«Заторможенность» мальчика привела к тому, что родители отказались от мысли послать его в школу и начали заниматься с ним дома. Женя обладал блестящей памятью и хорошим уровнем интеллекта, так что учение давалось ему легко, но его постоянная замкнутость в себе и хроническое нежелание играть или проводить время со сверстниками стали плохо сказываться на его физическом состоянии. Женя слабел на глазах.
Пообщавшись с Женей, я сразу понял, что это типичный случай «ухода от мира». Внутренний мир мальчика давал ему гораздо больше, чем внешний мир, точнее, по каким-то причинам он так и не научился получать удовольствие от взаимодействия с внешним миром. Мальчик на меня почти не реагировал, продолжая пребывать в своей странной отрешенной задумчивости.
Поскольку от постоянного пребывания в пассивном состоянии здоровье ребенка значительно ухудшилось, я решил в первую очередь воздействовать на его организм, повышая общий уровень жизненности. Раз за разом я начал приезжать в Доброе, массируя Женю и всячески стараясь растормошить его. Во время сеанса я непрерывно говорил, пытаясь привлечь его внимание. Я рассказывал ему о мечтах, о радостях жизни, расспрашивал его о его жизни, о прошлом и о планах на будущее. Я настолько хорошо настраивался на него, что чувствовал его состояние, его холодное одиночество среди высоких стен, которыми мальчик отгородился от пугающего его мира.
Долгое время мои старания не приносили результата. Все, что бы я ни делал. Женя воспринимал со стоической покорностью. Даже когда во время массажа я причинял ему боль, он не протестовал, оставаясь таким же вялым и пассивным. Но я твердо решил довести лечение до конца, тем более что родители мальчика умоляли меня не бросать его, поскольку я был их последней надеждой.
Постепенно Женя стал прислушиваться к моим словам, и наконец настал день, когда я дал ему первый урок рукопашного боя. С этого момента Женя начал включаться в активную жизнь. Насколько я знаю, больше у него не возникало проблем с «уходом от мира».
Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Я в полусне нащупал телефонную трубку и услышал радостный голос Сергея, моего приятеля из Евпатории и большого любителя воинских искусств.
— Надеюсь, я не разбудил тебя? — бодро поинтересовался Сергей.
Я взглянул на часы.
— Да что ты! Кто же ложится спать в два часа ночи? Это еще детское время, — зевая во весь рот, пробормотал я.
— Извини, если разбудил, — в голосе Сергея не чувствовалось ни капли раскаяния. — Речь идет о жизни и смерти.
— Нельзя ли поподробнее? — попросил я, мучительно борясь с зевотой.
— Ты должен срочно выехать в Донецк! — сообщил Сергей. — Ты будешь нашим делегатом!
— Делегатом? Каким еще делегатом? — не понял я. Спросонья я плохо соображал, и единственная ассоциация, пришедшая мне на ум в связи с этим словом, была связана с очередным съездом нашей родной и любимой Коммунистической партии.
— Мы посовещались и выбрали тебя, как наиболее достойного, — поспешил обрадовать меня Сергей.
— Неужели? Премного благодарен, — не слишком уверенно отозвался я. — И за что мне такая честь?
Похоже, Сергея начала раздражать моя тупость.
— Ты же отец крымского кунг-фу, — объяснил он. — Вот мы с ребятами посовещались и решили отправить тебя в Донецк. Там появились отличные самиздатовские книги по боевым искусствам, и мы собрали деньги, чтобы ты смог выкупить их.
Автор выражения «отец крымского кунг-фу» применительно ко мне, к сожалению, остался неизвестным, но кто-то прочно запустил его в оборот, и я развлекался, пытаясь выяснить, что если я отец, то кто же тогда мать.
— А почему ты сам не поедешь? — спросил я. — У меня, как всегда, довольно плотное расписание.
— Говорят, что донецкие рукопашники — весьма своеобразные ребята. Ты можешь быть самым лучшим представителем крымских конфуистов. Нам бы не хотелось ударить лицом в грязь перед дончанами.
— Но ведь нужно всего лишь купить книги, — возразил я. — Мы же не будем устраивать показательные выступления. По крайней мере, я ни с кем драться не собираюсь.
— Конечно, — поспешил успокоить меня Сергей. — Об этом речь и не заходила. Просто мы решили, что было бы лучше, если бы в Донецк поехал ты.
— Ладно, — согласился я. — Пожалуй, я смогу выкроить пару свободных дней.
На самом деле для поездки в Донецк у меня были еще и личные мотивы. Я знал, что в Донецке живет удивительный знахарь, который лечит людей, заточая их на весь период лечения в заброшенных штольнях шахт. Звали этого знахаря Павло, с ударением на последнем слоге.
Я услышал о Павле от другого украинского знахаря по кличке Степняк, живущего на Херсонщине. Степняк был хорошим целителем и очень приятным в общении человеком, но, кроме того, он еще и страстно увлекался воинскими искусствами древности, собирая любую доступную ему информацию, в том числе и про боевые приемы славянских, татарских и прочих народов Советского Союза.
Степняка настолько захватили техники Шоу-Дао, что он был готов щедро делиться со мной любыми рецептами и приемами народной медицины в обмен на тренировки. Когда я приезжал к нему в гости, мы проводили долгие часы, спарингуясь и отрабатывая приемы, а потом, за чаем, он рассказывал мне множество интересных историй о мире знахарей.
До Степняка я, в основном, общался с народными целителями, которые были полностью замкнуты на самих себе, считали свои методики лучшими и уникальными и готовы были зубами и когтями драться с возможными конкурентами за своих пациентов. Степняк был совсем не такой. Как выяснилось, он принадлежал к негласному обществу знахарей, члены которого были разбросаны по всему Советскому Союзу, но тем не менее активно обменивались между собой информацией, лекарственными травами и средствами, а заодно и новыми методиками целительства.
Через Степняка мне удавалось доставать очень редкие травы. К моему удивлению, оказалось, что через того или иного целителя можно было достать лекарственные растения, произрастающие даже в самых удаленных уголках планеты. На наших азиатских границах все годы Советской власти процветала контрабанда лекарственных трав, и тюки с сырьем на спинах носильщиков доставлялись через горы из соседних государств.
О донецком целителе я узнал случайно. Одна моя знакомая просила меня помочь ей вылечиться от тяжелого хронического заболевания легких, но, поскольку у меня не было времени и возможностей серьезно заняться ее лечением, я обратился к Степняку, надеясь подкинуть пациентку ему.
— Это не для меня, — покачал головой Степняк. — Есть другой знахарь. Он ее быстрее вылечит. Ее надо к Павлу отправить, — с ударением на последнем слоге сказал он.
— А кто такой этот Павел? — заинтересовался я.
— Не Павел, а Павло, — поправил меня Степняк. — Это уникальный целитель. Конечно, характерец у него тот еще, не позавидуешь, но лечит здорово. Такого больше никто не делает.
— А как он лечит? — спросил я.
— Шахтами, — ответил Степняк. — Он запирает человека в заброшенную штольню и там издевается над ним как может, — заставляет его голодать и выполнять различные процедуры, подвергает психическому и физическому насилию, в общем чего только не вытворяет. Иногда он запирает больного на две недели, а то и на месяц в полной темноте, или при слабом свете. В зависимости от заболевания, стены келий, в которых живут больные, он выкладывает разными минералами, в частности каменной солью.
— И это срабатывает? — с сомнением спросил я. — Звучит все это немного устрашающе. Неужели люди идут к нему?
— Еще как! — воскликнул Степняк. — У Павла все срабатывает. Он говорит, что невыносимые условия, которые он создает, обостряют защитные силы организма и организм под влиянием дополнительного стресса в конце концов излечивается. Отправь к нему свою легочную больную. Уверен, что она выздоровеет.
Мне сразу захотелось своими глазами посмотреть, как лечит этот загадочный дончанин с плохим характером. Но, к сожалению, у меня не было ни времени, ни денег, чтобы специально для этого отправиться в Донецк.
И вот теперь я надеялся встретиться с этим странным целителем, договориться с ним о лечении моей знакомой и, возможно, даже посмотреть на его шахты и процедуры.
Наутро я позвонил своим знакомым из Комитета Госбезопасности, и они помогли мне купить билет на поезд, отправляющийся в Донецк вечером того же дня. Наученный горьким опытом предыдущего общения с иногородними любителями восточных единоборств, я дал себе слово не устраивать никаких учебно-показательных спаррингов, поскольку подобные затеи обычно быстро переходили с учебного плана на уровень: «а ну-ка, козел симферопольский, посмотрим, кто круче».
Удобно устроившись на верхней полке, я почти с ностальгической нежностью вспоминал период, который я мог бы назвать своей юностью в мире боевых искусств. Хотя с тех пор прошла всего лишь пара лет, я, под влиянием Учителя, настолько изменился, что иногда мне казалось, что я повзрослел на целую жизнь, и слово «юность» для меня в определенном смысле стало синонимом хотя и восхитительной, но все же глупости, избытка гормонов и наивного романтизма.
