Мы должны настойчиво стремиться к познанию истины опытом. Все наши волнения и споры по поводу религии прекратятся только тогда, когда мы поймем, что ее нельзя найти ни в книгах, ни в храмах, ни в чувствах. Ее можно постичь лишь непосредственным восприятием, и только тот человек по-настоящему религиозен, который способен к непосредственному восприятию Бога и души. Что касается всех остальных, не имевших такого восприятия, то, будь они самыми почитаемыми духовными лицами, проповедующими религиозные истины массам людей, или самыми примитивными и невежественными материалистами, между ними в религиозном отношении нет никакой разницы. Надо сознаться, что по большому счету все мы атеисты. Простое интеллектуальное развитие не делает и не может сделать человека религиозным, будь то христианин, магометанин или последователь какой бы то ни было другой религии. Вспомните Нагорную проповедь. Каждый человек, который исполнил бы ее, сделался бы тотчас совершенным, стал бы Богом. А еще говорят, что христианскую веру исповедуют многие миллионы людей. Неужели вы думаете, что все они действительно христиане? Те, кто считает себя христианами, быть может, когда-нибудь в будущем смогут осознать смысл этой проповеди. Но в настоящее время из двадцати миллионов так называемых христиан не найдется и одного, который бы сделал это.
Так же обстоят дела и в Индии. Говорят, что там триста миллионов ведантистов. Если бы из тысячи их хотя бы один действительно осознал суть этой религии, наш мир в пять минут стал бы совсем другим. Все мы на самом деле атеисты, хотя и нападаем на тех, кто открыто признается в этом. Все мы ходим в потемках; для нас религия не имеет никакого значения; мы признаем ее умом, но служит она только предметом пустых разговоров. Один говорит о ней очень хорошо, другой плохо; и в этом, и только в этом, и состоит наша религия. «Искусство соединять слова, риторические способности и умение объяснять различным образом тексты священных писаний – только развлечение для образованных людей, но совсем не религия», – говорится в текстах писаний. Религия начинается только тогда, когда в нашей собственной душе зарождается действительное ее осуществление. Только тогда в нашем сознании займется заря религии, только тогда мы станем религиозными и только тогда сможем стать истинно нравственными. Сейчас же мы не более нравственны, чем животные, потому что нас сдерживает только кнут общества. Если бы сегодня общество сказало: «Воровство больше не наказывается», – мы тотчас набросились бы на чужую собственность. Нас делает нравственными только страх полиции. Общественное мнение также в огромной степени определяет нашу так называемую нравственность. Не подлежит сомнению, что мы лишь немногим лучше животных. В глубине нашего сердца мы признаем, что это верно. Так не будем же лицемерами, сознаемся, что мы не религиозны и не имеем права смотреть свысока на других. Все мы братья, и все сделаемся нравственными, когда станем по-настоящему религиозными.
Если вы побывали в какой-нибудь стране, то вас могут потом резать на куски, но вы никогда не скажете самому себе, что не видели ее. Физическим насилием вас могут вынудить сказать это, но сами вы будете знать, что это неправда. Совершенно так же, если Бог для вас реальнее, чем весь внешний мир, ничто не будет в состоянии поколебать вашу веру. Тогда вы начнете верить по-настоящему. Это то, о чем говорится в словах Евангелия: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно…» Тогда вы впервые познаете истину, так как сами станете истиной.
Теперь возникает вопрос: а может ли быть такое восприятие Бога? Вот самое существенное требование веданты: «Осуществляйте религию. Не ограничивайтесь одними лишь рассуждениями о ней! Ее нужно видеть! Видеть собственными глазами, как бы это ни было трудно». «Он, изначальный Единый, скрыт в каждом атоме и в сокровенном тайнике каждого человеческого сердца! Мудрецы видели Его силой внутреннего зрения, и при этом становились выше всякой радости и всякого страдания, выше того, что мы называем добродетелью, и того, что называется пороком, выше наших добра и зла, бытия и небытия. Ибо тот, кто видит Его, познает Реальность». Что же тогда представляет собой идея о небесах? Это идея о счастье при отсутствии страдания. Другими словами, то, чего мы желаем на небе, – это все радости земной жизни без ее горя. Без сомнения, эта идея очень хороша; она приходит совершенно естественно, но представлять себе такое состояние – большое заблуждение, так как не может быть ни такой вещи, как абсолютное благо, ни такой, как абсолютное горе.
Все вы слышали о том римском богаче, который, узнав, что у него осталось только около миллиона фунтов стерлингов, сказал: «Что же я буду делать завтра?» – и лишил себя жизни. Миллион фунтов означал нищету для него, но не для вас и не для меня. Для нас этой суммы было бы более чем достаточно на всю нашу жизнь. Что такое радость и что такое печаль? Это величины, постоянно уменьшающиеся и исчезающие. В детстве я думал, что для меня было бы пределом счастья стать извозчиком и постоянно ездить на лошадях. Теперь я так не думаю. Все мы должны постараться понять, какое удовольствие нам особенно дорого. Оно будет одним из последних заблуждений, от которых нам следует освободиться. У каждого свои удовольствия. Я видел человека, который был несчастен, пока не получал порции опиума. Вероятно, и рай он представлял себе как место, где сама почва создана из опиума. Мне бы отнюдь не хотелось попасть в такой рай. В арабской поэзии мы читаем о небесах, полных садов с текущими по ним реками. Я большую часть жизни прожил в стране, где воды слишком много. Каждый год несколько деревень и тысячи жизней становятся ее жертвами. В моем рае не было бы садов с протекающими по ним реками. Мой рай был бы сухой страной, в которой выпадает очень мало дождя.
Даже в течение одной жизни понятие человека об удовольствии постоянно меняется. Молодой человек, мечтая о рае, думает при этом о прекрасной женщине. Но в старости он уже не пожелает жены. Мы создаем себе представление о небесах исходя из наших потребностей, и с изменением последних меняется и наш рай. Если бы мы попали на небо, где осуществлялись бы все чувственные удовольствия, – небо, особенно желаемое теми, для кого эти удовольствия составляют саму цель существования, – мы не смогли бы эволюционировать. Немножко слез, немножко танцев и затем умереть, как собака? Какое проклятие вы призываете на голову человечества, когда говорите, что мы должны желать подобного рая! А между тем это именно то, что вы делаете, когда кричите о радостях этого мира, так как вы просто не знаете, что такое истинное наслаждение.
Философия требует не отказываться от удовольствия, но знать, что такое наслаждение в действительности. Небеса древних норманнов были местом неистовых сражений. Воины рассаживались перед Богом Одином, и сначала шла охота на дикого кабана, а затем они сражались друг с другом. Через несколько часов после таких сражений их раны заживали, они входили в зал, где был приготовлен зажаренный кабан, и пировали. На следующий день кабан оживал, и они снова охотились. Это понятие о рае, нисколько не хуже нашего, разве что наше немножко утонченнее. Мы тоже хотели бы охотиться на диких кабанов и жить в таком месте, где все наши земные удовольствия будут продолжаться, – подобно тому как норманны представляли себе, что на небе кабан, после охоты на него, каждый день съедается, а на следующий день воскресает опять.
Философия веданты утверждает, что есть абсолютное блаженство, никогда не изменяющееся. Такое блаженство не может состоять в развлечениях и удовольствиях, которые мы имеем в этой жизни. В то же время веданта доказывает, что все радостное в этой жизни есть часть проявления того внутреннего блаженства, потому что оно-то и есть единственное счастье в этой Вселенной. Она заявляет, что почти все время мы наслаждаемся абсолютным блаженством, но в искаженном, неправильно понятом и извращенном виде, так как каждое проявление блаженства и радости, в чем бы оно ни выражалось, и есть то абсолютное блаженство. Даже радость, испытываемая вором, когда он обокрал кого-нибудь, – то же абсолютное блаженство, проявляющееся в нем в помраченном и извращенном виде. Но чтобы это понять, мы должны пройти сначала через отрицание, отказаться от всего невежественного, от всего ложного, и только после этого мы начнем познавать истину. Когда мы овладеем истиной, те вещи, от которых мы сначала отказались, примут новый образ и форму и представятся нам в новом виде, будут обожествлены, и мы поймем их в настоящем свете. Но чтобы так понимать их, необходимо вначале иметь проблеск истины; сначала мы должны отказаться от них, а потом принять их обратно обожествленными. Поэтому мы должны отвергнуть все наши беды и печали, все наши маленькие радости и удовольствия, все то, что мы можем назвать различными степенями счастья и несчастья. То, о чем говорят Веды, поиск чего заставляет людей вести целомудренную жизнь, – назову его вам теперь одним словом, восхваляемым в Ведах и почитаемым священным, – это Ом. На вопрос о том, что происходит с человеком, когда его тело умирает, Яма отвечает: «Мудрый Единый, Душа никогда не умирает и никогда не рождается. Он ни из чего не происходит и ничто не происходит из Него. Вечный и Бессмертный, этот Изначальный Единый не может разрушиться с разрушением тела. Если убийца думает, что он может убить, или убиваемый – что он может быть убитым, никто из них не знает истины, потому что Душа не убивает и не бывает убита». Ужасно трудный для принятия тезис! В первой его строке есть прилагательное «Мудрый». Дальше вы найдете, что положение веданты заключается в том, что все знание и вся чистота уже есть в душе, и разница между душами только в том, что знание и чистота выражены в них смутно или ясно. Различие между одним человеком и другим и между всем сотворенным заключается не в роде, а в степени. Основание или сущность всего есть то самое вечное, Вечно-Блаженное, Вечно-Чистое и Вечно-Совершенное Существо, Атман, Душа. В грешном и безгрешном, в счастливом и несчастном, в прекрасном и уродливом, в человеке и животном, во всем, что живет, оно одно и то же – Атман. Разница только в силе выражения. В одном он проявляется больше, в другом меньше, но эти различия не имеют никакого влияния на Него, на Атмана. Если через одежду одного тело более заметно, а через одежду другого менее, это зависит не от разницы между самими телами, но исключительно от разницы между одеждами, которые представляют собой более или менее непрозрачные оболочки. Подобно тому и Атман светится в человеке в той степени чистоты и силы, в какой допускает это его телесный покров.
