Затем он стал рассказывать о своей методике обучения: «Ваш учитель будет строг с вами. Вы должны повиноваться каждому его слову и всегда хранить молчание. Согласны?» Все закивали. Далее учитель стал объяснять правила поведения: «Вы должны игнорировать потребности чувств: никакого секса, никаких наркотиков, никаких азартных игр и никакой музыки. Вы будете есть, только Когда вам разрешит учитель, и лишь то, что он даст вам». Новички поморщились от этих слов, но старшие ученики приободрили их. Японец продолжил: «Ваш учитель будет обучать вас с помощью коанов — притч-загадок, которые освободят вас от оков рационального мышления. Ваш учитель научит вас кинхину — медитации во время ходьбы, и дзадзэну — медитации в положении сидя. Каждый день у нас будет три групповых занятия дзадзэном длительностью один-два часа. Вам нужно будет сидеть абсолютно неподвижно. За малейшее движение учитель будет наказывать вас ударом бамбуковой палки».
Затем учитель, положив руки на колени, показал нам технику освобождения ума от всех мыслей. Для этого нужно было сесть и сосредоточиться на линии, образованной пересечением пола и стены, не обращая внимания ни на что другое. «Когда учитель позвонит в колокольчик, вы начнете медитировать и закончите только по второму звонку».
На первом же вечернем занятии у меня затекло плечо, и я слегка пошевелил им. И тут же на мое плечо обрушился удар бамбуковой палки. Это был первый и последний раз, когда я шевелился но время медитации. Любого, кто нарушал это правило, тотчас настигало наказание. А поскольку от долгого сидения у многих начинали ныть руки и ноги, да к тому же не давали покоя комары, звуки удара палки по телу раздавались регулярно. Наконец, учитель позвонил в колокольчик, и наша пытка завершилась.
Все ученики согласились обрить голову — все, кроме меня. В отличие от других, я не собирался посвятить свою жизнь практике буддизма. Мне недоставало для этого решимости и убежденное! Пройдя двухнедельный курс, я поблагодарил учителя и продолжил свои поиски. Я считал, что упорядоченный образ жизни, которого добивался от нас учитель, и постоянные занятия медитацией принесли мне определенную пользу. Однако что-то в этой практике меня настораживало, хотя я и не мог понять, что именно.
Через несколько дней, закончив медитацию под деревом Бодхи, я встретил молодую американскую чету: двух верных последователей японского учителя. Когда я поинтересовался, как у них дела, женщина неожиданно расплакалась. «Ты не поверишь, что произошло в ашраме после того, как ты ушел оттуда», — сказала она.
«И что же там случилось?» — настороженно спросил я, сидя под деревом Бодхи.
Тяжело вздохнув, женщина присела рядом и начала свой рассказ.
«Поздно ночью Джонатан пошел на улицу в туалет. Случайно он заметил одну очень странную вещь, — она сделала паузу, чтобы совладать с собой, и стала тереть глаза. — Ты помнишь Пэм, американскую последовательницу учителя?»
Я кивнул.
«Так вот, она вошла в покои учителя, а вышла оттуда лишь несколько часов спустя и выглядела очень испуганной. Несколько последующих ночей Джонатан провел в банановых зарослях, следя оттуда за комнатой учителя. К его ужасу, каждую ночь повторялось то же самое. Когда я узнала об этом, то решила поговорить с Пэм начистоту, и та во всем созналась. Учитель вступал с ней в любовную связь каждую ночь».
Женщина стала всхлипывать в носовой платок, а потом посмотрела на меня: «Он предал нас».
От услышанного у меня похолодело внутри.
Моя знакомая продолжила свой рассказ, описав, как они решили проверить учителя, подсыпав ему в чай ЛСД. Под влиянием наркотика он проявил себя во всей красе. «Ты не поверишь, что он говорил! Он стал превозносить себя на все лады!» Понизив голос, она стала трясти пальцем у меня перед носом, пародируя учителя: "Вы должны повиноваться мне и только мне! Я достиг просветления. Все остальные — обманщики. Любой, кто усомнится в моих словах или поступках, обречен".
И в завершение рассказа моя знакомая призналась, что от учители ушли все его ученики.
Мне было больно услышать о том, что случилось с одним из моих учителей. Попрощавшись с американскими знакомыми, и попытался разобраться в происшедшем. Учитель дзен был очень строг к ученикам, но, как выяснилось, не к себе самому. Он исказил древнюю традицию и бросил тень на тех, кто учил ей и искренне следовал. Как это ни прискорбно, но ни одна религия мира не избежала такой участи — лицемеры и притворщики были везде.
Безответственный духовный учитель способен разбить сердца своих последователей и подорвать их веру, после чего они будут с подозрением относиться даже к настоящим учителям истины. Какую боль причинило лицемерие учителя дзен тем, кто доверял ему, и какой ущерб нанесло это ему самому! Нет ничего важнее, чем хранить верность своим идеалам и самому следовать тому, что проповедуешь.
В живописных окрестностях Бодх-Гаи располагались многочисленные храмы, возведенные буддистами из разных стран Азии. Я посещал их один за другим, и в умиротворяющей обстановке бирманского вихара (храма) познакомился с учителем Но имени Сатья Нараяна Гоэнка. Этот учитель из Бирмы уже более года жил здесь и обучал всех желающих древней технике медитации. Он пригласил меня на десятидневные курсы, которые начинались на следующий день. Привлекшись его искренностью, и присоединился к группе из десятка его учеников. Гоэнкаджи, как мы называли его, заботился о нас, словно родной отец. Его слегка тронутые сединой волосы были разделены аккуратным пробором, а чисто выбритое лицо излучало спокойствие. Одет он был в длинную, до лодыжек, синюю клетчатую лунги (кусок ткани, обернутый вокруг талии) и белую рубашку на пуговицах.
Сидя на полу со скрещенными ногами, Гоэнкаджи стал рассказывать нам о себе. Родился он в 1924 году в семье индийцев, которые переселились в Бирму и имели там свой бизнес. Несмотря на богатство и положение в обществе, Гоэнкаджи не был счастлив. Особые страдания ему доставляли регулярные мигрени и беспокойства. «В 1955 году я познакомился со своим досточтимым учителем Саяджу У Ба Кхином, — сказал Гоэнкаджи. — Эта встреча перевернула мою жизнь, и последующие четырнадцати лет я учился под его руководством. Традиция, которую он представляет, восходит к самому Будде. Учение Будды не было сектантским. Он проповедовал дхамму, или дхарму, — путь к освобождению». Гоэнка объяснил, что випассана («созерцание вещей в истинном свете») — это одна из древнейших техник медитации в Индии. «Гаутама Будда открыл ее заново более двух с половиной тысяч лет назад и учил ей как универсальному средство от всех проблем». Гоэнкаджи вспоминал о своем учителе с большой благодарностью: «Хотя У Ба Кхин был семейным человеком, а не монахом, он в совершенстве освоил випассану сам и обучал ей других. Поскольку его мечтой было возвращение випассан на ее родину, в Индию, он благословил меня на эту миссию».
Гоэнкаджи был очень честным и порядочным человеком, которому можно было довериться без оглядки. Его учение было простым и действенным. Трижды в день мы проводили групповую медитацию, а по вечерам Гоэнкаджи читал лекции. «С помощью этой медитации, — говорил он, — вы научитесь видеть жизнь внутри и вне себя. Вы будете наблюдать ее отстраненно, освободившись от представлений об удовольствии и боли, победе и поражении, счастье и горе. Таким образом, ваш ум будет достигать все более и более тонких состояний умиротворения, а из умиротворения родится сострадание».
Каждое утро я наедине беседовал с Гоэнкаджи, и мы очень сблизились с ним. Он проявлял искреннюю заботу о каждом из нас, своих учеников, ничего не требуя взамен. Благодаря его духовной силе и убежденности наша маленькая группа ощущала себя очень защищенной. Когда курсы закончились, Гоэнкаджи пригласил меня на новый цикл обучения, который был запланирован в Бомбее, и мы договорились с ним встретиться там.
Несколько дней я от восхода и до заката занимался випассаной под священным Деревом Бодхи, а потом шел в храм и молился золотой статуе Будды, прося благословений.
Из Бодх-Гаи я отправился на северо-запад, в Сарнатх, где в «Парке оленей» Будда начал свою проповедническую миссию. Там я изучал клятву Бодхисаттвы. Человек, приносящий ту клятву, следуя по стопам Будды, жертвует своей жизнью ради спасения всех живых существ от страданий, вызванных иллюзией. Размышляя над этим качеством, я решил отправиться из Сарнатха в Калькутту, чтобы попросить благословение у святой, о бескорыстии которой так много слышал, — Матери Терезы.
Сойдя с поезда на вокзале Ховра в Калькутте, я с трудом пробрался сквозь толпу и направился на берег Ганги, к Кали-гхату. Было раннее утро. Подойдя к храму Кали — богини, олицетворяющей сострадание Господа Шивы и уничтожающей зло, — я увидел у входа большую очередь. В лавках у храма продавались изображения Кали, на которых она стояла, высунув длинный язык и держа в руке меч. Торговцы громко выкрикивали: «Джаба мала!» — предлагая купить гирлянды из кроваво-красных цветов гибискуса, которые, как принято считать, особенно нравятся богине. Эти цветы в форме колокола имеют пять лепестков и длинный, усыпанный тычинками пестик, свисающий из центра цветка наподобие языка Кали. В шумных лавках были выставлены горы благовоний и бижутерии. Торговцы наперебой зазывали покупателей, настойчиво предлагая им купить молочные сладости, цветы, кокосовые орехи и красный порошок киновари для подношения богине в храме. Это было целое столпотворение паломников, лавочников и нищих. Из динамиков раздавались оглушительные звуки музыки. У входа в храм рядами сидели прокаженные, калеки и вдовы. Они тянули к прохожим руки, выпрашивая милостыню. Я хотел хоть как-то облегчить страдания этих людей, но мне нечего было предложить им, кроме извиняющейся улыбки и молитвы. Через ворота храма в обе стороны тек нескончаемый людской поток. Паломники толкались и о чем-то переговаривались друг с другом. Я вошел внутрь и понял, что совершенно не готов к зрелищу, которое открылось моему взору.
