Внутренне простым, несомненно, можно быть, только поняв те бесчисленные препятствия, привязанности, страхи, которые держат нас в своей власти. Но большинству из нас нравится находиться во власти — людей, собственности, идей. Нам нравится быть узниками. Внутренне мы есть узники, хотя внешне обладаем, на первый взгляд, простотой. Внутренне мы узники своих желаний, своих страстей, своих идеалов, бесчисленных побуждений. Простоту нельзя найти, не будучи внутренне свободным. Следовательно, начинать надо изнутри, а не снаружи.
Какая необыкновенная свобода наступает, когда понимаешь весь процесс веры и то, почему ум привязан к вере. Когда возникает свобода от верований, возникает простота. Но простота требует разума, а разум приходит при осознании всех препятствий, стоящих на пути. Чтобы осознавать, надо постоянно наблюдать, а не катиться по накатанной колее, не замыкаться в каком-нибудь особом образце мысли или действия. В конце концов то, чем являешься внутри, воздействует и на внешнее. Общество, любая форма действия есть проекция нас самих, и без внутреннего преобразования простое внешнее законодательство имеет очень мало значения; оно способно произвести некоторые реформы, что-то отрегулировать там и сям — но то, чем вы являетесь внутри, всегда одерживает верх над внешним. Если вы внутренне жадны, честолюбивы, стремитесь к достижению определённых идеалов — эта внутренняя сложность в конечном счёте опрокинет, ниспровергнет внешнее общественное устройство, как бы тщательно ни было спланировано оно.
Следовательно, начинать надо изнутри — не исключительно изнутри, не отвергая внешнего. Вы подходите к внутреннему, несомненно, через понимание внешнего, через выяснение того, как функционируют, на внешнем уровне, конфликт, борьба, страдание; всё глубже исследуя их, естественно, погружаешься в те психологические состояния, которые производят внешние конфликты и страдания. Внешнее выражение является только показателем нашего внутреннего состояния, но для понимания этого внутреннего состояния надо подойти к нему через внешнее. Большинство из нас так и поступают. При понимании внутреннего — не исключительно, не отвергая внешнего, но через понимание внешнего и тем самым подходя к внутреннему — мы обнаружим, что, исследуя внутренние сложности своего бытия, мы становимся всё более чувствительными, свободными. Эта внутренняя простота и необходима, потому что та простота создаёт чувствительность. Ум, лишённый чувствительности, живости, осознавания, не способен ни на какое восприятие, ни на какое творческое действие. Приспособление, служащее средством обретения простоты, на самом деле делает ум и сердце нечувствительными, притупляет ум и сердце. Любая форма авторитарного принуждения — навязанная правительством, принятая добровольно, возникшая вследствие идеала достижения и так далее — любая форма приспособления должна способствовать нечувствительности и препятствовать внутренней простоте. Внешне вы можете сколько угодно приспосабливаться и придавать себе видимость простоты, как это делает такое множество религиозных людей. Они практикуют различные формы дисциплины, вступают в разные организации, медитируют на разные лады и так далее — и всё это даёт им видимость простоты, но такое приспособление отнюдь не способствует простоте. Принуждение любого рода никогда не сможет привести к простоте. Напротив, чем более вы подавляете, чем более вы подменяете, чем более вы сублимируете, тем менее остаётся простоты, но чем больше вы понимаете процесс сублимации, подавления, подмены, тем больше возможности для обретения простоты.
Наши проблемы — социальные, окружающей среды, политические, религиозные — столь сложны, что мы сможем разрешить их только будучи просты, а не становясь необыкновенно эрудированны и умны. Простой человек видит гораздо более прямо, имеет гораздо более непосредственный опыт, чем сложный человек. Наш ум так переполнен бесконечным знанием фактов, того, что сказали другие, что мы оказались неспособны к простоте, к непосредственному знанию на собственном опыте. Наши проблемы требуют нового подхода; а так подойти к ним можно только тогда, когда мы просты — внутренне, по-настоящему просты. Эта простота приходит только через самопознание, через понимание себя; того, как мы мыслим и чувствуем; хода наших мыслей; наших реакций; того, как мы приспосабливаемся благодаря страху к общественному мнению, к тому, что говорят другие, к тому, что сказали Будда, Христос, великие святые: всё это — показатель нашей природы, стремящейся приспособиться, охранить, обезопасить себя. Когда мы ищем безопасности, мы, очевидно, находимся в состоянии страха и, следовательно, далеки от простоты.
Не обладая простотой, нельзя обладать чувствительностью — к природе, деревьям, птицам, горам, ветру, ко всему, что происходит вокруг нас в мире; не обладая простотой, нельзя быть чувствительным к внутренним намёкам, знакам, которые подают вещи. Большинство из нас живут поверхностно, на верхнем уровне сознания; живя на этом уровне, мы пытаемся быть внимательны и разумны или — что является синонимом — быть религиозны; живя на этом уровне, мы пытаемся путём принуждения, путём дисциплины, сделать свой ум простым. Но это не простота. Когда мы принуждаем поверхностный ум быть простым, такое принуждение только способствует окостенению ума, а не делает ум гибким, ясным, быстрым. Обрести простоту во всей совокупности процесса своего сознания колоссально трудно; ведь тут не должно быть внутренних запасов, тут должно быть горячее стремление выяснять, вопрошать весь процесс своего существа, что означает — понимать каждый намёк, каждый знак; осознавать свои страхи, свои надежды и исследовать их, и всё больше, и больше, и больше освобождаться от них. Только тогда — когда ум и сердце обрели настоящую простоту, не покрыты корою разных наслоений — только тогда мы будем в состоянии разрешить множество стоящих перед нами проблем.
Знание не разрешит наших проблем. Вы можете знать, например, что существует перевоплощение, что существует жизнь после смерти. Вы можете знать, я не говорю — вы знаете; или таково может быть ваше убеждение. Но это не решает проблемы. От смерти нельзя отмахнуться вашими теориями, или информацией, или убеждением. Она — нечто гораздо более таинственное, более глубокое, гораздо более творческое, чем они.
Нужно обрести способность исследовать все эти вещи по-новому; ведь только путём непосредственного опыта разрешаются наши проблемы, а чтобы иметь непосредственный опыт, должна быть простота, что означает — должна быть чувствительность. Ум становится бесчувственным под тяжестью знания. Ум становится бесчувственным от соприкосновения с прошлым, с будущим. Только ум, способный приноравливаться к настоящему — непрерывно, каждое мгновение, — только такой ум может выдержать встречу с мощным влиянием и постоянным давлением, которое оказывает на нас окружающее.
Таким образом, религиозный человек в действительности не тот, кто надевает особое одеяние или набедренную повязку, или довольствуется одной трапезой в день, или принимает бесчисленные обеты — быть таким, не быть этаким, — но тот, кто обладает внутренней простотой, кто не стремится кем-то стать. Подобный ум способен к необыкновенной восприимчивости, потому что для него не существует барьеров, не существует страха, не существует стремления к чему-то; следовательно, он способен воспринимать благодать, Бога — истину, что хотите. Но ум, который преследует реальность, — не простой ум. Ум, который приспосабливается к какому-нибудь авторитетному образцу, внутреннему или внешнему, не может быть чувствительным. И только когда ум по-настоящему чувствителен, когда это живой ум, осознающий всё, что с ним происходит, свои реакции, свои мысли, когда он не стремится больше кем-то стать, не стремится больше формировать себя по какому-то образцу, чтобы кем-то быть, — только тогда он способен воспринимать, что такое истина. Только тогда и может быть счастье, ибо счастье не цель, оно — результат реальности. Когда ум и сердце обретут простоту и, следовательно, чувствительность — не посредством какой-нибудь формы принуждения, указки или навязывания, — тогда мы увидим, что наши проблемы могут быть решены очень просто. Как бы сложны наши проблемы ни были, мы сможем применить к ним свежий подход и увидеть их по-иному. В этом-то и ощущается нужда в настоящее время: в людях, которые способны встретить беспорядок, смятение и вражду, царящие в мире, по-новому, творчески, просто — а не с теориями или формулами, левыми или правыми. Вы не в состоянии встретиться с этим по-новому, если не обладаете простотой.
Итак, проблема может быть разрешена, лишь когда мы подходим к ней по-новому. А мы не можем подойти к ней по-новому, если мыслим в терминах определённого шаблона мысли — религиозного, политического или какого-нибудь иного. Значит, нам надо освободиться от всех этих вещей, чтобы обрести простоту. Вот почему так важно осознать, иметь способность понять процесс своего мышления, знать, полностью знать самого себя; отсюда появляется простота, отсюда появляется смирение, которое не есть добродетель или рутинная духовная практика. Благоприобретённое смирение перестаёт быть смирением. Ум, заставляющий себя быть смиренным, больше не смиренный ум. Только когда вы имеете смирение — не культивируете смирение, — может состояться ваша встреча с самыми неотложными вопросами жизни, ибо тогда вы — не важны, вы смотрите не под воздействием своего «я» и чувства собственной значительности; вы смотрите на саму проблему — и вот тогда вы в состоянии разрешить её.
