И вот все линии последовательного философствования вдруг обрываются, и к ним пришивается что-то не совсем последовательное и не совсем вытекающее из предыдущих рассуждений. Что-то, из-за чего появляется ощущение отсутствия целостной философии.
Религиозная идея, идея Бога — это вполне приемлемое завершение философии, если они естественно ее завершают. Я говорю не об этом. Неприемлема непоследовательность рассуждений.
Сам Лопатин, чья философия точно так же не оказалась цельной, попадает в потрясающие ловушки непоследовательности. В работе «Явление и сущность в жизни сознания» он ведет спор с модным в то время философом Паульсеном.
«Паулъсен говорит: "Это факт, что явления внутренней жизни выступают не изолированно и что каждое такое явление переживается с сознанием принадлежности его к единому целому данной индивидуальной жизни. Как может происходить нечто такое, этого я не умею сказать, так же, как не умею сказать и того, как вообще возможно сознание". <…>
Если бы Паульсен более строго оценил совершенную непригодность своей точки зрения перед лицом самого основного факта в бытии сознания, он, быть может, снисходительнее отнесся бы к гипотезе душевной субстанции, которую он так беспощадно высмеивает.
Ведь если какая-нибудь совсем бесспорная вещь (в данном случае наша собственная психическая жизнь) является непонятною и невозможною без известного предположения, выход остается один: сделать это предположение.
Допустим даже, что предположение душевной субстанции не в состоянии дать никаких положительных объяснений конкретному содержанию нашего внутреннего опыта и господствующих в нем законов; огромная заслуга этого предположения — уже в том, что оно позволяет мыслить без вопиющих логических противоречий, самое существование сознания» (Лопатин, Явление и сущность, с. 152–153).
Лопатин возмущается непоследовательностью Паульсена и его слепотой, но мгновенно слепнет, как только от критики переходит к собственному философствованию.
Если приглядеться, уже в этом рассуждении заявлено, что нельзя мыслить душевную жизнь без вопиющих логических противоречий, если не допустить, что имеется некая душевная субстанция. И столь же определенно сказано, что эта душевная субстанция то ли является сознанием, то ли является ее основой или сущностью. В любом случае, следующий шаг рассуждения должен быть: существует субстанция сознания или у сознания есть субстанция. Без ее допущения все рассыпается. В конце статьи Лопатин даже создаст словосочетание «субстанциальная сила сознания», но так и не делает предположения, что душевная субстанция и субстанция сознания — одно и то же по одному простейшему логическому признаку — потому что сам считает одним и тем же душевную жизнь и жизнь сознания. Вопиющее логическое противоречие!
Точно такое же противоречие пронизывает все идущие дальше рассуждения о том, что такое субстанция.
«В физической действительности ее субстанция — вещество…» (Там же, с. 153).
Скажем, вещество и энергия, как считает современная физика. Затем идет утверждение:
«Мы знаем явления нашего сознания, но не воспринимаем у них никаких материальных признаков, — следовательно, у них и нет этих признаков. Но тогда этих признаков нет и у их субстанции, потому что их субстанция в них и они в ней. <…>
Итак, в основе психических явлений лежит нематериальная, духовная субстанция» (Там же, с. 171).
Естественно, что в основе этого рассуждения лежит предположение о том, что у материальных явлений мы воспринимаем и материальные признаки. Это — «истина о соотносительности явлений и субстанций» (Там же).
Очень логичное на первый взгляд рассуждение. Но «очень логичные» рассуждения должны быть и очень строгими по исполнению. Почему Лопатин все время жонглирует именами, из которых выстаивает свои рассуждения? То это душевная жизнь, то психическая, то жизнь сознания, то жизнь Духа. Это все одно и то же? А как можно быть в этом уверенным, если не дал определений? Иначе говоря, если ты строишь математическую формулу, где спокойно замещаешь X на Y, Y на А, А на С, и при этом не написал в предварительном условии X=Y=A=C, вряд ли такое рассуждение будет признано строгим. А ведь Лопатин назвал свой сборник «Аксиомы философии».
Остается предположить, что такое приравнивание исходных понятий философствования было сделано раньше и они совершенно очевидны любому профессиональному философу. Смешно. Вспоминаются строки Трубецкого о закрытых вопросах, по которым долго спорили, да так и не договорились… Иными словами, именно там, где для философа появляются очевидности, скорее всего, что-то закрыто, как скелет в шкафу, или зарыто, как собака, которая является смыслом.
Логичность заявления, что субстанцией духовной жизни является дух, — бесспорна. Но даже заявление, что дух является субстанцией душевной жизни, уже не выполняет формальных требований к строгому рассуждению. Тем более мы можем сказать, что духовная субстанция является основой сознания лишь в том случае, если заранее исходили из того, что сознание есть действие духа, заглядывающего в то, что зовется им Я. Строго по Декарту.
Но заглядывание не может быть субстанцией! И даже если у Духа или Души есть некое субстанциональное существование, что-то вроде тела Души, — никак не доказано ни то, что оно состоит из заглядывания, ни то, что это тело не есть сознание.
Но допустим, что без такого предположения все рассуждения становятся вопиюще нелогичными. Тогда встает вопрос о «веществе» этой «субстанции», потому что «истина о соотносительности явлений и субстанции» требует сделать этот ожидаемый шаг и сказать, что условное вещество «духовной субстанции»— дух, а «сознанческой» сознание.
Вот только после этого можно сказать, что это «вещество» совсем не такое, как у материальных предметов. Почему? Потому что мы, как он говорит, не улавливаем своим восприятием материальных признаков. Материальных признаков чего? Когда мы их не улавливаем? Вероятно, когда воспринимаем духовные вещи или явления сознания?
А разве мы воспринимаем что-то еще, кроме явлений сознания? Даже при восприятии внешних предметов мы имеем дело только с тем, что восприняли, то есть с их явлениями в сознании. И значит, мы не воспринимаем ничего материального, никаких материальных признаков вообще. Мы умозаключаем, что вот этот образ стола — восприятие стола, а вот тот — лишь воспоминание. Но признаки у обоих одинаковы. Иначе говоря, нет никаких иных явлений сознания, кроме тех, что есть. И они все одинаковы, с одинаковыми материальными признаками. Можно сказать, что для нас материальных признаков нет вообще или они есть всегда и у всего.
Для того, чтобы иметь явления с другими признаками, надо и воспринимать не материальные предметы, а предметы духовные или сознанческие, то есть сами Душу и Сознание. Вот только тогда и появятся явления, у которых мы действительно не воспринимаем материальных признаков. Я уж не говорю, что никто из философов не имеет такого осознанного опыта, поскольку никогда не пытался воспринимать само сознание. Достаточно сказать, что для них и сознания-то нет, есть лишь осознание или сознавание. Но если ты заговорил о субстанциальности сознания, почему бы не сделать напрашивающийся следующий шаг: допустить, что сознание существует как нечто, что может быть воспринято нами, имеет признаки и даже некую условную «вещественность», называемую на неуловимом для простого ума философском языке субстанциальностью.
Пусть это предположение не подтверждается, но мы хотя бы пройдем этот путь, и будем честны в своем поиске истины перед собой и перед людьми, которых обманываем столько веков.
Я показал пример непоследовательности в рассуждениях, чтобы стало ясно: русским философам что-то мешает рассуждать и быть последовательными. Первое и самое очевидное предположение — им было не до того, не до философствования в смысле поиска истины. Они философствовали, чтобы навязать людям свое видение мира и заставить их принять и воплотить свою мечту.
Я хочу сделать предположение, которое, как мне кажется, должно бы броситься в глаза любому человеку, заинтересовавшемуся философией, с первого взгляда. Однако его никто не делает и ощущается оно кощунственным. В общей философии, с которой начинается ее изучение, ни в России, ни в мире, нет понятия о школе философствования, о том, что значит рассуждать философски.
Тут даже нечего доказывать. Просто загляните в учебники философии и вы нигде не найдете раздела, обучающего философствовать. Философов все еще учат средневековыми приемами, разработанными ремесленниками: гляди, как делают лучшие мастера, и старайся им подражать.
