Мистер внимательно наблюдал за ним.
— Хорошо, — произнес он, и В. уже не нужны были вопросы, чтобы понять, что Мистер одобряет и то, что В. нашел копилку, и то, что он выбрал в ней подходящее чувство.
Мистер устремил на В. пронзительный взгляд:
— Ты готов?
— К чему готов? — засомневался В., но потом махнул рукой: — А впрочем какая разница?
Веселая беззаботность владела В., и он ответил без колебаний:
— Я готов!
Мистер взял В. зА руку, в другой руке у Мистера оказалась трость. Он начертил этой тростью пару замысловатых фигур в черной тьме, и темнота началА проясняться, светлеть… Они оказались в какой-то комнате, настолько темной, что стен почти не было видно, а перед ним возникло толстое стекло, за которым…
Там собрались все. Как много людей! Это знакомые и друзья В. из его прошлого. Вот его бывший начальник, а вот еще несколько коллег с работы. А с этими двумя он вместе учился в школе, они славно покуролесили в свое время. И Она, П.! Она тоже здесь! Как же она хороша, ничуть не изменилась! Почему у нее такой печальный вид? Слезы льются у нее из глаз. Зачем они здесь собралИсь? Мне не видно, вокруг чего они толпятся. Эй, вы двое, отойдите в сторонку!
Словно бы услышав В., толпа расступилась. На высоком столе стоял подбитый черным бархатом гроб. А в нем лежал кто-то смутно знакомый, с острым носом и окаменевшим лицом. Понимание вдруг озарило В. Это он! Он сам! Так он умер? В. посмотрел вопросительно на Мистера, тот в ответ только печально кивнул головой. В. отпустил руку Мистера и подошел к стеклу. Ему все хорошо видно отсюда. Его тело было исхудавшим и почерневшим. Так он все-таки умер? Но это не он! В. узнаёт свои черты, и все до последней родинки на месте, но В. не мог поверить, что когда-то он был этим, тем, что лежало там такое бесповоротно мертвое, сухое, недвижИмое.
В. вдруг почувствовал жалость к этой брошенной плоти, которая лежала там так одиноко, так беззащитно под чужими взглядами. Зачем он умер? Он не хотел, видит бог, не хотел, не так! Не так и не сейчас! Еще не время! Он так молод, столько надежд не сбылОсь, столько планов не воплотилось в жизнь. Он был таким, таким… хорошим, добрым, сильным, благородным! Он только оступился, быть может, но всего лишь по незнанию, разве можно наказывать его за это? Зачем же, зачем он умер? Зачем они собралИсь здесь? Неужели они его похоронят? Забьют крышку гроба гвоздями, опустят гроб в холодную яму, и то, что он хОлил и лелеял столько лет с такой любовью, будет Отдано на съедение червям? Нет, я не хочу! Слышите? Не хочу! В. заколотил кулаками по стеклу. Я не хочу умирать! Уйдите все! Уйдите! Это не похороны, это фарс! Почему никто не спросил меня? Я не разрешаю вам его хоронить, нет! Оставьте его, уйдите прочь!
В. колотил кулаками по стеклу, но тут кто-то тихонько тронул его за плечо. В. посмотрел в мягко светящиеся глаза Мистера.
— Помни, — сказал Мистер, — ты можешь выбирать.
— Что выбирать? — чуть не плача спросил В.
— Твои чувства! Ты можешь выбирать эмоции. Ты уже забыл?
В. недоумЁнно смотрел на Мистера. Да, он забыл, забыл обо всем! Забыл о копилке, забыл, что он может выбирать чувства. Но как же так? Эти печаль и сожаление, они же сами нахлынули на него, он ничего не выбирал! Почему так получилось?
Мистер словно читал его мысли:
— Ты слишком быстро выбрал, и потому сам не заметил, как сделал это.
В. был озадачен. Он опять посмотрел за стекло и опять почувствовал сожаление и жалость. Он не мог теперь мыслить ясно, когда им овладели эти чувства. От знания-обо-всем осталось не так уж и много, и потому В. было трудно понять, о чем говорил Мистер.
Мистер улыбнулся, словно знал, что происходит с В.:
— Хорошо, я помогу, — сказал он и опять начертил в воздухе несколько загогулин тростью. Все исчезло: и гроб, и похороны, осталась только черная тьма и Мистер с В.
— Так лучше? — спросил Мистер.
В. сразу же пришел в себя. Но как мог он так быстро потерять контроль? Как мог забыть, что чувство — это всего лишь чувство, и вновь оказаться в его власти?
Мистер понимающе посмотрел на В.:
— Все не так уж сложно. Ты ведь знаешь, что нужно для этого, не так ли?
В. кивнул. Он знал. Нужно всего лишь помнить.
— Что ж, попробуем еще разок? — спросил Мистер. В. кивнул. И опять Мистер изобразил замысловатые письмена тростью и опять появился мертвый В.
Но В. живой уже был во всеоружии. На этот раз он сосредоточился на том, чтобы помнить. Помнить о «никаком самочувствии». Он смотрел спокойно на происходящее, безо всяких эмоций, так, словно это не он, В., лежал на смертном одре. И тогда он понял, почему печаль овладела им, как только он увидел мертвого себя. Это была для него самая простая и понятная реакция. Он привык, что на похоронАх все плачут и сожалеют, и сам тоже принялсЯ оплакивать себя и сожалеть. ПонЯв это, В. стал свободен от скорби.
Теперь настал черед следующего шага. У В. даже захватило дух от собственной смелости. Что еще он может выбрать, спрашивал он себя, и, затаив дыхание, отвечал сам себе: все что угодно! На первый раз для контраста В. выбрал веселье. И почувствовал, что радостное событие освобождения его духа от оков бренной плоти не может вызвать чьи бы то ни было слезы. Ему хотелось подойти к каждому, кто стоял у гроба, и прошептать ему нА ухо: «О чем ты плачешь? Разве ты плачешь об умершем? Ты видишь себя лежащим на этом столе, и себя ты жалеешь. Ты почувствовал себя уязвимым и ничтожным, и потому плачешь. Прислушайся к другому голосу в себе, к тому голосу, который радостно кричит: я жив, жив, жив! Смерть — это ничто, смерть — только дверь, мы все ее рано или поздно откроем! Прислушайся к голосу истины в себе и смейся, смейся, смейся!» И В. смеялся сам. Смеялся и смеялся, пока не решил, что настал черед другого шага…
Тогда он выбрал благодать. И в этом не было ни печали, ни веселья, но печаль и веселье непостижимым образом объединялись в этом чувстве, переплавляясь в нем в сияющий свет всепрощающей любви. В. смотрел на плачущих людей и хотел отдать им эту любовь, распространить ее на них. Он чувствовал, как сияние и свет исходят от него, пробиваются даже через толстый заслон стеклянного экрана. В. был преисполнен огромной благодарности к судьбе за то, что ему была дарована жизнь и это тело, которое он так любил, сам о том не ведая. Сейчас В. был переполнен любовью и любовь свободно изливалась на все, что только видел В. Я благодать, я свет! Я дарую благо. Придите ко мне все, кто обижен и слаб. Я помогу вам, я освещу ваш путь! Здесь В. чуть было тоже не забылся, так заманчива была перспектива дарить любовь и свет, но легкий кашель Мистера вовремя вернул его к самому себе…
Тогда В. выбрал страх. Он почувствовал снова, что значит быть слабым и беззащитным существом, которое не знает, что ждет его в следующую минуту. Почувствовал страх плоти перед смертью. В. представил холодную, глубокую и темную яму, в которую опустят его тело, и его пробралА ледяная дрожь. «И даже здесь, за порогом смерти, разве не ужасно стоять перед лицом бесконечной бездны?» — спросил себя В. и ощутил, как страх разрастается и грозит опять ввергнуть его в беспамятство. Но В. был настороже…
И он выбрал зависть. Он вспомнил все прекрасные и чарующие моменты своей жизни, вспомнил обо всем, что не исполнилось, и ему показались не милы все эти люди, которые еще живут, еще могут надеяться. Но он не поддался и зависти…
И выбрал нежность. Он стал мягок, как тающее масло, он хотел утешить всех-всех-всех, а больше всего он хотел утешить свою возлюбленную, чтобы уже никогда больше слезы не лились из ее прекрасных глаз. Но В. опять вовремя опомнился…
И он выбрал гнев. Как может быть такой несправедливой судьба, отнЯвшая у него жизнь именно в тот момент, когда перед ним только забрезжила надежда быть свободным? Но и гнев оказался ему подвластен…
И так В. вытаскивал на свет божий все новые чувства из своей копилки и поражался их разнообразию. В. примерял на себя различные эмоции и через их призму смотрел на факт своей смерти. В конце концов он понял, что смерть, даже твоя собственная, впрочем, как и любое другое событие, это нечто вроде столба, который ты можешь обойти кругом и разглядеть с любой стороны. Так или иначе, ты будешь смотреть на столб, но то, КАК ты будешь на него смотреть, целиком зависит от тебя.
В. восхищенно глянул на Мистера, и тут же понял, что опять воспользовался своей копилкой и вытащил оттуда восхищение. В. засмеялся — он неисправим! Но один вопрос не давал ему покоя:
