков вы могли охрипнуть. Съешьте немного супа, чтобы успокоить горло», – ответил монах.
После этого случая монах мог раздавать столько ряс, сколько хотел. Настоятель понял, что бессмысленно пытаться его переучивать. Его душевная щедрость была столь бескорыстной, что он никогда даже не задумывался о своей внешности или удобстве, а его сострадание к своему настоятелю, который его ругал, – несправедливо ругал, как сказали бы многие, потрясало в особенности. Очевидно, что этот монах был настолько духовно продвинут, что пытаться его поучать было столь же бессмысленно, как преподавать физику Альберту Эйнштейну.
По сложившейся за долгие века традиции мы едим всю полученную еду из нашей чаши для сбора подаяний. У нас не бывает первого и второго блюда. Карри может быть смешано со сладостями. Или клубничное мороженое – со спагетти болоньезе. Я стал специалистом по изобретению собственных видов фьюжн-кухни. Откровенно говоря, не могу вам порекомендовать повторять это. Я уговариваю себя, что в желудке всё равно всё перемешается. Но по дороге вниз эта пища, как правило, имеет весьма причудливые вкусовые оттенки.
Я слышал об одном настоятеле в Англии, который хранил все остатки собранной за день милостыни в большой миске в морозильнике. Каждое утро он разогревал эту миску, добавляя в неё подношения, полученные в этот день. Большой ложкой он смешивал всё вместе, создавая весьма пикантную кашицу. После этого он передавал каждому монаху его дневную порцию. Он делал так на протяжении трёх месяцев, и все его монахи либо оставили монашество, либо разбежались по другим монастырям. Они просто больше не могли этого выносить!
Чаши для подаяний традиционно были глиняными, но это изменилось задолго до меня. Моя чаша для подаяний, которую я получил от своего спонсора после монашеского посвящения, была железной. Чтобы она не ржавела, я закалил ее в большом костре, оксидировав её поверхность. В Таиланде существует особый вид деревьев, листья которых при измельчении выделяют некое подобие моющего средства. Мы использовали эти листья, чтобы мыть наши чаши.
Это было не единственное лесное растение, которое мы использовали. Даже Тарзан мог бы нами гордиться! Мы ухаживали за нашими зубами с помощью особого вида дерева. Сначала мы отрезали кусочки размером с зубную щётку, а затем с помощью деревянного молотка размолачивали их до такой степени, пока они не становились мягкими, как грибы, и не разделялись на тоненькие полоски. Эта отбитая древесина была слегка горьковатой на вкус и, как предполагалось, обладала лечебным эффектом. Мы называли эти полоски «зубным лесом». Они были популярным подношением нашему учителю или старшему монаху.
Все мы недоедали. Многие из нас заболели из-за укусов лесных насекомых. Но мы выжили. Грубость жизни и её тяготы нисколько не умаляли нашего счастья. На самом деле это лишь усиливало наше ощущение благополучия. Мы жили очень просто, довольствуясь малым. Нам всегда едва хватало, и не было ни капли больше. Мы оставляли то, что сегодня бы назвали «малым следом», ощущая себя почти невидимыми. Лёгкими, воздушными и неподвластными времени.
В наше время так трудно вести простую жизнь. Наш современный век не терпит простоты. Лягушки появлялись в сезон дождей. Они жили в грязных лужах. Эти лягушки не были выращены на специальных фермах. Это были дикие лягушки, выращенные самой природой.
Каждый день к нам в Бодхиньяну приходят миряне, чтобы накормить нас обедом. Они приносят роскошные блюда, устраивая нам грандиозный шведский стол! Перед трапезой они выстраиваются в ряд, кладя каждому монаху в его чашу для подаяния небольшую ложку риса. Эта традиция тхеравады насчитывает уже более 2 500 лет, восходя ко временам самого Будды.
Согласно нашим правилам, мы не можем есть после полудня, поэтому церемония начинается примерно в пол-одиннадцатого утра. Обычно приходит человек сорок-пятьдесят. Некоторые из них, чтобы приготовить свои лучшие блюда, встают очень рано. Некоторые по дороге покупают пиццу. Приходят целые семьи. Это же пикник! Пойдём покормим этих монахов, живущих среди холмов! Всё это происходит совершенно спонтанно, без какого-то плана или координации. Но каждый день повторяется одно и то же – люди приносят еду.
Когда, в уже давние времена, мы впервые открыли ворота нашего монастыря, к нам приходил один или, возможно, пара человек. Теперь же мы пируем каждый день. Почему? Почему приходят все эти люди? Каким образом это происходит без каких-либо усилий, как будто это естественный процесс наподобие фотосинтеза, смены дня и ночи или выпадения осадков?
В даянии есть великая радость. Не потому, что кто-то гремит перед вами банкой для подаяний. Это удовольствие само по себе!
Во время одного из путешествий в сингапурском аэропорту я увидел женщину, ворочавшуюся на скамейке. Она явно пыталась немного поспать. Мимо тёк оживлённый поток пассажиров.
Я тронул её за плечо. «Может быть, это поможет?» И протянул ей свою маску для сна.
Она улыбнулась, взяла маску и поблагодарила меня.
Много дней потом я наслаждался сладкой энергией этого обмена.
Я давно уже понял, сколько энергии мы получаем от даяния.
Молодые люди, готовившиеся стать послушниками в Ват Па Понге, должны были сами сшить и покрасить свои монашеские одеяния. Я тоже прошёл через эту процедуру. Это было своего рода посвящение – испытание вашей приверженности пути.
Сначала вы шили себе одеяние из белой ткани. Затем начинался процесс его окрашивания. Это происходило в специальной красильне, находившейся в отдельно стоящей лачуге площадью примерно шесть квадратных метров. Под металлической рифлёной крышей по обе стороны от глиняной печи располагались деревянные лавки. Сама печь выглядела как индийская тандури, сделанная из собранной с муравейников грязи, утрамбованной и разглаженной. Сверху стоял большой железный котёл, дно которого было покрыто золой, чтобы металл не перегревался и не ржавел.
Перед тем как приступить к окраске, нужно было собрать в лесу дрова и натаскать воду из колодца. Потом нужно было нагреть воду и добавить туда стружки из веток хлебного дерева. Вы долго кипятили эту чёртову стружку, чтобы из неё вытек сок и получился краситель. Нужно было поддерживать огонь, добиваясь нужной густоты краски, а потом четыре или пять раз пропитывать ею ткань, чтобы получить нужную глубину и ровность цвета. Процесс окрашивания занимал несколько дней, и прерываться было нельзя, иначе бы на ткани могли появиться полосы, вода могла испариться, а сок – слипнуться в комок. Нужно было постоянно подносить воду из колодца, поддерживать огонь и переворачивать одежду
