3
Изображения безымянных римских скульптур заимствованы из книги «Римский скульптурный портрет». Авторы: Н. Н. Бритова, Н. М. Лосева, Н. А. Сидорова, Москва «Искусство», 1975. Кое-где увидите и образы персонажей, нарисованные мною самим. (Кроме легионера, скопированного с рисунка неизвестного старинного автора)
Римские легионеры и вправду во время сражений останавливали кровотечение из ран, засыпая их пылью, но когда текст писался, я об этом еще не знал – просто увиделось и написалось.
Нордический (?) генотип высокого светлоглазого блондина-богатыря наиболее проявился в нашем роду у моего покойного младшего двоюродного брата, известного ученого-металлурга, профессора московского института стали и сплавов Льва Михайловича Романова, одного из детей папиной младшей сестры, Раисы Израилевны. Отец Левы, Михаил Трофимович Романов, мой любимый дядя Миша, морской разведчик, герой войны, смельчак, широкая щедрая душа, мастер на все руки, замечательный самодеятельный музыкант, страстный охотник и выпивоха, был невысоким худощавым брюнетом (татарская прививка к исконному славянству?.. предки – рязанские крепостные). Мама Рая, кареглазая темная шатенка, тоже не гигант, хотя была полной; а Лева получился огромным и мощным светлосоломенным блондином с ослепительно голубыми глазами. К зрелому возрасту волосы, как и у деда Израиля, потемнели. В юности подавал надежды как боксер-тяжеловес, сокрушительный панчер, но занимался недолго – как мне сказал, решил поберечь мозги для науки. Характер был не из легких, в гневе бывал страшен. Со своей суперарийской внешностью и суперславянской фамилией часто оказывался свидетелем разнузданных антисемитских разговоров, его к этим откровениям по умолчанию присоединяли. Как было догадаться собеседникам, по каким признакам определить, что рядом с ними находится сын еврейки, каковым был и Иисус Христос?.. Что далее следовало, догадаться нетрудно: предупреждающий рык или нокаут без предисловий. Этим и определялось. Я тоже начинал жизнь как крупный блондин (в два с половиной года впору была одежда на пятилетнего) но после военных невзгод и недоеданий стал много болеть, рост остался в пределах среднего, а по масти вырулил во что-то близкое к брюнету. Блондинский ген есть и с маминой стороны ярким блондином был ее брат, дядя Юра. Относил он это к польскому следу в нашей крови. Родоначальником всех российских Клячко (включая, меж прочих, и знаменитых супербоксеров братьев Кличко, в фамилии коих одна буква слегка мутировала) был прибывший в Россию во времена Ивана Грозного поляк Клячко (Клочко?), принявший иудаизм и женившийся на еврейке. Потомки этого поляка считались уже евреями. (Но не всем захотелось ими остаться и далеко не всем удалось выжить.)
Дядя Юра рассказал мне, что раскопал в каких-то архивах хронику тех времен, где записано, что этот наш польский пращур был приближенным царя Ивана и был им отправлен на казнь за любодеяние, то ли действительное, то ли только подозревавшееся, с одною из государевых жен. В Москве, на Красной площади, на Лобном месте жидовствующему поляку Клячко отрубили голову.
Узнав эту историю (впрочем, сомнения остаются), я начал догадываться, почему, как только подхожу к Лобному месту, у меня начинает ужасно чесаться шея.
Великий человековед, психолог и философ Уильям Джеймс в книге «Многообразие религиозного опыта» описывает это состояние так: «…гнетущая тоска, нечто вроде психической невралгии… в ней бывает то глубокое отвращение ко всему, то раздражительность, то недоверие себе, доходящее до отчаяния, то подобное недоверие к другим, то беспокойство и тревога, то страх. Жертва такой тоски может поддаться ей и может с нею бороться; может обвинять себя или винить внешние обстоятельства, может терзаться вопросом, почему так страдает, и может не задавать его…»
Ось «деструдо – мортидо» соответствует известной шкале агрессивности, на одном полюсе которой типажи «наказующие» – с агрессией, направленной на других, всегда правые, ищущие и находящие врагов, обвиняющие и нападающие – на другом «самонаказующие», с агрессией, направленной на себя, склонные к самоедству, требовательные к себе и только к себе, обвиняющие себя и в том, в чем не виноваты. Посередке – обычные граждане, могущие и погромить кое-кого, и покаяться. Вне шкалы – благодушные «ненаказующие». Самонаказующие более прочих склонны к психалгиям и самоубийствам. Наказующие, когда не находится, кем возмущаться и против кого бороться и дружить, тоже могут поменять свой полюсный знак и ухнуться в самоагрессию.
Топорифма (термин автора) – односущностный ряд событий, упорно повторяющихся в одном и том же ограниченном пространстве, в одном месте. Соответственно, хронорифма – событие, с повышенной вероятностью повторяющееся во времени, эхо– и волнообразно. Предметная составляющая рифмующихся событий значения не имеет – важна лишь их сущность, суть. Нехороший дом, например, где происходило насилие, убийство или самоубийство, где люди сильно ненавидели друг друга или очень болели, где был наркопритон или еще что-то мерзкое, может быть снесен начисто или сожжен, на его месте может появиться парк, пруд, музей, храм или спортплощадка. Но, если только здесь не произведено духовного очищения (особого рода молитвенное действо), с повышенной вероятностью и новые возведения окажутся нехорошими, ибо на тонком плане в этом именно месте уже действует опция событий определенного рода. К топо– и хронорифмовке склонно и все плохое, и все хорошее, доброе, чистое, благородное – недаром говорят о некоторых местах: намоленное, благодатное.
Кифара – древнеегипетский струнный инструмент, систр – ударный, типа погремушки.
Анубис – древнеегипетское погребальное божество, препровождающее души в царство мертвых. Изображается в виде человека с головой волка, шакала или собаки, или просто в виде шакала или черного пса.
Пиво в древнем Египте было единственным общенародным алкогольным напитком. Вино пили только жрецы и богатые чиновники. Массовое пивное пьянство, начинавшееся еще с малолетства, послужило одной из главных причин застоя, падения и гибели этой великой цивилизации.
Горячий воздух с пылевой взвесью, принесенный песчаной бурей из пустыни.
Вот одно из показательных свежих писем, в интервью оно не вошло. «Здравствуйте! Пишу вам. Не знаю, надо ли. Две недели назад погиб мой ребенок в возрасте 14 лет. Повесился (страшно даже писать это слово), из-за любви к девочке. Не могу общаться с людьми, боюсь выходить из дома, боюсь оставаться одна дома, боюсь темноты, ветра и включенных фонарей на улице в темноте, всего боюсь. Читаю молитвы, но лучше всего помогает почему-то вино. А еще думаю, что он заберет меня с собой, когда «там» устроится. Меня и дочь. Ей 17 лет, учится в институте. У нее тоже страшнейший стресс, падает в обморок. Как справиться с этим горем и своим состоянием? Понимаю, что нужно пережить. Невозможно…»
О том, как пережить горе потери ребенка, разговор дальше. А тут понятно и не психологу: покончивший с собой мальчик в своем любовном страдании был одинок. Был вообще одинок. Его реальная жизнь и внутренний мир, как и мир дочери, для матери оставался за семью замками, и замки эти были не в детях, а в матери.
Это стихотворение, часть моего цикла «Инициалы», под названием «Автографы» впервые было опубликовано в 1989 году в 11 номере журнала «Новый мир», рядом со страницами Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».
