Кроме полной веротерпимости и разумного взаимопроникновения с другими системами, достаточно назвать такую редкостную и характерную ныне почти исключительно для центров випассаны материальную определенность, как курсы за пожертвования. Лишь изредка вы встретите фиксированную плату за обучение, включая жилье и питание. Обычно каждый «оставляет столько, сколько он пожелает» – не случайно монастыри не бедствуют, ибо, как сказала одна американка: «Вы чувствуете желание отдать все тем, кто дал вам Все». Эта же система помогла многим серьезным практикам в трудные времена продолжать самосовершенствование, не заботясь о средствах к существованию. Опасений «пригревать тунеядцев» в храмах нет, ибо каждый находящийся в монастыре практикует круглыми сутками! Для этого он должен обладать гораздо более высокими показателями к ответственности, дисциплине и труду, чем простой обыватель, способный неплохо зарабатывать. Если у него их нет, то он попросту сам покинет монастырь, никого не обременяя, а если они у него есть, то, как правило, у него хватает и средств, и щедрости также и на пожертвования. Что и говорить, что после цунами центр медитации на Шри Ланке сразу же принял детей, потерявших родителей, чему я была свидетелем. Никому и в голову не пришло беспокоиться о «шумовых помехах» для практики или внезапных материальных расходах. Правда, сейчас нестяжательность далека от идеальной.
Хотелось бы коснуться еще одного «духовного предрассудка», который западные люди имеют о состоянии просветленного и даже используют в качестве критерия для оценки уровня развития. Видимо, в контексте американского морализаторства просветленный должен непременно все время улыбаться, как продавщица в магазине, а иначе «духовный товар» будет плохо продаваться. Посмотрите на иконы христианских святых, на портреты ведантических гуру и буддийских лам или даосских мастеров. Много вы увидите улыбок? На вас смотрят крайне суровые и даже скорбные лики, часто изборожденные морщинами, обычно с совершенно нейтральным или усталым выражением лица, однако осиянные неким внутренним свечением, сквозящим через явно безэмоциональный настрой. Такова всем известная «улыбка Будды» – она чуть трогает уголки губ, но он не улыбается, а спокойно сияет изнутри. Вот это тихое духовное свечение и пытаются подменить широченной улыбкой «до ушей», исходящей из эмоциональной приподнятости в энтузиазме перед публикой. И впрямь, они всегда счастливы в жизни. Просто это счастье не имеет ничего общего с тем блаженством или благодатью, которая запредельна эмоциональной сфере в целом. На духовном пути одинаково мешают и страдание, и счастье – в буддизме они прорабатываются по очереди именно в таком порядке. Легко растождествиться со страданием, а отрешенность от счастья дается гораздо труднее, и многие в нем надолго «застревают».
Например, Ачаан Маха Бува[36] после долгой практики все-таки освоил методику буддийской сосредоточенности и проводил время в блаженстве. Освоение этих приёмов уже является крупным достижением. Но потом он отправился повидать Ачаана Мана,[37] который прочёл ему суровую лекцию о различии между блаженством и мудростью просветления. После Ачаану Маха Буве много лет не удавалось вступить в высшее состояние блаженной сосредоточенности, но в конце концов он вошёл в него с великой мудростью и прозрением. На энергетическом же уровне обычное счастье проявляется в форме затратного излучения, от которого истощаются внутренние органы. В китайской медицине известно, что «радость иссушает сердце». Ведь не случайно целителям, которые работают на энергоотдачу приходится выделять периоды времени для самовосстановления. Всякая духовная практика должна выполняться в нейтральном эмоциональном состоянии, которое безусловно положительно в смысле спокойной наполненности, ровной устремленности и самоудовлетворенности. Однако подобное состояние требует естественности и реальной проработки эмоций, а не завинчивания. Важна сбалансированость, чтобы даже радость не выбивала практикующего из равновесия.
Всякое целеполагание требует целесообразности в действии. Коль скоро ставится такая величайшая цель, как освобождение, то само достижение должно быть освободительным, иначе она останется фатально недостижима. «Объемный путь» в наибольшей мере целесообразен при таком целеполагании, как всеобщее сознание. Полное единство с Самостью, сознанием как таковым, субстанциально неотделимым от чистого бытия Реальности, закономерно проявляется у святых как всеведение – знание прошлого и будущего в единстве времен в вечности и любых фактов и событий в единстве пространства в бесконечности. Это не последовательное мышление, а глубокое «объемное сознание», где все сознается моментально и безошибочно. Это еще одна причина «бездеятельности» святых – все всегда есть, тогда как мирская активность направлена на последовательное выявление тех или иных аспектов, которое при всеобъемлющем осознании становится бессмысленным. «Что делать просветленному в миру? – Он умрет или уйдет в монастырь. – Разве святой неадекватен миру? – Нет, это мир неадекватен святому». Вот такой диалог происходил между греческим царем и буддийским монахом пару тысяч лет назад, а сейчас вырабатывается тип «монаха в миру».
Конечная цель – бесконечность. Наивность утверждения «все пути ведут к одной цели» вполне очевидна каждому даже при самом беглом сравнительном анализе традиционных целей, где принципиальную разницу задают идеалы сознательной реализации или телесной трансформации. Для адвайтиста достаточно слияния с Самостью, а тело может сгнить, тогда как тантрик нацелен на достижение полного физического преображения с превращением тела в свет сознания. Точно так же очевидна ущербность передачи достижения цели через аналогии «многих путей на одну вершину» или же «переплывания на другой берег на разных лодках», которыми чаще всего оперируют миссионеры, призывающие вас выбрать один – лучший! – путь. В духовном плане нет никаких «гор» и «рек», а полная реализация предполагает единство с Реальностью, которая не находится где-то там высоко, а есть вообще Все. Целеполагание всегда начинается с некой абстракции, которой в самой духовной реальности почти ничего не соответствует вовсе. Только по мере обретения духовного опыта при обнаружении фактов осознанной реальности постепенно сама цель становится ясной и отчетливой. Когда же начинающий слышит слова нирвана или кайвалъя, едва ли он способен даже смутно представить, где это находится и куда двигаться. На этом и держатся все духовные традиции, как вехи, оставленные прошедшими для следующих за ними.
Современные альтернативы уходу святого состоят в нацеленности на физическую трансформацию теми или иными методами, что соответствует техногенной ориентации. Не случайно все больше внимания привлекают традиции, где работе с физическим телом уделяется значительное внимание: хатха-йога, тайцзы и т. п. Такая самореализация, при которой человеку безразлично, что его тело живьем сгниет от рака, приводит в наше время только в ужас. А ведь такова участь многих святых, которых все равно признает и почитает современное человечество: Раманы Махарши, Рамакришны Парамахамсы и др. Пародоксальным образом, ныне духовная практика интересует и применяется с целями оздоровления тела и психики. Всякий цивилизованный человек склонен считать целеустремленность к совершенной самореализации скорее «религиозным фанатизмом». Точно так же духовный уровень становится прочно сопряжен с социальным успехом, и никто не воспринимает всерьез речи о духовности человека, не стоящего во главе ашрама или организации, не проводящего семинары или читающего лекции. Отчего же ныне никто не вспоминает, сколько бедствовали святые в древности? Святая Мирра даже молила Господа, чтобы ее бедствия не кончались, ибо они позволяли ей никогда не забывать о Нем. В житиях святых мы найдем все: голод, нищету, несправедливые унижения, клевету, побои, мученическую смерть!
Последнее, принятие смерти, – пожалуй, самое существенное. В христианстве вообще никого не канонизируют при жизни, ибо известно немало случаев падения подвижников с духовных высот. Так, один старец в Афонском монастыре говорил: «Я непременно спасусь, ибо кладу столько-то поклонов в день», – но когда пришла смерть, он «порвал на себе рубашку».[38] Но всякий, попадавший в кризисные ситуации, знает, что «смерть всегда сейчас», а не когда-то в конце жизни. Мне это знакомо по таким ситуациям, как вынужденная посадка самолета или подозрение войсками в шпионаже – ясно, что это конец, и он длится целую вечность. Самые сильные медитации и мощные акты обретения целостности, одним охватом сознания отправляющие весь мусор нереального в чистый огонь Реальности. Другой парадокс внешнего признания святости состоит в том, что «только святой может узнать святого». Все остальные формы признания держутся на вере и чудесных знамениях. Вот почему в традициях признание осуществляется «сверху вниз»: мастер оценивает ученика как мастера, а всем остальным остается принимать. Но сколько святых явилось в мир помимо всех устоев и сами создали целые традиции, обретя не просто признание – поклонение!
