Александр Бэн (1818–1903) был как раз одним из тех ассоцианистов, которые старались не отстать от времени и усиливали понятие об ассоциациях недавними успехами неврологии. Главными работами Бэна были «Чувства и интеллект» (1855) и «Эмоции и воля» (1859). Несколькими годами позже он переработал оба эти внушительные тома в более простой учебник «Психологии», в конце которого приложил небольшую пояснительную работку «Значение некоторых терминов». «Психология» переведена Ивановским в 1906 году. Я приведу из нее все, что относилось, на взгляд Ивановского, к сознанию. Это как раз то описание сознания, которое использовал Брентано.
«Сознание. Это самый главный термин в науке о духе; с ним неразрывно связаны все наиболее тонкие различия и вызвавшие всего более споров вопросы. Употребление его в настоящем сочинении согласовано, в пределах возможного, с проведенными здесь воззрениями на основную сущность восприятия и познания.
Некоторую пользу может оказать краткий обзор различных значений этого термина. В популярной (бытовой — АШ) речи можно отметить два или три таких значения. А именно, в одних случаях «сознание» обозначает духовную жизнь в противоположность оцепенению или бесчувственности; "потеря сознания" есть временное прекращение жизни духа, а большее, чем обычно, возбуждение есть повышенная форма сознания.
В другом значении отмечаются в частности субъективность духовного состояния, в противоположность состояниям объективным; когда говорят, что тот или другой человек болезненно или чрезмерно сознателен, этим указывают на то, что он обращает чрезмерное внимание на свои чувства и мысли и слабое— на внешние предметы. В этом именно значении Рид и Стюарт приложили термин «сознание» к той способности, которая должна отличать психолога, — к способности воспринимать духовные явления.
Если, как это по большей части полагают, второе значение слишком узко, то остается держаться первого, более широкого значения.
В таком случае термин этот будет самым широким в философии духа; более того, — раз сознание является единственным возможным критерием бытия, то этот термин есть самый широкий в словаре всего человечества: сумма всех сознаний будет суммой всего бытия.
В этом смысле «сознание» распадается на два больших отдела: объективное сознание (The Object-consciousness) и субъективное сознание (The Subject-consciousness), и эта антитеза представляет собою самое широкое разделение в пределах бытия. Когда мы проявляем энергию (или мускульные напряжения) или активно пользуемся органами наших внешних чувств, мы имеем объективное сознание; напротив, в удовольствии, страдании, в явлениях памяти мы имеем субъективные состояния сознания.
Как ни велик контраст этих двух видов сознания, в некоторых терминах оба они соединяются и смешиваются; главный из этих терминов — «ощущение», о котором мы скажем ниже» (Бен. Психология, т. 2, Приложение, с. 93).
Сказанного уже достаточно, чтобы прерваться и сделать несколько замечаний. Во-первых, нет, вроде бы, никаких сомнений, что речь идет действительно о сознании (consciousness). Однако понимание его Бэном весьма расширительно, как и у Джеймса Милля. И если со времен Декарта было принято путать сознание с умом, считая мысли (cogitationes) частями и того и другого, то для Бэна сознание становится своего рода органом чувств и смешивается с ощущениями. В дальнейшем это будет видно еще ярче. Я не хочу сказать, что это ошибка, просто это надо учитывать, читая Бэна. Бэн и сам осознает свое отличие от других психологов:
«Особое понимание термина «сознание» находим мы у сэра У. Гамильтона и почти у всех немецких мыслителей: сознание, как целое, основывается у них на знании, или умственном сознании (или возможно только через посредство знания). Мы сознаем (feel) только так, как мы знаем, что сознаем; мы испытываем удовольствие только потому, что мы знаем, что мы испытываем удовольствие. Не интенсивность сознавания (feeling) производит сознание (feeling), а тот факт, что мы познаем состояние сознания» (Там же, с. 93–94).
Как видите, здесь речь определенно пошла о чувстве (feeling), понимаемом как сознание. Не думаю, что Ивановский исказил здесь мысль Бэна, — он не зря приводит исходные английские слова. Этим он показывает, что контекст не позволял ему перевести их иначе, чем требовала общая мысль Бэна. Соответственно, становится понятным и некоторое недоумение, которое сквозит в рассказе Бэна о понимании сознания Гамильтоном и немцами. Действительно, при чем тут знание, когда речь идет о чувствах? Но говорили ли упомянутые мыслители о сознании как о чувствительности, или же они шли вслед за традицией, звучащей в латинском conscientia и в немецком bewusstsein — со-знание? Условно говоря, Бэн оговорил их за глаза, не приведя источников.
Его высмеивание странностей у других мыслителей я оставлю в стороне, — главное, что через это можно понять, как понимал сознание сам Бэн.
«Нельзя не согласиться с тем, что мы не можем иметь состояния сознания, не зная чего-либо о нем: всякое духовное возбуждение имеет способность оставлять в памяти свой след. Далее, всякая сильная эмоция привлекает к себе внимание; однако она может также отвлечь его к объективной причине и ослабить субъективное сознание. Во всяком случае, познание или внимание не составляет основы состояния сознания, хотя и сопровождает его. Если бы оно составляло основу, то усиление познавательного акта усиливало бы и состояние сознания, тогда как на самом деле имеет место обратное; чем меньше занимаемся мы собственно интеллектуальной функцией, тем более овладевает нами чистое состояние сознания» (Там же, с. 94).
Какие слова! Как ты я хотел понять, что же в действительности имеет в виду Бэн, когда говорит о «чистом состоянии сознания». Может быть, восприятие без сбоев и отвлечений? Во всяком случае, далее он опять возвращается к чувству:
«Всего более соответствует фактам взгляд на "состояние сознания" (feeling) как на раздельный сознательный элемент — все равно, познаваемый или нет, привлекающий к себе сильное или слабое внимание в смысле различения, сходства и запоминания.
Эти три функции духа так переплетены и связаны одна с другою, что очень трудно (если только вообще возможно) найти такой случай, чтобы действовала безусловно только одна какая-либо из них: человек не может быть весь чувством, без примеси того или другого умственного элемента, не может быть весь волею — без чувства или ума. Наиболее близким к изолированному состоянию является объективное сознание, представляющее собою в момент своего наибольшего подъема исключительно умственную операцию» (Там же).
Далее Бэн переходит к разговору об ощущениях и прочем, оставляя меня гадать о том, что же такое его сознание. Посчитать, что речь идет просто о чувствах — нельзя не только потому, что он использует выражение «объективное сознание», которое для него пишется как consciousness, но и потому, что сходное понимание сознания через внимание, правда, совместив его с Лейбницевской апперцепцией, будет развивать Вундт. Иными словами, то, что Бэн здесь говорит именно о сознании, закреплено определенной традицией психологического сообщества, начинающейся до Бэна и завершающейся после него.
Тем не менее, я обращусь к исходной работе Бэна — «Чувствам и интеллекту» (The Sense and the Intellect) 1855 года. Это огромная и довольно неинтересная книга, так сказать, одна из первых попыток создать учебник нейропсихологии. Она перенасыщена всяческими модными физиологическими украшениями, будто рисунки мозга и нервных клеток могут придать научности. Тем не менее, в ней есть немалые психологическая и философская части, которые не теряют своего значения.
Разговор о сознании открывает всю книгу. Точнее, эта первая глава «Введения» посвящена не собственно сознанию, а уму: «Определение ума» (Definition of mind). Но разговор о сознании является одной из частей всего этого определения. Естественно совместить это с названием всей книги The Sense and the Intellect.
Похоже, Бэн не стремился быть слишком точным, даже когда писал философски. А рассуждение об определении ума или духа может быть только философским. Строго рассуждающий философ, посвятив книгу интеллекту, мог начать исследование только с определения интеллекта же. Сказав, что будет говорить об интеллекте, забыть о нем и пуститься в рассуждения об уме (mind) — это не просто небрежность. Это подход или скрытое требование: не судите меня слишком строго и не требуйте ясности. Я ведь предлагаю вам выгодное вложение сил и умов — создание естественной Науки. Дело новое и неясное, — будете придираться, все развалится, вот и будете, как последние дураки, сидеть у разбитого корыта!..
