Каково?! Просто какое-то прощальное письмо великого Мастера, пролетом забежавшего на нашу планету. Но вот то, что он говорит дальше, при всей странности и невнятности, кажется мне действительным прозрением, и если не открытием, то подсказкой, где это открытие прячется.
«Я уверен, как это вообще возможно быть уверенным, что во мне поток думания (stream of thinking)… лишь небрежно найденное имя для того, что, будучи исследовано, открывает себя состоящим главным образом из потока моего дыхания.
"Я думаю", которое, как сказал Кант, должно быть способно сопровождать все мои объекты, есть "Я дышу", которое в действительности их сопровождает. За дыханием имеются другие внутренние факты (интрацефалические мускульные приспособления и прочее…), и они увеличивают ценность «сознания», поскольку оно субъект прямого восприятия; но дыхание, которое всегда было источником происхождения «духа» (spirit), дыхание, выходящее наружу, через голосовую щель и ноздри, является, я убежден, той субстанцией (essence), из которой философы создали сущность (entity), известную им как сознание.
Эта сущность фиктивна, а вот конкретные мысли полностью реальны, но конкретные мысли сделаны из того же вещества, что и все вещи» (Там же). Вот и все. Fini.
Как аналитические ребята поняли, что это гениальная работа, с которой начинается новый период мировой философии? Если вспомнить их восторженные отзывы, то больше всего их привлекало то, что «Джеймс отрицает, что сознание является "веществом"» (Уайтхед, с. 204).
И то, что сознание является функцией. А как насчет того, что сознание это дыхание? Молчать! Восторженный Уайтхед промолчал и по поводу того, что все вещи мира сделаны из материи мысли. Рассел, правда, поморщился, но не смог обойти этот вопрос:
«Он утверждает, что имеется "только одно первичное вещество или материал, из которого состоит все в мире". Это вещество он называет "чистый опыт". Познание, говорит он, — это частный вид отношений между двумя порциями чистого опыта. Отношение между субъектом и объектом есть производное: "Я верю, что опыт не имеет внутренней двойственности". Данная неделимая порция опыта может быть в одних условиях познающим субъектом, в других — чем-то познаваемым.
Он определяет "чистый опыт" как "непосредственный жизненный поток, представляющий материал для нашего последующего отражения".
Можно видеть, что это учение упраздняет различия между умом и материей, рассматриваемые как различия между двумя разными «видами» того, что Джеймс называет "Stuff" (вещество). Соответственно, те, кто согласен с Джеймсом в данном вопросе, пропагандируют так называемый "нейтральный монизм", согласно которому вещество, из которого построен мир, — это не ум и не материя, а нечто предшествующее и тому и другому. Сам Джеймс не развивал этого пункта, подразумеваемого в его теории, наоборот, употребление им выражения "чистый опыт" указывает на возможный неосознанный берклианский идеализм. Слово «опыт» — одно из тех слов, которые философы часто применяют, но которому редко дают определение. Давайте рассмотрим, что оно может означать.
Здравый смысл считает, что многие явления, хотя они и происходят, не даны в опыте, например, события на невидимой стороне Луны. Беркли и Гегель — оба, но по разным основаниям, — отрицали это, утверждали, что не данное нам в опыте есть ничто. Сейчас большинство философов считает, и, по-моему, справедливо, что их аргументы неверны.
Если бы мы должны были твердо придерживаться взгляда, что «вещество» мира — это «опыт», мы пришли бы к необходимости придумать сложные и не внушающие доверия объяснения того, что мы подразумеваем под такой вещью, как "невидимая сторона Луны"» (Рассел, История… с. 737).
Трудно мне судить о мире, но Рассел, по сути, высказывает сомнение в том, что вся западная философия сознания, построенная на функционализме, основывается на исходном положении Джеймса, которое требует сложных и не вызывающих доверия объяснений. Это что касается сознания как функции.
А вот сознание как дыхание, похоже, просто не заметили, и это при том, что последние годы американские психологи и философы, занимающиеся сознанием, снова подняли Джеймса на свое знамя. А мне эта мысль нравится. Еще со времен Окуджавы:
Как он дышит,
Так и пишет…
Глава 10. Завершение философии сознания Титченером
Итоги трехсотлетнему существованию европейской Философии сознания, которая считалась Метафизикой, а заодно полувековому существованию и Психологии сознания, подвел живший в Америке англичанин, ученик Вундта Эдуард Брэдфорд Титченер (1867–1927). Я лично считаю его гробовщиком, забившим гвозди в крышку гроба Метафизики. И это при том, что он считается метафизиком. Можно сказать, что рассказ о Титченере — это рассказ о том, что очень трудно выжить, если сам себя хоронишь.
Титченер был одним из сторонников самонаблюдения в психологии и пытался поставить его на научные рельсы, подобно его немецкому приятелю Освальду Кюльпе. Научное самонаблюдение — это самонаблюдение в лабораторных условиях в ходе эксперимента. Поэтому Титченер даже создал в Америке в 1904 году Общество экспериментальной психологии. Однако его это спасло не более, чем основателя Института экспериментальной психологии в России — Григория Ивановича Челпанова. Примерно около 1917 года психология сознания умирает вместе с Метафизикой, и тем отменяется вся жизнь Титченера и иже с ним.
Десять лет Титченер занимается тем, что подводит итоги этого прекрасного периода истории человеческой мысли, выпуская книгу за книгой, посвященные систематизации своей Науки. Каждая из них и есть гвоздь в крышку гроба Метафизики, поскольку все они — плач по тому, что не удалось стать естественной Наукой.
В 1917 году он пишет «Пролегомены систематической психологии» (Systematic Psychology. Prolegomena). Он писал эту грустную книгу до самой смерти в 1927 году, и так и не дописал, так что это завещание последнего рыцаря психологии сознания было издано посмертно в 1929 году.
В одном из своих писем еще в 1918 году он писал по поводу задуманного труда:
«Печальный опыт научил меня тому, что моя собственная подготовка и подготовка многих из моих современников не требует ясного думания. Поэтому я стараюсь быть настолько ясным, чтобы те, кто будет читать меня в последствии, были в состоянии принять или отвергнуть с полным пониманием то, что принимают или отвергают» (Цит. по: Evans, Macleod. Foreword // Titchener, Systematic Psychology. Prolegomena, с WI).
Что же он пытался сделать ясным? То самое, из-за чего Джеймс возопил и отказал сознанию в праве на существование, — простонаучное понятие сознания. Он хотел привести хоть к какому-то единству взгляды всех тех мыслителей, которые пытались строить психологию не на основе физиологии нервной деятельности, а на основе метафизики «сознания». Я беру слово сознание в кавычки, потому что в рамках философии сознания, как писал Титченер, «слово «сознание» дурно прославилось своей двусмысленностью» (Titchener, с. 158).
Причем, воспользоваться Титченером для целей моего исследования вовсе не просто, потому что он перечисляет все теории сознания, заполнявшие научное пространство к его времени. Собственно говоря, это либо то, что я уже рассказал, либо взгляды кого-то из психологов, которые ничего по-настоящему не добавляют. Меня же интересует, не создал ли Титченер какого-то нового качества в понимании сознания.
Однако, перейдя, как кажется, к собственному исследованию, он очень долго занимается критикой современных ему американских психологов — Ангела (Angell), Джадда (Judd) и Ладда (Ladd), постоянно приходя к выводу: «Для Ангела психология — это наука о сознании, а сознание — это состояние осознавания, осведомленности (awareness) (Tit, с. 171); Для Джадда точно так же психология это наука о сознании… а это сознание есть осознавание, осведомленность» (Там же, с. 171).
Я долго не мог понять, почему он все перетасовывает и перетряхивает свои бесконечные ящички и мешочки с цитатами, пока не понял, что для него главное — не сознание, а система! Ему нужно, чтобы Психология все-таки стала Наукой, если не естественной, то хотя бы точной, а для этого ее нужно довести до настоящей систематичности.
И он укладывает и перекладывает этих американцев. Затем то же самое проделывает и с немецкими психологами, выстраивая их от Брентано до Липпса и Мессера. И всюду он показывает, что их рассуждения о сознании противоречивы и, самое главное, нелогичны. Логика как-то болезненно важна для Титченера:
«Мы не можем, выстраивая свои научные факты и обобщения, сделать это как-либо иначе, по сравнению с физикой и биологией, то есть не в матрице логики» (Там же, с. 269).
