Нельзя было убить Равану, пока не найдено его подлинное лицо; ключ к загадке был именно в этом — отыскать его настоящее лицо. Как Равана смотрел в лицо Раме, так и ты не сможешь раствориться перед лицом истины, потому что свое подлинное лицо ты упрячешь подальше; ты не позволишь, чтобы тебе отрезали настоящую голову. Снова и снова ты будешь ходить в храм, возвращаться домой, и на тебе неизменно будет твоя маска. Если отнять у тебя все эти маски и фальшивые личины, ничего особенного не случится. Давай понаблюдаем, как люди ведут себя в храме. Вот мужчина подходит к статуе Бога и склоняется у ее ног. Если присмотреться повнимательнее, ты увидишь, что его гордость не шелохнулась, его истинное лицо не изменило своего выражения: оно надежно упрятано под маской. Поклоны бьет его маска; а настоящее лицо все еще стоит, оглядывается по сторонам и призывает окружающих посмотреть на него и признать, какой он весь из себя набожный — в целом свете такого не сыщешь.
Я слышал об одном императоре, который молился каждое утро, причем в очень ранний час. Оттого, что он был императором, и оттого, что время его молитвы было особое, у него была привилегия молиться в храме перед всеми остальными. Он появлялся в храме в пять часов утра, ведь если бы он чуть задержался, туда пришли бы другие верующие и он упустил бы возможность воспользоваться своей привилегией. И вот он стоял и возносил молитвы: «О Святой Отец! Я бедный человек и великий грешник, я полное ничтожество. Пожалуйста, будь милостив и ниспошли мне Свою благодать!»
И в эту минуту он почувствовал, что в храме есть кто-то еще. В темноте он почти ничего не видел, но, прислушавшись, различил чей-то невнятный шепот, который раздавался из-за стоявшей неподалеку лестницы. Он увидел коленопреклоненного мужчину, который молился: «О Святой Отец!Я бедный человек, я ничтожество».
«Да как ты смеешь, — проревел император, — заявлять в моем присутствии, что ты ничтожество? Кто ты такой, что осмеливаешься называть себя ничтожеством, когда я только что сказал о себе то же самое? Кто ты такой, чтобы называть себя, как назвал себя я, — бедным человеком? Да я запихну все эти слова тебе в глотку!»
Для эго императора было совершенно невыносимо, что этот человек называет себя никем, ведь на это претендует сам император. Делать такие заявления — значит задеть эго императора. «Как ты смеешь отнимать у меня мое смирение, мою ничтожность, мое убожество! — говорит император. — Я — величайший из всех бедняков, величайший из всех ничтожеств и никто не смеет претендовать на мое право первого!»
То же самое происходит, когда попадаешь в храм ты. Твоя голова склоняется, но твое «я» по-прежнему стоит прямо. Твоя склоненная голова — это фальшивка, она ничего не стоит.
Если ты поймешь склад ума Раваны, ты увидишь, что он довольно прочно обосновался внутри тебя; и тот же самый Равана пытается убедить тебя: «Ты и вправду не Рама, но ведь ты и не Равана!» Не обращай на эти слова внимания. Ты уже достаточно их наслушался, именно это и привело тебя к тому состоянию, в котором ты оказался сейчас. Так что, если тебе понятно, что ты не Рама, тогда осознай, что ты — Равана.
Принять это для себя — значит сделать первый шаг на пути превращения в Раму. Принять себя, признать, что ты полон недостатков, — это первый революционный шаг на пути к добродетели. Глубинное признание того, что «Я погружен во тьму», превращается в поиски света. Истинная жажда познания рождается от осознания своего собственного невежества.
И перестань мыслить категориями промежуточных состояний и полумер: ты или на этом берегу, или на том. И поскольку между этими двумя берегами нет никакого промежуточного пространства, покидая один берег, ты тотчас оказываешься на другом. Нет пространства, в котором возможно пребывание между невежеством и знанием. Исчезновение невежества и возникновение знания — это события одновременные, точно так же вода, нагретая до ста градусов, превращается в пар. Никакого промежутка там нет; нам никогда не удастся отследить то мгновение, в котором вода перестает быть водой, но еще не становится паром. Нет, там будет или вода, или пар, никакого промежуточного состояния не бывает. Нет ничего похожего на реку меж двух берегов, по которой ты можешь плыть на своем суденышке. Нет вообще никакой реки, только два берега. И пока ты находишься на этом берегу, другого берега ты не достиг.
Это нужно очень хорошо понять. Не падай в яму, вырытую умом. Или свет, или тьма; или жизнь, или смерть — нельзя быть полумертвым! Если ты жив, то ты жив. Правда, мы иногда говорим о человеке «он полумертв», но как можно быть наполовину мертвым? Это лингвистическое недоразумение. Как можно быть живым наполовину? Даже если человек лежит полностью без сознания, в коме, он все-таки жив, абсолютно жив, жив на сто процентов. Мы не можем назвать его «полумертвым»; с тем же успехом о мертвеце можно сказать, что он «наполовину жив». Если человек мертв, то он совершенно мертв; если же он жив, он действительно жив. Промежутка нет, между жизнью и смертью нет пустого пространства.
Посмотри на себя такого, каков ты есть на самом деле, и ты увидишь: внутри тебя прячется Равана. Позволь себе пережить, испытать эту истину, что ты — Равана. Именно в этом и состояла ошибка, которую допустил Равана: он не мог признать, что он — Равана. Он жил под впечатлением, что он мудрец, великий ученый, который может преподать Раме урок, научить его лучше понимать священные тексты. Все священные книги он выучил наизусть и, как и всякий невежда, стремящийся обрести силу, стал мастером, овладевшим великими сиддхами. Невежественный человек пойдет на все ради обретения сиддх, и Равана не был исключением. Легенда повествует, что Равана отрубил себе голову у ног Бога Шивы. Невежда готов пойти даже на это, он готов пожертвовать всем чем угодно, дабы его «я» обрело еще большее величие и славу. Чтобы увековечить свое «я», он готов даже пойти на смерть.
Равана стремился обрести сиддхи, великие силы, и предмет, который он изучал, были мантры. Он был великим аскетом. Нам ничего не известно ни о сиддхах Рамы, ни о его учености; но вот о Раване рассказывают, что тот покаялся и был вознагражден за это великими сиддхами. В конце концов он так понравился Богу Шиве, что тот наделил его высшими силами. Помимо прочего, он обрел и ученость. У Раваны было все, поэтому совершенно естественно, что он возомнил себя Рамой.
Если сравнивать их могущество, владения, золото или ученость, то Рама — просто никто. Рама, уходящий в джунгли, — это ли не портрет полного ничтожества. Все, чем он когда-либо владел, у него забрали. Теперь у него нет ничего. Он сидит в джунглях, как беспомощный неудачник, — а у Раваны есть все, и он считает себя Рамой. Если единственное, что имеет значение, — это сила и власть, то такая логика возьмет верх.
Если ты не осознал скрытого в тебе Равану, значит, ты еще не сделал ни единого шага к преобразованию своей жизни. В ту секунду, когда ты осознаешь, что ты — Равана, стены дворца Раваны начнут осыпаться, поскольку нельзя оставаться Раваной, осознав это. Если ты знаешь, что ты порочен, твоей порочности больше не выжить, потому что твое знание — это огонь, в котором она сгорает, превращаясь в пепел. Порочность устоит, только если ты убедишь себя, что не столь уж ты и порочен. У тебя не получится объявить себя добродетельным, но можно хотя бы сказать, что ты стал чуть менее порочным, чем другие, что проделал долгий путь по направлению к добродетельности.
Умер один человек. Согласно традиции, существовавшей в его деревне, об усопшем, прежде чем его похоронят, следовало сказать что-то хорошее.
Но этот человек был настолько злым и порочным, что ни у кого не нашлось ни единого доброго слова в его адрес. Никто не мог сравниться с этим человеком в испорченности и таланте повсюду создавать неприятности окружающим, так что вся деревня с облегчением встретила известие о его смерти. Даже простое приветствие при встрече с ним могло стать небезопасным, а если уж тебе пришлось иметь с ним какое-то дело, значит, жди беды. Теперь его тело лежало в церковном дворе, сельчане собрались около гроба, но никто не мог придумать ни одного доброго слова, чтобы помянуть покойника. Собравшиеся стали перед выбором: никому не хотелось нарушать деревенскую традицию, но уже вечерело, а никто так ничего и не сказал.
Сельчанам вся эта история уже страшно надоела, этот человек даже после смерти умудрился доставить им неприятности! Близилась ночь, темнота сгущалась. Похоронить его они не могли, и оставить непогребенным тоже. Наконец один мужчина поднялся и произнес: «По сравнению со своими четырьмя братьями этот человек был сущим ангелом. По сравнению с их пороками этот человек — просто бог!» После этого гроб закопали и все разошлись по домам.
