По сути дела все религии мира говорят об этом. Говорим ли мы о «спасении» на Западе или об «освобождении», или мукти, на Востоке, скажем ли мы «рай» или «окончание цикла перерождений», здесь нет существенной разницы, так как в конечном счете целью является уход из этого мира. Однако не всегда это было так. Где-то между последними временами Мистерий и появлением великих религий как на Западе, так и на Востоке, была допущена какая-то ошибка. Знание, которое не делало этого непреодолимого различия между Богом и миром, скрылось — все традиции, все легенды свидетельствуют об этом. Конфликт между Материей и Духом — это создание сегодняшнего дня; так называемые материалисты на самом деле — дети, законные или нет, идеалистов, последователей духовных учений; да, часто, часто расточительные сыновья рождаются у скупых отцов. Где-то между временами первых Упанишад, написанных три или четыре тысячи лет тому назад, наследниц Вед, которые видели Бога везде в этой «чудесной вселенной», и временами последних Упанишад Тайна была утеряна — она была утеряна не только в Индии, но в Месопотамии, Египте, Греции и Центральной Америке. Именно эту Тайну готовился вновь открыть Шри Ауробиндо — может быть, потому, что в его существе соединились утонченнейшие западные традиции и глубокая духовная жажда Востока. У Востока и Запада два взгляда на жизнь, которые являются противоположностями одной реальности. Между прагматической истиной, с одной стороны, на которую такое сильное и исключительное внимание обращает витальная мысль современной Европы, очарованная энергией жизни и пляской Бога в Природе, и вечной, неизменной Истиной — с другой, к которой, в свою очередь, очарованный покоем и равновесием индийский разум любит обращаться с той же страстью к уникальным открытиям, нет тех раздоров и противоречий, о которых ныне заявляют пристрастный ум, рассудок, разделяющий все на части, и всепоглощающее страстное желание добиться своего любой ценой [the absorbing passion of an exclusive will of realisation]. Единственная вечная и неизменная Истина есть Дух, а в отсутствие Духа у прагматической истины самосоздающейся вселенной не будет ни истока, ни основания; она будет лишена значения и внутреннего руководства, потеряется в своем окончании, как фейерверк, выпущенный в пространство лишь затем, чтобы развалиться и исчезнуть в воздухе. Но и прагматическая истина — это не мечта несуществующего, не иллюзия и не долгий приступ бесплодной лихорадки творческого воображения; это значило бы считать вечный Дух пьяницей или мечтателем — жертвой своей собственной гигантской галлюцинации. Истины вселенского существования бывают двух видов: первый — это истины духа, которые сами вечны и неизменны — великие истины, которые сами вызывают свое становление и постоянно реализуют в нем свои силы и значения, и второй — это игра сознания с этими истинами — диссонансы, музыкальные вариации, звучание возможностей, восходящие каденции, возвращения, повторы и постепенные переходы в более высокие сферы гармонии; и из всего этого Дух сотворил и всегда творит свою вселенную. Но он творит в ней себя, он сам есть создатель и энергия созданного, причина, метод и результат работы, механик и машина, музыка и музыкант, поэт и стих, суперразум, разум и жизнь, и материя, душа и Природа.[23]
Но для Шри Ауробиндо недостаточно было примирить Дух и Материю на бумаге. Имеет ли Дух связь с этим миром или нет — здесь, в конце концов, нет большой разницы, если знание о Духе в жизни не сопровождается властью над жизнью:
For truth and knowledge are an idle gleam,
If Knowledge brings no power to change the world.[24]
Ведь истина и знанье лишь отблеск пустой,
Когда Знанье бессильно мир изменить.
Утерянная Тайна была не просто истиной теоретического порядка, это была реальная власть Духа над Материей. Именно эту практическую Тайну Шри Ауробиндо собирался заново отыскать — шаг за шагом, путем опыта, отважившись отправиться как за пределы западного мировосприятия, так и за пределы индусской религиозной традиции. Ибо воистину подлинная сущность является тогда, когда все забыто.
Глава 3. Конец интеллекта
Четырнадцать лет понадобилось Шри Ауробиндо для того, чтобы пройти путь Запада; почти столько же времени он затратит на то, чтобы пройти путь Индии и достичь «вершины» традиционных йогических построений [realisations] — отправной точки его собственной работы. Самым интересным для нас является то, что Шри Ауробиндо прошел этот традиционный путь, который мы будем рассматривать как подготовку, вне всех привычных правил, как бы вольным стрелком или, еще вернее, исследователем, который не заботится о предосторожностях и картах, оставляя в стороне все обходные пути просто потому, что имеет смелость идти прямо вперед. Итак, не в уединении, не в позе лотоса, не под руководством просвещенного Учителя предпринял Шри Ауробиндо это путешествие, а так, как могли бы это сделать и мы, — без специальных знаний, прямо в гуще повседневной жизни — жизни, не менее загруженной и напряженной, чем наша, — и совсем один. Он принял твердое решение не делить жизнь надвое (отличительная черта йоги Шри Ауробиндо), на действие и медитацию, на внутреннее и внешнее и на все прочие выдуманные нами ложные противопоставления. С того дня, как он задумался о йоге, он вложил в нее все — высокое и низкое, внутреннее и внешнее, все целиком — и отправился в путь ни разу не оглянувшись назад. Шри Ауробиндо пришел не для того, чтобы продемонстрировать исключительные особенности в исключительной среде, — он пришел для того, чтобы показать нам, на что способен человек, и доказать, что исключительное есть не что иное, как нереализованная потенциальная возможность, точно так же, как сверхъестественное, — есть то, природы чего мы еще не постигли или пока не знаем, или возможностями чего мы еще не овладели.[25] В конечном счете все в этом мире — это вопрос правильной концентрации: нет ничего, что бы в конце концов не поддалось примененной должным образом концентрации.
Когда Шри Ауробиндо сошел на берег на набережной Apollo Bunder в Бомбее, он был охвачен спонтанным духовным переживанием: безбрежный покой овладел им. Но ему нужно было позаботиться о другом — прокормить себя, как-то прожить. Ему было двадцать лет. Он нашел место преподавателя французского языка у махараджи Бароды, затем преподавал английский в государственном колледже, где стал вскоре заместителем директора. Кроме того, Шри Ауробиндо был личным секретарем махараджи. И хотя у него было много работы при дворе и в колледже, более всего занимала его судьба Индии. Он много раз ездил в Калькутту, следил за политической ситуацией, написал несколько статей, которые вызвали скандал, ибо он не только называл королеву, императрицу Индии, вежливо выражаясь, старой леди,[26] но и убеждал своих соотечественников избавиться от британского ига и остро критиковал политическое попрошайничество партии Индийский Конгресс: никаких реформ, никакого сотрудничества. У него была цель — собрать и организовать все силы нации для революционных действий. Для этого нужна была определенная храбрость, тем более, что дело было в 1893 году, когда британские владения занимали три четверти территории земного шара. Но у Шри Ауробиндо был свой, весьма особый подход к проблеме: он возлагал вину не на англичан, но на самих индийцев. Наш настоящий враг — это не какая-то там внешняя сила, но наша вопиющая слабость, наша трусость, наша тупая сентиментальность.[27] В этих словах — один из главных принципов Шри Ауробиндо, который как в политической, так и в духовной борьбе, при всех обстоятельствах настаивает на том, что нужно прежде всего смотреть внутрь себя, чтобы выяснить причину собственных несчастий и страданий в миру, а не искать ее вовне или еще где-нибудь. Внешние обстоятельства — это лишь развертывание того, что мы собою представляем, — скажет Мать, его будущий соратник в труде. Шри Ауробиндо скоро понял, что газетных статей недостаточно для того, чтобы пробудить страну; он начал подпольную работу, которая привела его на порог виселицы. В течение тринадцати лет Шри Ауробиндо будет играть с огнем.
Однако в этом молодом человеке не было ни излишней суетливости, ни фанатизма. «Его улыбка была простой, как у ребенка, и такой же прозрачной и нежной», — писал его учитель бенгальского языка, который жил вместе с ним в течение двух лет (Шри Ауробиндо, естественно, начал изучать свой родной язык). С трогательным простодушием он добавляет: «Прежде, чем я встретил Ауробиндо, я представлял его рослым, безупречно одетым с ног до головы на европейский манер, со строгим взглядом из-под очков, ужасным акцентом (из Кембриджа, конечно!) и очень трудным характером… Кто бы мог подумать, что этот смуглый молодой человек с мягкими мечтательными глазами, длинными волнистыми волосами, разделенными посередине и ниспадающими на шею, одетый в обычное грубое ахмедабадское дхоти и облегающую индийскую куртку, обутый в старомодные туфли с загнутыми носками, чье лицо было слегка отмечено оспой, был ни кто иной, как господин Ауробиндо Гхош, живое вместилище французского, латыни и греческого?»
