Ее желание служить другим не ограничивалось рамками семьи. Сколько я себя помню, мать всегда вызывалась помогать разным благотворительным организациям и с особым удовольствием выступала на благотворительных танцевальных вечерах. Нам с братьями приходилось быть все время начеку, чтобы мать по доброте душевной не отдала наши игрушки или одежду нуждающимся. Воспитывая нас, она все время подчеркивала важность такой добродетели, как благодарность. И когда я обедал у своих друзей, она неизменно спрашивала, поблагодарил ли я их родителей. Для нее было очень важно, чтобы я благодарил всех, кто оказал мне хоть какую-то услугу. Больше всего ее сердили в нас любые проявления неблагодарности. Она очень боялась избаловать нас и потому никогда не потакала нашим капризам. Всякий раз, когда мы получали подарки, мать напоминала: «Дорог не подарок, а внимание». И это были не просто слова: она сама одинаково радовалась как подаренным ей дорогим украшениям, так и простому цветку, и объясняла, что источник счастья заключен не в самом подарке, а в любви, с которой его преподнесли.
Мать очень гордилась нашими достижениями. Если наши старания были искренними, она была счастлива, независимо от полученного результата. Снова и снова она подавала нам пример бескорыстного и самоотверженного служения. В тот день, когда я вывихнул плечо, она сразу же оказалась рядом и отвезла меня в больницу. Первой, кого я увидел в палате после операции, была моя мать. Я закашлялся и взмолился: «Мама, мне дурно от твоей сигареты». У американских женщин того времени было модно выкуривать в день по две пачки сигарет, и мать делала это уже более пятнадцати лет. Но сама мысль о том, что она причинила мне страдание, оказалась невыносимой для ее любящего сердца. Мать лихорадочно загасила сигарету, и ее карие глаза наполнились слезами. Смущенная, она подошла к больничной койке и ласково погладила меня по щеке: «Ричи, дорогой, если тебе плохо от табачного дыма, я обещаю тебе, что больше никогда не прикоснусь к сигаретам». До конца своих дней она свято хранила это обещание.
У отца было с матерью много общего. В пятнадцатилетием возрасте ему пришлось оставить школу и помогать родителям на работе, потому что дома было нечего есть. Это случилось во времена Великой депрессии. Позже, когда отец женился, ему приходилось содержать не только собственную семью, но и престарелых родителей с больной тещей. Безденежье следовало за ним по пятам. В 1958 году, когда мне было семь лет, отец вместе с моим дядей Ирвингом вложили все свои сбережения в многообещающее коммерческое предприятие. Они стали крупнейшими в Чикаго дилерами «Эдсел» — нового, самостоятельного подразделения компании «Форд». Но надежды на хорошие продажи автомобилей не оправдались, и компания обанкротилась, что стало одним из величайших провалов в истории автомобилестроения. В результате отец потерял все свои деньги. Я видел, как много ему приходилось работать после этого, чтобы спасти нас от нищеты.
Отец заботился не только о нашем достатке. Он любил играть с нами в спортивные игры и время от времени водил меня на футбольные и бейсбольные матчи. Позже отец открыл собственную автомастерскую и благодаря упорному труду разбогател. Несмотря на это, я с пятнадцатилетнего возраста постоянно подрабатывал после школьных занятий и во время каникул, потому что не хотел быть обузой для родителей. Я научился этому у родителей, просто глядя на них.
Накануне моего отъезда в другой город, где я собрался поступать в колледж, отец выглядел очень взволнованным.
«Ричи, — сказал он, — давай прокатимся».
Мы ехали с ним по тихим улочкам Шервудского леса в Хайленд-Парке. До нас доносились крики и смех играющей детворы.
«Я хочу, чтобы ты знал, сынок, — начал он, — что, пока я жив, ты всегда можешь рассчитывать на меня».
Он остановил машину и сжал мою руку. Голос его задрожал.
«Как твой отец я хочу, чтобы ты стал достойным человеком. Но, независимо от того, чего ты добьешься в жизни и какие поступки совершишь, даже если ты отвернешься от меня, я всегда буду ждать и любить тебя. Я выполню это обещание, даже если мне придется для этого пожертвовать собственной жизнью. Прошу, всегда помни об этом».
Я слушал отца, и чувства переполняли меня. Я знал, что он не бросает слов на ветер. Отец в любом случае выполнит свое обещание, хотя то испытание, которое я ему приготовил, не привиделось бы ему и в страшном сне.
Автобус остановился на вершине холма на окраине деревни, и я очнулся от воспоминаний. Я поднял с пола свою спортивную сумку, расстегнул ее и достал ручку и конверт иранской авиапочты. Пришло время сообщить родителям о своем решении.
Дорогие мои!
Со мной все в порядке. На дороге жизни иногда попадаются ухабы, на то она и дорога. Я много размышлял и пришел к выводу, что сейчас самое время осуществить то, к чему я так давно стремился. Тщательно взвесив все за и против, я пришел к выводу о том, что выбрал правильный путь.
В разных частях мира люди видят жизнь по-разному.
Почти двадцать лет я смотрел на мир глазами западного человека. Я видел и изучал законы, философию, верования, искусства и образ жизни обитателей Запада. Теперь же я хочу увидеть, как живет Восток. Но делаю я это не из желания убежать от прежней жизни, а из желания узнать иную жизнь.
В школе невозможно этому научиться, потому что преподавание в школах носит предвзятый характер.
Вот почему я решил сам побывать на Востоке. Где еще можно пройти такую школу жизни? Я не хочу доставлять вам беспокойств, поэтому, пожалуйста, не волнуйтесь и не переживайте за меня. Я не смогу писать вам регулярно. Иногда здесь просто нет почты.
Я теперь путешествую без Гэри. Он сейчас в Израиле.
Но у меня всегда есть попутчики. Передавайте привет моим друзьям и родственникам, я всех их люблю.
Ричард
На письме без обратного адреса стоял почтовый штемпель Ирана.
Наш автобус ехал по бескрайней пустыне. По пути изредка встречались селения с убогими глинобитными домами и караваны верблюдов. Несмотря на тяжелую ношу, верблюды величавой поступью шли вперед, покачивая длинной шеей в такт шагам. Кочевники в выцветших от солнца и песка чалмах ехали верхом или же шли рядом со своими надежными друзьями — верблюдами. Здесь, под безоблачным небом иранской пустыни, текла своя жизнь, совершенно не похожая на ту, к которой я привык. Меня не покидало ощущение, что я вернулся назад в прошлое. Когда солнце скрылось за горизонтом, на пустыню опустилась звездная персидская ночь — такая тихая и безмятежная, что я задремал.
Открыв глаза через несколько минут, я чуть не ослеп от яркого света Свет звезд сменился огнями неоновых вывесок Mobil, Shell, Exxon, Texaco. У меня было такое ощущение, что за считанные минуты мы перенеслись на автобусе, словно на машине времени, сквозь века. Кроме меня и водителя, все в автобусе крепко спали. Мы подъезжали к Тегерану, который благодаря политике, проводимой иранским шахом, стал штаб-квартирой целого ряда иностранных нефтяных компаний. Город предстал передо мной как залитый неоновым светом остров в безбрежном море древней пустыни.
В Тегеране наши попутчики отвели нас в гостиницу, где обычно останавливалась западная молодежь. Чем дальше мы шли по коридору, тем явственнее ощущался резкий запах гашиша. Вскоре мы обнаружили его источник: в большой комнате на кроватях лежали хиппи из Англии, Германии и Калифорнии. Из колонок громыхала песня «In-A-Gadda-Da-Vida» группы «Iron Butterfly». Один из хиппи, парень с всклокоченными русыми волосами, падавшими ему на лицо, нетвердой походкой подошел к нам.
«Добро пожаловать домой, братья, — пробормотал он, с трудом продирая покрасневшие глаза. — Присоединяйтесь к нам, у нас есть совершенно улетный гашиш!» Он глубоко затянулся трубкой и протянул ее мне: «На, сам попробуй».
На столе лежало несколько комков гашиша размером с крупное яблоко. Время от времени хиппи отрывали от них по кусочку, чтобы набить трубку или пожевать. Хотя мы сами иногда экспериментировали с наркотиками, но происходящее в номере не вмещалось ни в какие рамки.
Рэмси возмутился:
«Черт возьми! В этой стране грозят смертной казнью даже за грамм гашиша, а у вас здесь в открытую лежит несколько кило!»
«Вы что, спятили? Дым идет по всему коридору. Вас могут за это казнить!» — добавил Джефф.
Один из лежавших на полу хиппи повернулся в нашу сторону и завопил:
«Ты мне весь кайф сломал! Пшел вон отсюда!»
Взъерошенная блондинка, жадно поглощавшая чипсы, оторвалась от своего занятия и проворчала:
«Странные вы какие-то. Корчите из себя недотрог. Завязали, что-ли?»
«Хватит пугать народ, — произнес заплетающимся языком вышедший нам навстречу лохматый хиппи и снова затянулся. — Кайфуйте с нами или валите с облака».
