Елена Денисова-Радзинская - Мы все из одной глины. Как преодолеть трудности, если ты необычный

Я, ужасно стыдясь, пыталась выкрутиться и как– то объяснить, боясь, что если я скажу про аутизм, то его вообще не примут в клинику.

Я говорила: «Нет! У нас все нормально, просто он с детства ничем не болел и поэтому вообще не любит докторов!» А мне отвечали: «Ну у него перелом шейки бедра – это не болезнь, это травма! Он что, сам этого не понимает?»

Я, опять стыдясь и пытаясь как-то выкрутиться, объясняла какую-то чушь…

В результате нас все-таки положили в клинику и стали готовить к операции. Лана и Вэй помогали в этом, так как я была никакая. Вэй даже помогал в каких-то гигиенических подготовительных к операции процедурах. Через некоторое время доктор (как мне сказали – байкер) пришел и сказал: «Мы будем делать ему эндопротез».

Я обомлела. Мало того что эндопротез в десять раз дороже, но как я скажу об этом сыну, еле-еле согласившемуся на штифт? Не помню как, но худо-бедно мы ему это объяснили и уже почти уговорили. В это время я пошла забирать снимки из рентген-кабинета, и рентгенолог спросила меня:

– Я не поняла, вы что, собираетесь ставить ему эндопротез?

— Да…

– Но ему ведь мало лет. Зачем?

– Но мне сказали, что даже английской королеве делали эндопротез.

– Ну да, – ответила рентгенолог, – английской королеве 150 лет, а он ведь еще молодой, и почему вам делают эндопротез не в отделении эндопротезирования? Понимаете, если сейчас ему сделать эндопротез, то через несколько лет его придется менять. А это очень сложная операция. Есть ли в ней необходимость? Идите, проконсультируйтесь к эндопротезистам.

Я пошла консультироваться. И там мне жестко сказали: «Нет, вы что? Нужен штифт». Я пришла к доктору-байкеру и попросила его сделать нам штифт, а он ответил: «Уходите отсюда, раз вы знаете больше, чем я. Уходите и все, я с вами не желаю иметь дело».

Я стояла, онемев… Я вообще таких слов о себе в жизни ни от кого не слышала.

И если бы мой сын был беспроблемным, я бы наверное была в этой ситуации более жесткой и храброй, но я себя чувствовала абсолютно беззащитной заложницей ситуации. А доктор-байкер зашел в палату и сказал Тимофею: «Собирайся и уходи!»

Я умоляла и просила его снова и снова оставить нас и сделать операцию со штифтом, но он был настолько обозлен нашим отказом от эндопротеза, что даже не скрывал этой злости.

Да благословит вас Господь, дорогой доктор. Вы сделали самое лучшее, что могли, иначе не было бы ничего того, что было дальше. Я набралась сил и пошла защищать сына к главврачу, и тот уже пошел говорить о нашем возвращении. Но тут я увидела на пороге палаты шатающегося Тимофея с вещами в пакете. Я хотела уговорить его остаться. Но Тимофей сказал: «Нет, я больше здесь не останусь! Он сказал мне, чтоб я уходил!»

Выгнанные, мы сидели вдвоем на лестнице, я не знала, что делать и куда идти. Сын сказал, что больше туда не вернется, и вариантов больше не было. В это время мне позвонила подруга и сказала: «Проконсультируйся в институте Бурденко, может быть, они что-то смогут». Я позвонила Лане, она отвезла сына домой, а я поехала в Бурденко. Там посмотрели снимок и сказали:

«Времени прошло очень много, почти месяц, есть только один человек, которого мы знаем, который может вам помочь, он делает костную пластику, но он в Питере, его зовут Тахилов Рашид Муртузалиевич».

У меня не было сил ни на какие дальнейшие действия. Я приехала домой, и в это время мне позвонил муж. Он сказал:

– Ну я доехал, все нормально.

Я переспросила:

– Куда?

– Ну как куда? Я же в Питере, я тебе говорил.

– В Питере? А ты можешь спросить, кто– нибудь знает врача…? – и я прочитала по бумажке его имя.

В телефоне я услышала:

– Сейчас я спрошу своего друга, администратора театра… – пауза, и дальше: – Администратор сказал, что это его друг, я перезвоню.

Через три минуты раздался звонок из Питера:

– Это Рашид Муртузалиевич, рассказывайте, что у вас?

Я в слезах и соплях стала рассказывать. Он попросил прислать снимок. Были праздники, я не знала, как перенести снимок в тот формат, который он просил, но вместе с соседом мы нашли стекло, кальку, подставили лампу (все это посоветовал сам доктор), сфотографировали и переслали. Он перезвонил: «Знаете, перелом – не сахар, и времени много прошло, но если бы это был мой сын, я бы дал ему шанс и сделал бы штифт». Эти слова, особенно про сына, стали решающими. Я сказала: «Мы едем», – еще не дождавшись согласия Тимофея. Потом позвонила его знакомой девочке Ниночке Романюк, с которой он дружил в школе, и на голой интуиции попросила ее позвонить Тимофею, рассказать, что есть хороший доктор в Питере и засомневаться в его храбрости. Обязательно сказать: «Но ты же все равно не сможешь туда поехать, ты, наверно, побоишься, это очень сложно». И когда я приехала домой, Тимофей сказал: «А если в Питер поехать? То как, это очень дорого? Ниночка говорит, там хороший доктор…» И мы поехали в Питер.

Все это время меня провожала, встречала, оберегала, молилась за меня моя Лана. Она была для меня как сестра и мама одновременно. Я потом долго размышляла, почему Бог отправил меня в Питер? Потом поняла. Только там мы остались с сыном вдвоем, никого не было рядом, и с того времени мы запустили процесс сближения к друг другу, и, что интересно, он сам сказал мне позже то же самое: «Мне кажется, мы в Питере больше с тобой сблизились. Наверно, для этого мы туда и попали».

Операция прошла удачно, и мы возвратились в Москву, где нас опять встречала Лана. Блестящий и успешный юрист, она помогала точно по Святому Писанию, как добрый самарянин, всем, кто в этом нуждался. Я много раз от посторонних людей буду слышать потом рассказы о ее щедром сердце и добрых поступках. Когда мы начали работу с ребятами-аутистами в театре, Лана приходила на репетиции, организовала через китайскую церковь бесплатно стол китайской кухни для нас. Ее веселый характер и слова восхищения очень нравились и нам, и всей нашей особой команде, когда мы уставали, я звала ее, и она вмиг поднимала нам настроение!

Она молилась за всех, вставая в 5 утра, и когда я осталась у нее один раз ночевать, я слышала, как сначала шли китайские непонятные слова, типа хунь, цунь, мунь, а потом много-много имен, включая Путина, Медведева, патриарха Кирилла (молитесь и благословляйте власти), потом шел Израиль, а потом я слышал свое имя и имя Тимофея и всех наших аутистов. Она честно вымаливала нас.

На спектакле была представитель китайского культурного центра, которая попросила нас дать пьесу для перевода на китайский язык (чего мы, кстати, до сих пор так и не сделали из-за отсутствия времени). Ланин муж Вэй – компьютерщик, и он помогал нам с компьютерными программами и со всеми вопросами, касающимися Интернета. Дай Бог каждому таких друзей! Спасибо вам большое, Лана и Вэй! Ваш дом – это давно мой дом.

Я остаюсь там ночевать, когда наши разговоры и молитвы заканчиваются падением от отсутствия сил на пол.

Я давно ем вашу уже любимую мной китайскую еду палочками, как и вы.

Я ездила в Китай, и мне дали сказать в вашей церкви об аутизме и о любви к этим ребятам. Два дня я говорила там о любви к особым людям.

После выступления ко мне подошел парень– аутист. В первый день до моего выступления он тоскливо сидел один. И никого рядом. Во второй около него сели люди и взяли его за руку. Я видела его глаза. Это незабываемо. Он подошел (как и у наших, его китайская речь была тоже не очень членораздельна, но китайцы поняли и перевели) и сказал: «Я буду скучать по вам. Приезжайте, пожалуйста, еще!»

И я ответила: «Молись за меня и за всю нашу команду, чтобы мы приехали всем театром, и тогда тебя мы тоже возьмем с собой на сцену!» И он обещал молиться.