— Видишь? — выкрикнул он, — Видишь?
— Вижу что? — спросила я.
Он указал на свой лоб, а потом — на колени, и развел руки в раздражении:
— Голова! Да тут еще два фута до колен!
— Ну и хорошо, — ответила я, — это то, что вы сейчас в состоянии сделать, если делаете все правильно. И уже одно это кладет прочный фундамент, на котором можно строить, приводя в порядок вашу спину.
Мы тут работаем над тем, чтобы вы выздоровели, а не чтобы вы могли доставать лбом до колен.
Комендант пожал плечами, все еще обескураженный, но потом снова сделал эту позу. Как бы он этого ни скрывал, а человеком он был разумным и чувствующим.
Я показала ему еще несколько сидячих поз, чтобы проработать его спину еще чуть глубже, а потом несколько очень мягких поворотов в талии, предупредив его, чтобы он не очень ими увлекался и делал в точности так, как я ему показала. И в конце я уложила его немного отдохнуть, в позе совершенного покоя и неподвижности — такой неподвижности, что ее даже назвали Позой Трупа. А когда он снова сел, у него уже был приготовлен для меня вопрос.
— Знаешь что, — сказал он, — я видел, как ты делаешь некоторые из всех этих поз. И мне ясно, что даже если я изо всех сил расстараюсь, я не смогу сделать их правильно, не так, как ты их делаешь. — Да-да, я знаю. В этом заключается один из парадоксов йоги. Чтобы войти в позу правильно, её придется сделать тысячу раз чуть-чуть неверно.
— Иными словами ты говоришь, что, делать позу неправильно помогает тому, чтобы сделать ее правильно? — заключил он дружелюбно.
— Только если то, что делается неправильно, было уже подправлено учителем, — вернула я ему его остроту, как всегда делала Катрин. На этом он выслал меня обратно в камеру.
Глава 6. Мучительность предпочтений
Четвертая неделя марта.
Потребовалось больше месяца в стенах грязной маленькой тюрьмы, чтобы приноровиться кое к чему, что в обычной жизни воспринимается как должное. Например, мытье.
Мое платье стало липким от пыли и пота, и от меня начало вонять так, что я могла чувствовать собственный запах, невзирая на вонь из канавы за окном. Пристав не выказывал никакого намерения выделить мне вдоволь воды, чтобы помыться, и я все еще продолжала замечать, как он пугающе пялился на меня, особенно когда был пьян. Походило на то, что он словно подстраивал нечто, поджидая, чем обернутся события.
Но я нашла способ сохранять ежедневно понемногу воды, собирая ее в небольшом углублении в дальнем углу камеры, там, где было попрохладнее, прикрывая ее каждый раз соломой. В течение нескольких дней мне удавалось насобирать с большую чашку, и ночью, когда становилось совсем темно и тихо, я мыла какую-нибудь часть тела или платья.
Под платьем я всегда носила особую белую хлопковую тряпицу, вроде набедренной повязки, какую носили отшельники-йоги, чему я научилась у своего дяди, одного из величайших тибетских мастеров этого искусства. Так что, когда бы я ни стирала платье, на мне всегда была эта повязка, а на плечи я набрасывала шаль — на случай, если пожалует пристав. Вечный становился все грязнее и грязнее, мучимый блохами и недостатком какого-либо движения, хоть он никогда и не жаловался. Я проводила долгие часы, обдумывая всяческие невероятные способы ему помочь.
В ту неделю, когда я вновь увиделась с комендантом, у него все вполне получалось, принимая во внимание, как недавно он начал свои занятия йогой. Он выполнил набор поз, которым я его обучила, на сей раз крайне внимательно к тому, чтобы делать все в точности так, как я показывала — даже если все получалось из-за этого чуть медленнее, или ему не удавалось проделать какое-то движение до конца. Я дала я ему спокойно закончить, потому что иногда ученику это очень полезно. А после того, как он отдохнул и дал телу прийти в себя, он уселся и глянул на меня с довольной улыбкой.
— У меня получается гораздо лучше, правда?
— Да-да, конечно. Нам обоим это видно. Хочу поблагодарить вас за столь усердные занятия, за постоянство в практике — хотя бы понемногу, но каждый день. Я знаю, что спина ваша приходит в порядок, и что те самые наши двое тоже это видят.
— Что, тебе сегодня и пожурить меня не за что? Никакого повода, чтобы придумать какую-нибудь цитату из Мастера?
— Я их не придумываю. И полагаю, вы это уже знаете.
Он задумчиво разглядывал меня.
— Может быть, да, а может — нет. Время покажет. Ты что же, хочешь сказать, что помнишь всю книгу наизусть?
Я кивнула, и мы помолчали. А потом, только для того, чтобы не дать его уверенности перерасти в заносчивость, я добавила:
— Было, однако, кое-что… одна мелочь.
Комендант поморщился, но не утерял хорошего настроения.
— Ну-ка, послушаем.
— Все, что вы делали, вы делали хорошо. Но одну позу вы все-таки пропустили — Позу Лодки.
Он состроил мину. На самом деле, это та поза, по поводу которой все делают кислое лицо: сидеть в ней тяжело — нужно вытянуть ноги и держать себя за стопы, пока учитель медленно считает вслух.
— Это и впрямь мука, — ответил он, — я начинаю пыхтеть, а живот болит так, будто по нему ходят — я думаю, это из-за того, что я какой-то особенный, что у меня как-то не так устроено тело. Уверен, что другим эта поза полезна, и им ее проще делать. Но точно, что не мне. Так что я решил ее не делать. Кроме всего прочего, это экономит время, и мне явно хватает дел со всеми остальными позами.
— Дело не в этом, комендант. Позы, которые я вам даю, следуют в определенном порядке, и у этого порядка есть свои цели.
Каждая поза уравновешивает другую, и действие, оказываемое каждой из них на вашу спину, производится определенным образом, работая на определенную цель. Если отставить одну из поз, то все построение рушится, и тогда под удар ставится конечная цель, причем так, что вы этого даже не можете осознать.
Он удержал на мне взгляд. Он действительно продвигался вперед в самом главном. — в собственном настрое. На этот раз не прозвучало никаких возражений. Мне было понятно, что его можно вести еще чуть глубже.
— Мастер говорит…
— Ага! Мастер говорит! Я так и знал! — но сказал он это уже с улыбкой.
Я чуть улыбнулась в ответ.
— В своей «Краткой книге» Мастер говорит:
Наступит время,
Когда тебя не будут терзать различия.
11.48
— Различия? — переспросил он.
— Различия, — повторила я, — В первую очередь в смысле предпочтений.
Чем дальше в йоге вы будете двигаться, особенно когда начнут открываться каналы и внутренние ветры задвигаются свободнее…
— Опять эти внутренние каналы. И ветры.
— Об этом позже, — снова сказала я, — Так вот, чем дальше вы будете двигаться, и энергия в глубине начнет течь свободнее, все начнет смещаться в сторону единения, и все меньше — в сторону различения.
— Все? Что значит — «все»?
— Буквально все! — ответила я, — Но пока речь идет о позах и излечении вашей спины. Вы можете добраться до этого «дальше» гораздо быстрее, если утихомирите голос предпочтений, попытаетесь уменьшить различение поз. Все это сослужит хорошую службу внутренним ветрам и спине, и я обещаю, что очень скоро все объясню. А пока бросайтесь в ежедневную практику поз с тем же воодушевлением, с той же радостью по поводу того, из-за чего вы их делаете, каждую из них. Все это ради…
— Ради разгильдяя-пьяницы и смертельного лентяя, знаю-знаю, — сказано это было в шутку, но в тот момент я почувствовала, что он и вправду держит этих двоих в голове, и сердце мое подпрыгнуло. Если он продолжит в том же духе, то вся эта затея могла в конце концов сработать.
Я кивнула:
— Точно так. Судите сами теперь — ни одна из поз не менее важна, чем остальные. Некоторые попроще, кое-какие потруднее — для всякого по-своему. Но нужно подходить к каждой из них с открытым сердцем, осознавая, что каждая из них подводит вас чуть ближе к цели — к помощи этим двоим, о которых мы говорили. И именно поэтому йога только тогда приводит к успеху, когда делается во имя чего-то большего, чем просто вы сами. Так что теперь — никаких гримас, когда дело будет доходить до непростой позы. Трудные позы обычно приносят самую большую пользу вам и вашей спине. Не поддавайтесь на предпочтения, не создавайте еще больше различений в жизни. Эти самые различения и терзают нас день за днем, делая жизнь несносной. Это мне нравится, а это — не нравится. Она мне нравится, а он — нет. Не хочу делать то, что должен, лучше займусь тем, что нравится.
На этом мы остановились, и он коротко кивнул, как настоящий солдат — почти склонил передо мной голову, как мне подумалось. Но вслед за этим пристав его липким дыханием уже волок меня за руку в камеру. Я бросила короткий взгляд в сторону моего соседа Бузуку, которого я никогда толком не видела. Он сидел в своей камере в самом углу — невысокий дядька с крупной лысой головой и сытым животиком. Когда мы проходили мимо, он одарил меня вполне довольным подмигиванием.
