Теперь надо двигаться к тому, что твоему бытовому сознанию неведомо, — там предмет психологии самопознания.
«Ограничив таким образом ее сферу мысленною перифериею, которой многие точки, впрочем, теряются в содержании соприкосновенных с нею наук, мы можем, при свете сознания, сделать, по крайней мере, опыт обозрения тех многоразличных материалов, которые должны быть разработаны и исследованы ею» (Там же, с. 198–199).
Итак, предмет наш — не то, что уже тебе известно, тогда бы это было не самопознанием. И не поиск чего-то заранее себе навязанного, вроде Бога, которого ты в себе обязательно найдешь, если будешь верить. Нет, это наука, в высшем смысле, то есть поиск истины или исследование действительности. Задача ее — постоянно, но достоверно расширять границы уже известного дальнейшим познанием. А что, кстати, уже известно? Без его описания неясно будет, где начинается неведомое.
«Но при одном, даже самом беглом взгляде на факты внутреннего опыта, озаряемые сознанием, мысль теряется и исчезает в необозримом их множестве.
Возьмем психическую жизнь хоть одного человека, от первых проблесков его сознания до последних предсмертных проявлений его ума, воли и сердца. Какая это необъятная история мыслей, желаний и чувствований/ Они каждый день льются потоком, возбуждаются одни другими, будто волны волнами, и исчезают одни в других, будто звуки в гармонии. Между тем, все это жило, дало плод, было сознано и увековечено сознанием; все это вошло в смысл нравственного развития человека и, ложась чертами в психической жизни, требует места в ее истории» (Там же, с. 199).
Это важнейшее положение русской психологии, да и любой прикладной психологии вообще. Я не о том, что Карпов здесь задолго до Джеймса говорит о потоке сознания. Нет, я о вопросе, который по простоте душевной задает любой начинающий: я так много думаю, мыслей у меня океан, как можно все это описать или даже охватить взором сознания?
Прикладник отвечает: не пугайтесь, вспоминать и изучать надо не все и не подряд. К самоосознаванию должен быть подход, который можно освоить. Не надо писать полную биографию. Да и кому под силу?!
«Но кто начертал такую автобиографию? Кто когда-нибудь в состоянии был следовать мыслью за полетом собственных мыслей, мелькавших быстрее молнии, за движениями сердца, опережавшими быстроту света, за стремлениями воли, перегонявшими время?
Между тем, эти летучие мысли, видоизменяясь, перерабатываясь, воспроизводясь и различным образом соединяясь и разделяясь, мало по малу организовывались в понятия и приходили к значению умственного взгляда на вещи» (Там же, с. 199).
Иными словами, если мы говорим все-таки о науке, а Карпов именно творит психологию как науку в высшем смысле этого слова, то нам надо научиться видеть устройство сознания, а оно состоит из понятий, которые складываются в мировоззрение. Вот это уже гораздо более обозримый предмет.
Правда, понятия, которых тоже необозримое множество, не просто сваливаются в мировоззрение кучей. Они собираются в узлы, в соответствии с жизненными целями. Цели эти за жизнь неоднократно меняются. Мазыки называли такие узлы или пространства понятий вокруг возрастных целей Вежами. Карпов этого понятия не знает, но описывает, говоря о том, что понятия уплотняются, как бы закрепляясь в нравах:
«…свободные стремления, чтобы не потеряться во множестве предметов, нечувствительно (неосознаваемо, незаметно — АШ) приближались к одному направлению и получали устойчивость в значении нравственного характера. Да и тут все добываемое временем из микроскопических, так сказать, проявлений ума, воли и сердца, каким подвергается еще переработкам от наплыва новых мыслей, желаний и чувствований, от непрестанно вертящегося колеса обстоятельств, которыми вызывается в область опыта то, что прежде не было испытываемо, и от большего или меньшего развития способностей в разных возрастах человека!
Сколько раз в жизни переиначим мы свои понятия, перестроим свои взгляды, переменим свои убеждения, переделаем свой характер, перестановим свои цели!» (Там же, с. 200).
Вот задача для психолога — описать это устройство сознания так, чтобы «тысячи миллионов таких же разумно-свободных существ, с тем же сознанием, с теми же опытами самонаблюдения, с тем же бессилием самопознания, но с тем же правом видеть и узнать себя в науке», — могли воспользоваться этим орудием и легко узнать в себе то, что описано наукой. Это как раз то, что отсутствует в современной Психологии. Она пишет так, что, читая, не узнаешь описанного, точно это все не обо мне.
Для того, чтобы Психология стала понятной, нужно ввести определенное ограничение:
«Такое ограничение… может быть сделано через достаточное различение двух понятий: материи и формы фактов внутреннего опыта.
Материю явлений, которыми обнаруживается внутренняя жизнь, составляет все то, что существенно входит в нравственную ее природу. <…>
Форма нравственной жизни есть взаимное соотношение фактов внутреннего опыта» (Там же, с. 202–203).
У меня нет сейчас задачи подробно рассказать о психологии Карпова. Поскольку меня интересует лишь его понятие сознания, то я ограничусь двумя последними мыслями, которые, будучи сопоставлены, позволяют понять, что сознание оказывается для него материей души.
«Итак, предметом предначертываемого нами учения о душе должна быть душа в существенных и основных явлениях ее природы, которые материально общи всем людям и разнятся… только формою» (Там же, с. 204).
Этими основными явлениями души и оказываются нравы: «Рассматривание сил нравственной нашей жизни, поскольку они являются в сознании просто как бытие или факты внутреннего опыта и определение гармонического соотношения их в человеческом духе, — вот что в теснейшем смысле должно быть предметом психологии» (Там же, с. 208).
Если душа действительное явление, то чем она является? Из какого «вещества» состоит ее тело? Из сознания? Это кажется странным, но вспомните, что для Карпова сознание есть свет. Приемлемо ли для нас высказывание, что у души светозарная природа?
Глава 3. Задачи философии. Кавелин
Константин Дмитриевич Кавелин (1818–1885) был очень разносторонним человеком, как говорится, энциклопедических интересов. Он даже собирал русские народные песни и передавал их известному издателю Якушкину.
Сознанием Кавелин интересовался и как философ, и как психолог, и как юрист, хотя точнее было бы сказать, как человек, желающий не просто делать науку, а с помощью науки сделать жизнь лучше. Поэтому юридическая сторона деятельности Кавелина проявилась не только в собственно правоведческих работах, но и в этических. Этика мыслителями девятнадцатого века понималась не как свод правил или требований к правильному поведению, а как наука о целях всех наук. Иными словами, как наука определяющая, как изменить общество, меняя нравы людей. Нравы — это и есть этосы по-гречески, откуда и этика.
Самая известная психологическая работа Кавелина — «Задачи психологии» (1872) была написана в пору, когда физиологи и революционные демократы пытались захватить землю Психологии и подчинить ее Физиологии и естественнонаучному механицизму. Кавелин много сражается в ту пору против уничтожения Психологии с воинствующим Материализмом физиологов. Поэтому он вынужден обсуждать физиологическое понятие организма, и его «Задачи» выглядят гораздо более естественнонаучным сочинением, чем, скажем, работы Карпова.
Казалось бы, те места, где речь идет о физиологических понятиях, вполне можно опустить в его работах, а читать только его собственное понимание психологии и сознания. Но не все так просто. В «Задачах психологии» Кавелин как бы вынужден говорить психологически, и поэтому часто использует выражения, вроде психической жизни, для обозначения того, что определенно назвал бы в другой работе сознанием. Возможно, кроме необходимости говорить естественнонаучно, здесь сказывается и его отношение к западной философии. В нескольких работах он довольно жестко говорит о том, что немецкие и английские философы односторонни. Немцы развили понятие о «психических процессах» и ничего не хотят знать об их содержаниях, англичане, наоборот, прекрасно разбираются в содержании психики, но даже Локк уходит от разговора о процессах. При этом понятие о сознании (Bewusstsein) было развито немецкой философией в противоположность англичанам и французам и, очевидно, также как понятие о процессе. Очевидно, Кавелин не хотел следовать в своих взглядах за немцами, и поэтому избегает говорить о сознании там, где можно говорить языком психологии.
