— Так вы считаете, отче, что Россия наказана за поругание имяславцев, а в их лице и Имени Божьего?
— Да, радость моя, по сути, высшие члены российской иерархии с Богом боролись, что и было предзнаменованием близости антихристовых времен. Именно это и навлекло на Родину Россию-матушку гнев Господень!
В пещере возникла наэлектризованная, концентрированная атмосфера. Будто все рассказанное старцем: люди, цари, беды, войны — пронеслось перед глазами и оставило след своего присутствия.
— А что с другими имяславцами случилось, которые осели вокруг Нового Афона? — спросил Константин. — Вы тоже с ними были?
— Да, Костюшка, меня тоже на том пароходе при— везли в Одессу. Мы с братьями на Новый Афон подались. Расселились в долине Псху, в 80 километрах от Сухума. Как Советская власть пришла, мы образовались в артели, чтобы неприметными быть, хозяйством занимались, огородами, садами, пасеки были. Только в период репрессий с 28-го по 31-й годы выследили нас. И больше трехсот молитвенников приняли мученическую кончину.
— Как же вам удалось выжить? — не удержался Константин от вопроса.
— А я, радость моя, на пасеке тогда работал, далеко в горах. Вернулся в артель, а там большевики бесчинствуют, ну и сбежал я… Скрылся, одним словом, в глуши лесной, в чаще гор. Вот с тех пор и проживаю здесь.
— Почему же, отче, в мир не возвращаетесь? — спросил Константин. — Сейчас у нас храмы отстроили, люди в церкви потянулись, вера в народе возрождается.
— Вера? — переспросил пустынник. — Вера у вас возрождается, храмы понастроили, а смута какая в стране? Сколько нищих, бездомных, сирот, войн, разделений, беспутства?! — старец взволновался не на шутку.
— Ну не все сразу, нужно детей закону Божьему научить, тогда и изменится все к лучшему.
— А знаешь ли ты, радость моя, что когда религиозными началами забивали головы, в семинариях воспитывались наиболее активные безбожники — вожди большевистские?
Константин осекся и был удивлен столь неожиданным суждениям пустынника, который продолжил:
— Не вера у вас, а видимость одна, не религия, а игра. Иерархи-то злато-серебро так возлюбили, что кроме него ничего знать не хотят. Какие хоромы настроили себе, на дорогих машинах разъезжают.
— Ну, не все, — возразил Константин.
— Посмотри, Костюшка, война давно идет на русской земле, а никто ее не замечает, кроме тех, кто страдает и гибнет на ней. Так у вас власти про войну говорят, что, дескать, это не война, а бунты, которые нужно подавить, и дело с концом. А они не подавляются, а напротив, разжигаются. И сюда, на Кавказ, война пришла. Вот и получается, что, по твоему разумению, вера возрождается, а зла прибавляется. Разве так может быть?
Глава 13. СИЛА ПОЮЩЕГО СЕРДЦА
Через два дня старец слег и не поднимался более. Константин хлопотал вокруг него, суетился, но старец увядал у него на глазах.
— Все, Костюшка, радость моя, кончился мой земной путь, — говорил, смущенно улыбаясь, Нектарий. — Жизнь моя совершила свой оборот, и закончилось странствие.
— Да что вы, отче, еще поживете, у вас вон сколько сил! — подбадривал Константин пустынника.
— Тебе, радость моя, я духовную эстафету передал, теперь мне можно и на покой. Я ведь почему так долго жил? — спросил Нектарий. — Потому, радость моя, мне Господь годков-то без размеру прибавлял, что некому было мне знания передать, а вот ныне я свое дело сделал, тебе его отныне и продолжать.
И без того сухое тело Нектария стало совсем высохшим. Константин не отходил от умирающего пустынника. Обтирал лицо и грудь студеной водой, бегал за сушняком, стараясь надолго не оставлять старика. Вскоре Нектарий начал бредить, и Константин понял, что старец вновь переживает прожитое: он говорил об Афоне, иноках, называл имена, звал кого-то, молился. На дворе лето было в самом разгаре, природа буйствовала, а старец умирал. Почему так несправедливо, думал Константин, все живет, радуется, веселится, а тут смерть, как несуразно и несправедливо! Контраст между умирающим старцем и поющей, веселящейся природой был разительный.
Когда Константин зашел в пещеру с ведром воды, принесенной из источника, пустынник ожил и поблагодарил его:
— Спасибо тебе, Костюшка!
— Да что вы, отче, я готов на все, лишь бы вам лучше стало!
— Смирись, радость моя, всему свой черед, пора и мне переселяться в небесные обители, где нет ни плача, ни вопля, ни болезни, — произнес, улыбаясь какой-то неземной улыбкой, пустынник. — Я ведь, Костюшка, умер уже, да вот попросил Создателя еще один денечек подарить, чтобы попрощаться.
У Константина выступили слезы, и старец увидел их.
— Не плачь, радость моя, не надо! — произнес проникновенно пустынник, и в его глазах появились отблески неземного блаженства. — Если бы ты знал, какая там радость и благодать ожидает праведника! Ничто земное не сравнится с нею! — Старец прикрыл глаза и, немного помедлив, продолжил. — Я ведь, Костюшка, увидел новое небо и новую землю, а еще новый город Иерусалим! И ангельское пение… И радость там такая! — старец глубоко вздохнул и произнес высказывание библейского пророка Исайи: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его!».
Старец вдруг приподнялся, глаза его горели все тем же неземным блеском, он будто смотрел сквозь Константина куда-то вдаль. И Константин понял, что сейчас он слышит последние наставления великого молитвенника, и опустился на колени у ложа, стараясь запомнить каждое слово старца, запечатлеть в памяти каждую мысль мудреца, сделавшего уже один шаг в вечность.
— Запомни, радость моя, что молитве, по сути, невозможно научить, так как у каждого человека этот религиозный опыт единственен и неповторим, как пер— вый крик при рождении и последний выдох перед смертью. Каждый человек обращается к Богу по-своему, свойственному его уму, душе, умению и знаниям. Поколения сменяются поколениями, и каждое взращивает и постигает свой опыт богообщения и богопознания. Как природа, которая и тысячу лет назад была та же, да каждый год обновляется и становится новой. Как солнце, которое каждый день одно и то же, да каждое утро восходит по-своему, неповторимому. Оттого, радость моя, человек, по существу, одинок и, в одиночестве должен взойти к Богу, по своему опыту, потому как общего религиозного опыта нет. Человек, который стоит в храме и не имеет своего опыта молитвенности, присутствует в храме формально, как и у вас сейчас происходит в миру. Храмов понастроили, народ их наполнил, а опыта ни у кого нет, вот тебе и видимость создается, будто вера возродилась, а зло в мире торжествует. Соборная молитва, радость моя, это как хоровое пение, когда каждый в отдельности научился этому искусству, потом и вместе собираются для совместного пения. А представь себе, если соберутся те, кто петь не умеет, не научился, какое хоровое воспевание получится? Набьются в храм люди и воображают, будто все остальные молятся; на самом же деле — не молится никто; все только притворяются, будто молятся, и принимают других, не молящихся, за молящихся. Вот и получается всеобщий самообман, всеобщая эйфория, что, дескать, обряд совершается, а внутренне на самом деле все пусто и мертво. От мертвых слов и лицемерного обрядоделания к Богу не восходит ничего, кроме неправды и фарисейства. А это означает, Костюшка, что никакие внешние действия: ни коленопреклонение, ни возжигание свечей, ни каждение, ни земные поклоны, ни крестное знамение, ни воспеваемые слова, ни воздетые руки сами по себе молитвы не составляют и не свидетельствуют о ее совершении.
Люди уже давно разучились по-настоящему молиться и собственно уже и не знают, что это такое. А ведь молитва, радость моя, подлинная совершается без внешних проявлений, без слов, телодвижений, в неподвижности и молчании. И я тебе больше скажу, что даже человек, считающий себя не верующим, не думающий о Боге, обращается порой к Божественному то ли сознательно, то ли случайно или непроизвольно, и выходит, что по существу своему человек этот подлинно молится!
Тут Константин не выдержал длинной и сокровенной речи старца и спросил:
— А как же язычники, дохристианские народы или люди нехристианской веры?
— Дух Божий, радость моя, от сотворения мира никогда не покидал языческие народы, а ведь они составляли почти все человечество. В народах тех, не видевших Христа, были свои молитвенники и праведники, имели они свою живую религиозность, свою вдохновенную мудрость, и как сказал Апостол Иоанн Богослов, «всякий, делающий правду, рожден от Бога». Потому, радость моя, те люди, дохристианские, которые жили, делая правду, были христианами до Христа! Это относится и к Будде, и к Сократу, и к Платону, Сенеке и Марку Аврелию. Потому в притворах древних христианских храмов помещали иногда изображения Аристотеля, Платона, Сократа.
И люди нехристианской веры, если они искренни, если подлинно религиозны, то по духу своему могут быть ближе ко Христу, нежели тот, кто именует себя христианином.
