После завтрака Мэри нашла дорожную карту, и мы сели изучать ее. Мэри обвела некоторые точки на карте и на отдельном листочке записала их названия, а также сообщила что где стоит сделать или посмотреть. Получился довольно внушительный список.
– Знаю-знаю. Одного дня тут недостаточно. Но вы можете выбрать, что вам будет по душе. И звоните мне, если у вас появятся какие-нибудь вопросы. – Мэри дала мне с собой бутылку воды, фрукты и пару бутербродов. Я сказал, чтобы она не переживала за мой обед, я ведь смогу заехать куда-нибудь и перекусить по дороге.
– Ну, – ответила она, – когда вы доберетесь до плоскогорья, там, пожалуй, и не окажется таких мест, где можно перекусить. Вам необязательно съедать все это, но так у вас будет чем перекусить, если захочется.
Когда я добрался до долины Маргари, было еще раннее утро. Мэри посоветовала мне объезжать Кабот Трейл по часовой стрелке так, чтобы я ехал по внутренней полосе дороги, взбираясь и спускаясь с гор. Сейчас с обеих сторон от меня возвышались зеленые холмы. Я ехал уже минут двадцать, а навстречу мне попалась всего пара машин. Мимо пролетел ястреб, и краем глаза я уловил какое-то движение среди деревьев. Возможно, просто птица или белка, но я гадал, удастся ли мне увидеть лису или оленя.
Я задумался о записке Джулиана о том, как люди и предметы влияют на нас, и о решении Мэри сберечь в своей жизни то, что ей дорого. Ее история заставила меня вспомнить о друзьях, отношения с которыми мне хотелось бы восстановить. И я подумал, что хотел бы чаще видеться со своей сестрой Кирой и с мамой. Кира всегда умела находить лучшее во мне. В ее присутствии я словно становился таким человеком, с которого младшая сестренка могла бы брать пример. И мама – я понимал, что воспринимаю ее как должное. Ее привычка напоминать мне надеть свитер или сходить в туалет – даже когда я уже вырос и сам стал отцом – порой так меня раздражала, что я мог пулей выскочить из дома после воскресного ужина, будто спасаясь из пыточной камеры. Но я также осознавал, как мне с ней повезло. И начинал чувствовать, насколько я ей благодарен. Когда я возвращался домой, наигравшись в бейсбол, она всегда спрашивала: «Ну как повеселился?» – вместо того чтобы интересоваться, выиграл ли я. И ей всегда удавалось найти нужные слова, чтобы сказать что-то хорошее о ком бы то ни было – даже о дяде Тэдди, а для этого нужно было как минимум не уступать Пикассо в изобретательности. И, когда умер отец, она проявила такую силу и мужество, каких я и представить себе не мог. Почти сразу после его смерти она пыталась заботиться о нас с Кирой, переживая о нашей потере сильнее, чем о своей собственной. Я подумал, что определенно хочу, чтобы мама больше влияла на меня в жизни.
Но что о тех людях, которые тянут меня вниз? Люди, которые несут в себе толику негатива? Я сразу вспомнил о Дэвиде и Свене, но я не мог назвать никого из моих близких. Даже когда мы с Аннишей ссорились… Может, я и вел себе не так, как подобает, но было ли виной ее влияние? Или я просто всеми силами старался выиграть спор? Анниша – один из самых больших оптимистов среди всех, кого я знаю, – и, вероятно, именно поэтому она так долго терпела, пока я пресекал все ее просьбы. Но как насчет Тессы? Она яркая, веселая и красивая. Во многом она напоминает мне Аннишу. Я бы хотел, чтобы она оставалась частью моей жизни. Но в роли кого? Я решил, что, когда в следующий раз остановлю машину, непременно отправлю запоздалый ответ на ее сообщение. Я скажу ей правду: я нахожусь в переходном состоянии, пытаюсь разобраться со многими вопросами в своей жизни. Я ценю ее письмо и ее мысли, но лучше нам будет поговорить об этом когда я вернусь. Мне нужно немного времени, чтобы разобраться во всем этом.
Еще до полудня я добрался до Национального парка высокогорья Кейп-Бретон. Следующие шестьдесят миль дорога будет петлять по границе парка вдоль побережья. Мэри посоветовала мне немного прогуляться в конце парка, и я предвкушал с нетерпением, как выберусь из машины, разомну ноги и съем свой ланч.
Я следовал указателям, двигаясь к местечку Ле Шмэн дю Бютро, и в конце концов подъехал к небольшой парковочной площадке, покрытой гравием. На табличке у начала маршрута было написано, что дорога займет около девяноста минут. Я огляделся. Был теплый весенний день, и солнце стояло высоко в безоблачном небе, но парковка была пуста, и кругом не было ни души. Мэри предупредила меня, чтобы я остерегался койотов. Обычно они не подходят близко к людям, но недавно был случай, когда они напали на туриста. Я решил, что ланч лучше съесть в машине, когда вернусь после прогулки. Мэри дала мне тяжелые палки для ходьбы, просто на всякий случай. С собой я взял только их и бутылку воды.
Тропа была узкой, все время петляла и почти сразу пошла резко вверх. Местами, наступая на очередной корень или булыжник, я чувствовал себя так, словно взбираюсь по пологой лестнице. С одной стороны от меня плотными рядами вздымались сосны, оставляя густой аромат растений в сыром воздухе. Кругом пели птицы, но кроме них – ни одного звука в лесу.
Мэри сказала, что после мили ходьбы мне придется подняться более чем на две сотни футов, прежде чем я доберусь до того места, где тропинка поворачивает, огибая вершину холма. «Оттуда открывается великолепный вид».
Однако она не говорила, что по пути мне будут попадаться также и исторические памятники. Спустя примерно двадцат минут сбоку от тропы я увидел указатель и прочел, что слева я увижу руины одного из пяти домов Ле Бютро – французско-канадского сельского поселка. Вглядываясь в просветы между деревьями, внизу холма я заметил неровный каменный прямоугольник – фундамент крошечного дома.
Я знал, что нахожусь на франко-канадской территории. Мэри также посоветовала мне остановиться в небольшой рыболовецкой деревушке Четикамп до того, как я увижу ее древние истоки в парке.
Так что за час до начала моей прогулки я съехал с шоссе и припарковался рядом с рестораном на стороне дороги, расположенной ближе к воде. Несколько магазинов и других зданий ютились на узкой полоске земли между дорогой и бухтой. Мэри думала, что меня могут заинтересовать местные плетеные ковры или захочется попробовать шаудэ, традиционный стейк из рыбы, но я не хотел заходить внутрь. Я еще недостаточно проголодался. Вместо этого я спустился по деревянной лесенке между магазинами и прошелся по набережной к нескольким узким помостам. Вдоль пристани выстроились современные промышленные рыболовецкие суда, похожие на судно Ахмеда. На одном из помостов красовалось огромное объявление о круизах для желающих полюбоваться на китов. Рядом стояло небольшое судно, неподалеку надувная лодка. Мэри советовала мне выбирать какое-нибудь не слишком новое судно, если я захочу посмотреть на китов, – надувные лодки производят много шума и волн, которые нарушают спокойствие моря. Но я решил, что лучше потрачу время на прогулку.
Перед тем как вернуться в машину, я прошелся немного назад вдоль шоссе, пока рестораны и магазины не сменились небольшими деревянными домиками. Узенькая тропинка простиралась перед ними, отделяя их от шоссе, проходившего практически перед их порогами. Позади зеленела небольшая лужайка и за ней воды залива Святого Лаврентия.
Кабот Трейл когда-то был небольшой тропой, гораздо уже, чем сейчас, хотя все эти дома уже тогда ютились по краям, омываемые с другой стороны солеными ледяными морскими водами. Мэри рассказала, что в Четикампе и на окрестных землях все еще говорят на французском. Здесь живут потомки франкоканадцев, которые в середине 1700-х годов были изгнаны Британией из долины Аннаполис в Новой Шотландии. Захватив в 1710 году французское поселение Акадия, Британия потребовала, чтобы его жители поклялись в верности британской короне. Большинство акадцев занимались в основном сельским хозяйством и были далеки от политики – больше всего они хотели оставаться в стороне и не встревать в разногласия между Францией и Британией в Северной Америке. Однако многие из них снабжали продовольствием французские военные крепости в современной Новой Шотландии и Нью-Брансуике. Так что, хоть большая часть акадцев десятилетиями мирно жила, подчиняясь британской короне, было решено, что они представляют серьезную угрозу для Британии, и их начали депортировать в Европу и в британские колонии. Многие акадцы, высланные обратно во Францию, позже эмигрировали во французские колонии в Северной Америке. Наиболее значительная часть отправилась в Луизиану, и их потомки стали теми, кого мы теперь называем каджунами. Я и так знал об этом, но Мэри также рассказала мне, что небольшая группа тех людей отправилась на остров Кейп Бретон и обосновалась на его северо-западном побережье. Гуляя вдоль этих крошечных домиков, я думал о том, насколько обособленно и изолированно, должно быть, чувствовали себя жители Четикамп – вероятно, всего несколько сотен людей на каменистых просторах побережья этого скалистого острова. Каково же им было? Горстка семей, приехавшая из огромных сельских поселений с тысячами жителей, они, должно быть, во всем зависели друг от друга. Но если уж Четикамп казался мне столь изолированным, то что и говорить о Ле Бютро?
