Двери моей квартиры никогда не запираются, друзья и соседи обычно просто открывают их и заходят внутрь. Прямо перед входом висит зеркало, в котором отражаются все входящие и выходящие, и я, сидя в кресле-качалке, могу видеть их реакцию, которая, как правило, оказывается очень интересной. Открыв дверь и войдя в квартиру, человек видит себя в зеркале, но в первые секунды не реагирует на это, поскольку находится в состоянии отстраненного наблюдения. Затем, сделав один или два шага, он понимает, что это его отражение, и вздрагивает. Включается ум, сосредоточивается внимание, и состояние отстраненного наблюдения исчезает.
В качестве примера отстраненного наблюдения Рамеш приводит реакцию ребенка: «Обратите внимание на выражение лица младенца, когда он доволен — сыт, спокоен, завернут в чистые сухие пеленки. Его взгляд нельзя назвать бессмысленным, ребенок просто наблюдает за тем, что попадает в поле зрения, и непосредственно реагирует на это: если вы скорчите ему рожицу — он заплачет, если улыбнетесь — он засмеется в ответ. И улыбка, и плач — всего-навсего ответ телесно-духовной единицы на внешнее событие. Ребенок не подумает: «Этот бородатый дядя пугает меня, а вот тот, другой, хороший и совсем не страшный. Дай-ка я ему улыбнусь». Ребенок не будет так рассуждать, его реакции непосредственны», Рамеш часто рассказывает историю о том, какой научился отстранение воспринимать боль:
Много лет назад мне сделали операцию по удалению аппендикса. Это было в 1948 году, еще до того, как у меня появился первый гуру. Хирург предупредил, что будет больно, но в случае необходимости медсестра сделает обезболивающий укол, так что у меня все будет в порядке. Я испытал чувство облегчения, узнав об этом, и вдруг в голову закралась мысль: «Дай-ка я посмотрю, какая будет боль». И когда я почувствовал боль, я подумал: «Так, началось». Не было никакой паники, может быть потому, что я знал: физические страдания можно прекратить в любой момент, попросив лекарство. Скорее всего, сознание этого и помогло пройти эксперимент до конца. Я спокойно и отстранение переносил постепенно усиливающуюся боль, пока наконец она не стала равномерной. И тогда я подумал: «А ведь если бы я испытывал подобные страдания постоянно, с самого рождения, то привык бы к этому, боль стала бы частью меня самого». Операция была сделана в восемь часов утра, а мой опыт по отстраненному восприятию боли продолжался до шести часов вечера, пока не пришла медсестра с ужином и не сказала, что может сделать обезболивание, чтобы я заснул. На что я ответил: «Хорошо, так и быть, мой эксперимент завершен». Медсестра сообщила об этом хирургу. «Я и не представлял, что у вас такая способность переносить болевые ощущения», — удивился врач. «Доктор, я всю жизнь был уверен, что мой болевой порог гораздо ниже, чем у других», — ответил я.
Следующая история показывает, по словам Рамеша, «реакцию на реакцию», т. е. то, как думающий разум вмешивается в состояние отстраненного наблюдения:
Один мой друг потерял жену, с которой прожил пятьдесят пять лет. Когда через десять или двенадцать дней после похорон я навестил его, мой друг был все еще вне себя от горя. А ведь он сорок лет читал мудрые книги и думал, что достиг Понимания. Он сказал мне: «Все, что я прочел за эти долгие годы, все мое знание оказалось бесполезным, когда пришла настоящая беда и вся моя жизнь рассыпалась в прах». После смерти жены он почти обезумел от горя, а сочувствие людей, приходивших разделить скорбь моего друга, только усиливало страдания. Он сказал: «И теперь, когда ты здесь, я все равно умираю от горя, хотя после ее смерти прошло уже почти две недели. А я думал, что стал джнани[2], что достиг Понимания».
Говорить с ним тогда на эту тему было все равно что добивать раненого, поэтому я промолчал. Но как только вернулся домой, тут же написал ему длинное послание, закончив его так: «Надеюсь, что вы дочитали это письмо. Простите меня за дерзость и выбросьте его». Письмо появилось в результате почти безотчетного порыва. Вот что я написал: «Горе, охватившее вас после смерти жены, — это нормальная реакция любой телесно-духовной единицы. Вы потеряли любимую женщину — что же еще вы должны были чувствовать, кроме боли и скорби? Ваши чувства абсолютно естественны и непроизвольны. Скорее всего, неправильной была ваша реакция на собственные чувства: «Я считал себя джнани, и вдруг разрываюсь от горя». Это неправильная реакция. Она показала, что мой друг еще не достиг должной глубины Понимания. Далее я написал: «Если бы вы любили свою жену не так сильно, то, наверное, гораздо легче перенесли бы се смерть и, пожалуй, подумали бы: «Я джнани. Смерть моей жены не так уж потрясла меня. Я принял ее как то, чему суждено было свершиться». Но это случилось бы вовсе не потому, что вы — джнани, а потому что вы любили бы свою жену недостаточно!»
Детей подчас посещают поистине удивительные прозрения. Рамеш часто рассказывает историю о своей внучке:
Акшата была очень живым, беспокойным ребенком. Однажды ее мама, не выдержав, сказала своей умной и сообразительной дочке: «Посмотри, Акшата, как к вечеру я устала от тебя. Нужно придумать что-нибудь, чтобы ты не утомляла меня до такой степени». — «Да, мамочка, я сделаю все, что ты хочешь», — согласилась девочка. «Сейчас я тебя искупаю, а потом ты пойдешь в свою комнату, тихонько посидишь в ней пять минут и все это время будешь молиться Богу, чтобы он сделал тебя хорошей девочкой». — «Хорошо, я так и сделаю!» Акшата ушла в свою комнату, вернулась через пять минут и сказала: «Мамочка! Я молилась. Я так не хочу, чтобы ты уставала, что молилась очень усердно». Но на следующий день ничего не изменилось. Мама укорила Акшату: «Дочка, а я думала, что ты молилась!» «Мамочка, я так горячо молилась! Но если Бог не сделал меня хорошей девочкой, значит, он или ничего не может со мной поделать, или я нравлюсь ему такой, какая есть!»
* * *
В Лос-Анджелесе у нас была чудесная повариха. Кухня находилась на открытом воздухе, так что мы могли слышать слабое позвякивание кастрюль и шипение масла на сковородках, а повариха, в свою очередь, слышала наши беседы. Я часто видел, как она выходила из своего закутка, чтобы постоять и послушать беседу. Тогда я обычно рассказывал про случай со своей внучкой и про озарения, которые бывают у детей. На одной из бесед, поскольку в предыдущие дни я повторял историю со своей внучкой три или четыре раза, я решил было обойтись без нее, как вдруг наша повариха, которая знала, что в этом месте я обычно рассказываю эту историю, воскликнула: «Расскажите им о внучке! О внучке-то расскажите!»
* * *
У одной женщины, Евы-Марии, было четверо детей. До пяти часов вечера с ними сидела Карен — ее наняли следить за детьми и помогать по хозяйству. Однажды Карен сказала своей хозяйке: «Знаете, что сегодня заявил Филипп? Что мы все спим, а проснемся только после смерти». Филиппу было тогда пять или шесть лет. «Тут что-то не так», — подумала мать.
Вытирая сына полотенцем поело вечернего купания, она спросила: «О чем вы говорили с Карен?» «Да о чем мы только не говорили», — ответил мальчик. «О сне и пробуждении», — напомнила мать. «Ах, да. Я сказал Карен, что мы все спим, а проснемся только после смерти», — слово в слово повторил Филипп. «Кто тебе это сказал?» — поинтересовалась мать. Сын посмотрел на нее с такой укоризной, взгляд его выражал такое сожаление, что мама задает настолько глупый вопрос, но все-таки ответил: «Бог, кто же еще!»
Когда Рамеш рассказал об этом случае в Голливуде, один человек поделился похожей историей:
У женщины было двое детей: новорожденная девочка и мальчик трех лет от роду, который уже хорошо ходил и говорил. Однажды мать увидела, как он сидит у колыбели сестренки и просит ее: «Расскажи о Боге, а то я что-то стал забывать».
«Помните, что любые мысли, утверждения или понятия — это лишь идеи. Они необходимы, не бойтесь применять их на практике, — говорит Рамеш и цитирует Раману Махарши: — «Воспринимайте идею как щепку, с помощью которой вы извлекаете другую, вонзившуюся вам в ногу. Как только заноза вытащена — отбросьте обе щепки прочь». Тогда вы освободитесь от идеи. Если же вы станете носиться с идеей, лелеять ее, тогда на нее будет наслаиваться масса других, под грузом которых трудно будет увидеть правду. Так что, пожалуйста, пользуйтесь любой идеей, но, воспользовавшись, отбросьте ее прочь».
Человеческому уму сложно увидеть, что противоположности связаны между собой, что они находятся друг с другом в самых разнообразных отношениях. Обычно ум видит только одну из них, и тогда истинная, сложная природа явлений не видна:
