Метод Риндзая проще, чем метод Руми. Далеко не все могут вращаться на протяжении многих часов. Крик — куда проще. Каждый может кричать, и каждый может кричать от всей души, и такой крик будет весьма действенным средством. Тебе потребуется много часов, чтобы, вращаясь, добраться до центра. Закричав, ты можешь оказаться в центре в ту же секунду.
Но вернемся…
Риндзай прославился как мастер выкриков.
Однажды монах спросил Риндзая:
— Что ты скажешь об основном принципе будда-дхармы?
Он спрашивает о чем-то важном — об основном принципе буддизма.
Риндзай закричал. Монах поклонился.
— Как ты думаешь, это хороший крик? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
— В чем ты усматриваешь оскорбление? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— В другой раз это не будет прощено.
Риндзай вновь закричал.
Первый крик Риндзая был что надо. Монах поклонился, потому что он испытал огромное облегчение, сдвинувшись с периферии в центр. Но Риндзай был недоверчив. Поскольку все в мире рано или поздно становится традицией, крики Риндзая и поклоны в ответ на них также превратились в традицию. Кланяясь, ученик показывал, что крик достиг его центра. Это стало традицией.
Очень плохо, когда что-то становится традицией, ритуалом, привычкой и теряет значение. Поклон мог оказаться истинным ответом, но мог быть и просто маневром. Вот почему Риндзай спросил:
— Как ты думаешь, это хороший крик?
Монах ответил:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
Что он имел в виду? Монах говорит: «Ты потерпел неудачу. Выстрел не попал в цель».
Монах ответил:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
— В чем ты усматриваешь оскорбление? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— В другой раз это не будет прощено.
Монах говорит: «Выстрел не попал в цель». Он не говорит, что второй выстрел в него не будет прощен; он говорит: «Твой промах не будет прощен. — В другой раз это не будет прощено. Хоть ты и промахнулся, не проник в мой центр, я простил тебя. Я поклонился, поскольку ты старался — старался изо всех сил. Но во второй раз это не будет прощено».
Каждый читающий эти строки может подумать, будто монах говорит: «Если ты закричишь во второй раз, я тебе этого не прощу». Но это вовсе не так, он говорит: «Во второй раз промах не будет прощен».
Риндзай вновь закричал. И тут история внезапно заканчивается. После крика наступило безмолвие. Второй крик удался. Монах молчит, Риндзай молчит.
Существует долгий постепенный путь к себе — как в йоге. Но приемы Риндзая очень просты, для них не требуется никакая предварительная система упражнений. Любой… не нужно обладать особым характером… плохой ты или хороший, святой или грешник, все равно. Важно достичь центра, потому что в центре ты не святой и не грешник. Ты можешь быть святым или грешником только на периферии; все определения — поверхностны.
Мне вспомнился великий последователь Будды, Нагарджуна. Он жил голым. Возможно, Нагарджуна — величайший логик, когда-либо живший на земле. Аристотель не может с ним сравниться, как, впрочем, и Шанкара. Аргументация Нагарджуны более изощренная. Но он любил ходить нагишом (красавец!). Его учениками были даже цари и царицы. Однажды царица — ученица Нагарджуны — обратилась к нему:
— Не откажи мне в просьбе. Я хочу взять твою миску для подаяний.
— О чем речь! — ответил он. — Конечно же, ты можешь взять ее себе.
— Но это лишь половина моей просьбы, — продолжала царица. — У меня есть миска для подаяний, которую я приказала сделать для тебя. Свою миску ты отдашь мне — это будет для меня самый драгоценный дар. А ты примешь в дар от меня другую миску. Ты не сможешь мне в этом отказать.
— Но я еще не видел ее, — ответил Нагарджуна.
Царица сказала:
— Не важно, видел ты ее или не видел. Вопрос не в этом. Сначала дай мне слово, что ты не отвергнешь мой подарок.
— Хорошо, я обещаю не отказываться, — сказал Нагарджуна.
И царица поднесла ему миску из чистого золота, украшенную бриллиантами.
Нагарджуна сказал:
— Ты не совсем понимаешь ситуацию. Не важно, откажусь я от этой миски или приму ее от тебя. Я не смогу сохранить ее. Подумай: голый человек с золотой миской, усеянной большущими бриллиантами! Да разве я смогу сохранить ее? Но раз я обещал, я приму твой дар.
За этой сценой наблюдал вор. И он пошел следом за Нагарджуной. Вор знал, что этот человек живет в за брошенном храме за городом и каждый раз, пообедав, засыпает. Это подходящее время, чтобы украсть миску. Все равно кто-нибудь да украдет…
Итак, вор спрятался за стеной храма возле окошка. Нагарджуна приготовил себе место для сна. Он прекрасно знал, что кто-то следит за ним. «Зачем понапрасну мучить человека, заставляя его долго ждать? Я собираюсь лечь спать, так пусть же он заберет эту золотую миску. Лучше я сам отдам ее. Зачем вынуждать человека красть?» И Нагарджуна швырнул золотую миску в окно, за которым притаился вор.
Вор не мог поверить своему счастью. Какой странный человек Нагарджуна! Вору захотелось приблизиться к этому человеку и сесть у его ног. И он спросил Нагарджуну через окно:
— Могу ли я войти?
Нагарджуна ответил:
— А как ты думаешь, зачем я швырнул миску через окно? Чтобы ты вошел сюда! Так что давай заходи! Это — приглашение.
Вор ничего не понял, но его поразили слова этого человека.
Нагарджуна сказал:
— Я не хотел делать тебя вором, вот почему я швырнул миску в окно. Ты можешь забрать ее себе.
— Она такая дорогая, — ответил вор, — а ты — господин над самим собой. Я тоже надеюсь, что однажды перестану быть вором и буду таким же господином над самим собой, как и ты.
Нагарджуна сказал:
— Зачем тянуть с этим? Секрет очень прост. Ты можешь стать господином.
— Ты не понимаешь, — сказал вор, — я — вор, прирожденный вор. Я не могу удержаться от соблазна.
Нагарджуна сказал:
— Это ничего не значит. Ты можешь оставаться вором. Я научу тебя одной простой медитации: что бы ты ни делал, где бы ты ни воровал (даже если будешь воровать во дворце), оставайся свидетелем своих действий. Я не хочу, чтобы ты перестал быть вором. Делай все что угодно, но делай это с полным осознанием. Будь свидетелем.
Вор сказал:
— Так просто! Я приходил ко многим святым, и все они говорили: «Вначале перестань воровать, иначе не сможешь стать религиозным человеком». Ты — первый, кто не требует от меня бросить воровство.
Нагарджуна сказал:
— Те святые, к которым ты обращался, — вовсе не святые. Ни один святой не станет требовать, чтобы ты бросил воровать. Зачем? Воруй на здоровье! Но оставайся свидетелем.
На третий или на четвертый день вор пришел к Нагарджуне со словами:
— Ты очень умен. За эти дни у меня было столько возможностей что-нибудь украсть, но каждый раз, когда я собирался красть, мои руки опускались. Я наблюдал за собой, и мне становилось стыдно, что я ворую, мои руки отказывались меня слушаться. За четыре дня я так ничего и не украл.
Нагарджуна ответил:
— Теперь это твоя проблема. Ты можешь выбирать: красть или наблюдать.
И этот человек сказал:
— Я начал уважать себя. Я не могу не наблюдать. Я пойду за тобой.
Наблюдение отбрасывает тебя к твоему центру. В центре ты — будда. Не важно, кто ты был на периферии. Как только ты начинаешь жить в центре, цвет периферии изменяется. Периферия становится столь же чистой, как и ты в центре. Она становится столь же сострадательной, как и ты в центре. Она впитывает в себя аромат центра.
Истинная религия не учит морали. Мораль приходит сама по себе. Истинная религия учит тебя жить в твоем собственном центре. Отсюда проистекает все добро, и зло становится невозможным. Речь не идет о выборе между добром и злом; ты хорош и так, без всякого выбора. Ты не должен становиться хорошим; ты просто не можешь быть иным.
В этом — чудо дзэн.
Дзэн означает наблюдение.
Эти выкрики просто отбрасывают тебя в центр. Узнав, что такое быть в центре, ты начинаешь понимать, что на периферии ты всегда нищий, тогда как в центре ты всегда император. А кто хочет быть нищим?
Религия — это алхимия, превращающая нищих в императоров.
Великий дзэнский поэт Иккю писал:
Безумец,
переворачиваю все вверх дном,
шатаюсь то там, то тут,
между борделями и пивными.
Найдется ли просветленный монах,
способный тягаться со мной
или хотя бы с одним моим словом?
Я рисую юг; я рисую север;
я рисую запад и восток.
Он говорит: «Люди считают меня безумцем…» Безумец, переворачиваю все вверх дном, шатаюсь то там, то тут, между борделями и пивными.
