Следующие вопросы сложней, и на них без исследования не ответить. Почему ругательство «дурак» оскорбительно? И что такое оскорбительно? И почему именно это ругательство столь распространенно? А по распространению оно, безусловно, самое используемое. В каких случаях мы его используем? Когда хотим оскорбить? Или же когда хотим показать нечто, связанное с разумом, что можно назвать его отсутствием или неразумностью? А если это так, то оскорбительно ли это слово вообще? Или же при его произнесении мы делаем нечто совсем иное?
И это не все вопросы. К примеру, остается не заданным вопрос: а как вышло, что социальная лестница вырастает из дурака? И почему социальная лестница совпала с оценочно-человеческой? То есть с тем образцом, по которому мы судим, насколько человек — человек, на-сколько он очеловечился. Почему определение человеч-ности идет относительно дурака?
Ну, и заключительный вопрос: как сказка сделала именно дурака своим героем, учитывая все предыдущие вопросы? Она, что, — расставляла какие-то оценки, учила жить, подсказывала, как занять достойное место в обществе? А слова: сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок, — не просто пустой речевой оборот для украшения слога?
Чтобы понять все это, Синявский дает описание сказочного дурака: он лентяй, часто пьяница, обязательно грязнуля. «Но, конечно, главное свойство дурака — это то, что он дурак и всё делает по-дурацки. Говоря иными словами, совершает всё невпопад и не как все люди, вопреки здравому смыслу и элементарному пониманию практической жизни» (Т.ж.с.35).
И опять вопросы, они же — подсказки. Делать всё по-дурацки — это невпопад и вопреки здравому смыслу и пониманию бытовой жизни, то есть того мира, в котором живешь. А что такое впопад? Впопад с чем или с кем? С людьми? То есть делать впопад — это делать как все люди? Значит, дурак всё делает не по-людски? А как это по-людски? Если дурак рожден человеком, то может ли он хоть что-то делать не как человек? А если может, то с какого мига начинается человечность?
А если о человечности можно говорить как о чем-то, что дано не обязательно, что не гарантируется лишь обретением человеческого тела, и что может однажды включаться, то, значит, и все люди не всегда люди? И лишь с какого-то мига становятся ими. Миг же этот определяется снаружи оценкой остальных людей. А изнутри? Очевидно, каким-то решением вести себя так, как от тебя ожидают.
А как ожидают? Похоже, в соответствии со здравым смыслом. А что это такое? Ведь это явно не разум, иначе так бы и было сказано. Нельзя сразу сказать, что такое здравый смысл, но очевидно, что это тоже какой-то выбор, потому что раз есть смысл здравый, значит, могут быть и иные. К примеру, научный смысл, логический смысл, философский…
И что такое понимание практической жизни? Нет, не в бытовом смысле, а с той точки зрения, которая звучит в понятии дурака. Ведь дурака проверяют именно этой странной «практической жизнью». Что это за орудие проверки нашей разумности. И насколько оно совпадает со здравым смыслом? Можно ли так сказать, что «практическая жизнь» — это условно вещественная ловушка для дураков, а здравый смысл — знания о том, как её проходить?
Вот послали дурака на базар закупить нужные вещи. По дороге, заметив, что лошади тяжело, дурак решает облегчить ее жизнь: ведь у нее четыре ноги и у купленного им стола тоже четыре ноги. Пусть стол сам бежит следом. Затем он скормил купленную кашу крикливым воронам, чтобы они не голосили, как голодные дети. Одел придорожные пеньки в горшки и корчаги, чтобы ребятам без шапок не мерзнуть.
«В результате Иван возвращается домой с пустыми руками. Его, конечно, в очередной раз бьют, ругают и называют дураком. Бесспорно, Дурак приносит вред семье, а иногда и всему обществу» (Т.ж.с.36).
Дурака бьют и ругают, в том числе дураком. Почему? Почему дурака надо бить?
Не думаю, что хоть кто-то задумывался об этом, тем более не сомневаюсь, что ни один из психологов не ставил такой вопрос. Просто потому, что тут и вопроса-то нет, — все так очевидно, что можно запретить и осудить телесные наказания, но только не понять и не задуматься. Тут у тех, кто мог и должен быть это изучать совсем нет разума и думать им нечем.
И все же: почему дурака бьют? Ответ, потому что он приносит вред, кстати, такой же очевидный, совсем не ответ. К тому же, мы не знаем и не понимаем, что такое вред. Но и это не главное, это лишь оправдание избиения. Но почему избиение? Почему не какое-то иное действие? Кстати, а какое еще? Отправить в школу? Лишить премии? Выставить на общественное порицание?
А разве это другие действия? Ведь это то же самое избиение, как и ругань и обзывания дураком. Что такое ругательства? Это же брань. А брань — это битва, бой. Вот и бьют, ругаясь, то есть бранясь. И если мы задумаемся о том, что такое вред, то лишение премии — это совершенное зеркальное подобие того вреда, что причинил дурак. Но что он причинил?
Он ухудшил наше выживание. Это и есть вред.
А избиение? Разве избиение, особенно сильное, не ставят тебя на грань смерти? И тем самым, разве дураку не объясняют, что такое дурак, через понятие выживания?
Но тогда, говоря, что я дурак, мне говорят, что я на краю смерти или, по крайней мере, движусь к ней.
Значит, дурак — это пограничник, который живет на грани смерти. По крайней мере, гораздо ближе к ней, чем все остальные — умные люди. Следовательно: умно избегать смерти и глупо играть с ней и не убегать от нее.
Это огромные образы, это мифология и философия…
И вот Синявский приходит к выводу: «…дурацкое поведение оказывается необходимым условием счастья — условием пришествия божественных и магических сил» (Т.ж.).
Да, действительно, дурак в сказке всегда оказывается в средоточии волшебных действий, вокруг него закручиваются чуцеса. И ведь это соответствует многим философским и религиозным воззрениям на недеяние или упование на волю божию.
«Здесь (как ни странно звучит это слово) философия Дурака кое в чем пересекается с утверждениями некоторых величайших мудрецов древности, («я знаю только то, что я ничего не знаю» — Сократ; «умные — не учены, ученые — не умны» — Лao-цзы), а также с мистической практикой разного религиозного толка. Суть этих воззрений заключается в отказе от деятельности контролирующего рассудка, мешающей постижению высшей истины. Эта истина (или реальность) является и открывается человеку сама в тот счастливый момент, когда сознание как бы отключено и душа пребывает в особом состоянии — восприимчивой пассивности.
Разумеется, сказочный Дурак — не мудрец, не мистик и не философ. Он ни о чем не рассуждает, а если и рассуждает, то крайне глупо. Но, можно заметить, он тоже находится в этом состоянии восприимчивой пассивности. То есть — в ожидании, когда истина придет и объявится сама собою, без усилий, без напряжения с его стороны, вопреки несовершенному человеческому рассудку.
Отсюда, кстати, народные и просто общеупотребительные разговорные обороты — вроде «везет дуракам», «дуракам счастье», «Бог дураков любит», — которыми широко пользуется и русская сказка» (Т.ж.39).
Я бы добавил к этому: да, дурак сказки не мудрец и не философ. Он даже не мистик. Он не ставит себе целью жить в недеянии и позволении. Он живет таким образом, можно сказать, случайно. Это народ, помня о том, что за такой жизнью есть путь и сила, выбирает из множества случайных жизней те, о которых стоит рассказывать. А рассказывать стоит лишь о тех, в которых такая жизнь увенчалась успехом. А если такого совпадения и не было, о нем стоит мечтать.
И народ мечтал, а значит, чуял, что за здравомысленной жизнью есть сила, но и за жизнью дурацкой тоже. Причем, за жизнью здравомысленной есть сила выживания. Если живешь здраво, то обязательно будешь иметь свою синичку в руках, то есть свой кусочек силы размером с краюшку хлебца с маслицом. А вот жизнь в недеяниии трудней, но и сорвать можно много, ох, много! Дураков не просто Бог любит — их царствие небесное, как нищих духом!..
«В основе этих алогичных представлений, однако, действует определенная логика. Почему «Бог дураков любит»? Во-первых, потому, что Дураку уже никто и ничто не может помочь. И сам себе он уже не в силах помочь. Остается одна надежда: на Божью помощь. Во-вторых, Дурак к этой помощи исполнен необыкновенного доверия. Дурак не доверяет — ни разуму, ни органам чувств, ни жизненному опыту, ни наставлениям старших. Зато Дурак, как никто другой, доверяет Высшей силе. Он ей — открыт» (Т.ж.).
Прекрасное рассуждение, за исклю-чением одной неточности: дурак не доверяет разуму. Это не так. Вспомним еще раз сказку:
«Едет домой, а лошаденка была такая, знать, неудалая, везет — не везет! «А что, — думает себе Иванушка, — ведь у лошади четыре ноги, и у стола тож четыре; так стол-то и сам добежит». Взял стол и выставил на дорогу».