Водораздел этот, как я уже говорил, был положен «Критикой чистого разума». Именно там, возможно, впервые во всей европейской философии, прозвучало понятие «чистого сознания». Однако, прежде чем привести эти его строки, надо сделать одно небольшое отступление. Я воспользуюсь словами современного русского издателя Канта Ю. В. Перова:
«Кант остается в философии до сих пор актуальным, "как если бы" (пользуясь одной из любимых его формулировок) он был живым уже на протяжении более двух веков.
И это при свойственной ему педантичности изложения, утомительных повторах одних и тех же положений в ничтожно различающихся между собой формулировках, выраженных философским языком, звучавшим архаично уже для большинства его современников, — словом, при всех стилистических достоинствах его сочинений, не без иронии названных А. Шопенгауэром "блестящей сухостью"»… (Перов, с. 5–6).
Иначе говоря, Канта читать трудно, в первую очередь, потому, что писать он не умел, что, впрочем, признавал и сам. Поэтому не надо думать, что если мы чего-то не понимаем в Кантовском тексте, так это потому, что у нас не хватает мозгов. Очень даже вероятно, что как раз в этом случае их не хватило у Канта, если не на то, чтобы сказать умно, то уж точно на то, чтобы сказать просто. Вот и слова о чистом разуме стоит читать с доверием к себе и не слишком застревая на том, что не сразу понятно. Все потом разъяснится из других мест.
«…если положение, подлежащее доказательству, есть утверждение чистого разума, и я хочу посредством одних лишь идей выйти даже за пределы своих эмпирических понятий, то еще более необходимо, чтобы доказательство содержало в себе оправдание такого шага синтеза (если бы только он был возможен) как необходимое условие своей убедительности.
Поэтому, как бы вероятным ни казалось мнимое доказательство простой природы нашей мыслящей субстанции, основанное на единстве апперцепции, все же оно неизбежно вызывает следующие сомнения: так как абсолютная простота не есть понятие, которое может быть непосредственно отнесено к восприятию, а должна быть выведена как идея, то нельзя понять, каким образом чистое сознание, которое содержится или, по крайней мере, может содержаться во всяком мышлении, хотя оно в этом смысле есть простое представление, должно привести меня к сознанию и знанию вещи, в которой единственно может содержаться мышление» (Кант, Критика чистого разума, с. 460).
Далее он эти слова объясняет, но чтобы не запутать себя окончательно, я его объяснение опускаю. Для начала разговора хватит и взятого отрывка. В нем содержится уже немало.
Но сначала отбросим лишнее. Рассуждения о мыслящей субстанции — это, как вы понимаете, обращение к вопросам, поставленным Декартом. Иначе говоря, Кант, вслед за Декартом, начинает новую философию с того, что заглядывает в себя, как в некое пространство, в котором происходит мышление, и задается вопросом: а что во мне мыслит? Что является самой сутью моего мышления, его субстанцией? Но при этом он ведет спор, раз говорит о «мнимом доказательстве». И спорит он здесь не с Декартом, а с Лейбницем, который считал, что субстанцией мышления является монада, она же душа и сознание в одном «атоме». Это видно из слов «мнимое доказательство простой природы нашей мыслящей субстанции, основанное на единстве апперцепции». О том, что монада проста, то есть далее неразделима, но при этом обладает способностью к восприятию особо высокого качества — осознаванию или апперцепции, говорил Лейбниц. Кант Лейбница вообще недолюбливал и не стеснялся заявлять, что «догматическая Лейбнице-Вольфова философия неверна», а верна только его, Канта, критическая философия:
«Что касается свойственного Лейбницу и Вольфу особого догматического метода философствования, то он был весьма ошибочным. И в нем так много вводящего в заблуждение, что весь этот метод нужно отбросить и вместо него взять за основу иной — метод критического философствования, состоящий в исследовании приемов самого разума, в расчленении общей человеческой способности познания и в исследовании того, как далеко могут простираться его границы» (Кант, Логика, с. 340).
Думаю, это пояснение из его «Логики» делает понятнее, о чем спор. По крайней мере, если даже совершенно непонятно, в чем не прав Лейбниц, ясно, что, назвав его утверждения догматическими, Кант обвинил его в том, что Лейбниц не исследует, а объявляет истины. Вещает их так, будто они бесспорны, а он их собственник и ему нужно всего лишь донести правильное видение до простых смертных.
Честно говоря, я это у Лейбница почувствовал ничуть не больше, чем у Канта. Но в целом вполне можно принять как некий подход, что, утверждая что-либо, надо оставлять читателю право на сомнение и обеспечивать его всем необходимым для собственных рассуждений и выводов. И я вполне доверяю Канту в том, что предшествующая ему философия грешила догматизмом и высокомерием. Кстати, на мой взгляд, особенно грешили этим английские философы, например, тот же Дэвид Юм, которого Кант очень любил и открыто предпочитал Лейбницу.
Но что при этом предлагает сам Кант? Подходить не догматически, а критически? А что это значит? Да просто пересмотреть все, что говорили предшественники и сверить с разумностью. В точности как Декарт. Что такое разумность, с которой предполагалось сверять? Да все та же логика, как ее можно рассмотреть сквозь математику. Математикой Кант восхищался и считал ее доказательства абсолютно достоверными. То, что математика — искусственный язык, созданный для описания условных пространств и не имеющий действительного отношения к жизни, — ему, кажется, даже в голову не приходило. Зато его захватывала идея о том, что в математике можно смоделировать такие условия, в рамках которых все знаки, которые используются внутри, строго равны самим себе и никогда не имеют иных значений, размывающих точность, четкость и красоту придуманного мира.
Вот отсюда заявление: «…я хочу посредством одних лишь идей выйти даже за пределы своих эмпирических понятий…».
Знаки в философских уравнениях Канта и есть идеи. А задача, которую он ставит, звучит так: выйти за пределы эмпирических понятий. А означает это поиск такого места, где жизнь не будет мешать философу рассуждать, потому что эмпирические понятия — это жизненный опыт. Вот это место и называется Чистым разумом. Чистый Разум — это не Академия Платона, а Лицей, рай для философа аристотелевского толка, где система или логика совпадают с действительностью, потому что философу так удобно.
Философ сократического толка постоянно пытается дать описание тому, что есть в действительности, и из-за этого уходит в то, что чистые философы называют психологизмом. Философ-аристотелик, то есть философ чистый, не может принять ничего, что не было бы путем некой искусственной операции ума превращено в «идею».
Но даже превращенные в «идеи» понятия еще не являются чистыми, пока они составлены из нескольких понятий или образов. Чистый разум состоит из простых и далее неразложимых идей, к которым ничего не примешивается.
Как видите, это именно то, что в последствии будет делать Гуссерль и что станет идеалом феноменологии.
Что же в таком случае представляет из себя сознание? Если пытаться понять это из приведенного отрывка из «Критики чистого разума», то можно сломать себе голову: «каким образом чистое сознание… должно привести меня к сознанию и знанию вещи…». Сознание к сознанию!
И даже если использовать собственное понятие Канта, проще не становится: «каким образом чистое сознание, которое содержится во всяком мышлении, хотя оно в этом смысле есть простое представление…»
Чистое сознание и есть простое представление. Очевидно, в отличие от сложных или сложносоставных представлений. Но тогда это вообще не сознание, по моим понятиям!
Впрочем, вполне возможно, что Кант тут использовал два разных слова для того, что русские переводчики оба раза перевели словом «сознание». Но какое бы слово он ни использовал, но если речь идет о простейших представлениях, то я тоже не понимаю, как они могут мне помочь познать самого себя. А ведь речь идет именно об этом: каким образом чистое сознание… простое представление, должно привести меня к сознанию и знанию вещи, в которой единственно и может содержаться мышление.
Впрочем, если пытаться идти прямо вслед за мыслью Канта, то неуспех обеспечен. Он и сам переписывал «Критику чистого разума», чтобы сделать понятнее. Да и во многих последующих работах он постоянно возвращается к высказанным в самом начале мыслям, чтобы пояснить их. Поэтому есть смысл забежать вперед во времени и заглянуть в такие пояснения. На мой взгляд, Канту стоило начинать свою философию с рассуждения, которое он написал в самом конце. Оно непосредственно связано с заданным им в «Логике» главным вопросом: что такое человек? Этим рассуждением он начинает свою «Антропологию с прагматической точки зрения».
